— Сомкнуть ряды! — заорал я, надсаживаясь. — Надо сдержать этих помойных крыс во что бы то ни стало! Сдержим их первый натиск — считайте, парни, что победа за нами!

Дорогу мы перекрыли двумя рядами, но сумеют ли латники справиться с озверевшей толпой? Правда, часть лучников, проскользнув за наши спины, сменила луки на мечи, топоры и колотушки, образовав, таким образом, третий ряд. Большая же часть стрелков должна была обойти крестьян и напасть на них с флангов, вместе с конницей. Таков был основной план Уилларда.

Стоя с мечом в руке, я смотрел в безумные глаза и черные провалы ртов, широко раскрытых в диком крике, и думал только одно: «Звери! Нелюди! Они же не убьют, а сожрут нас заживо!»

Эта мысль привела меня в такое смятение, что мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не удариться в слепое бегство, и следующей мыслью стала горячая просьба: «Господи, пронеси!»

— Да поможет нам святой Георгий! — где-то за нашими спинами закричал Уиллард.

Его крик заставил меня вспомнить о моей роли командира и в свою очередь заорать:

— Держаться крепко, парни! Ни шагу назад!

Похоже, жажда крови и желание кратчайшим путем добраться до наших глоток поглотили остатки разума повстанцев, заставив их ринуться всей толпой по узкой дороге, идущей между развалинами домов, на нас. Тяжелые мечи взметнулись и упали, снова взметнулись, окрашенные кровью, и снова упали. Я успел ударить в третий раз, когда черная и вонючая толпа подступила настолько близко, что мне оставалась только одна возможность сражаться — наносить короткие колющие удары, отражая ответные удары щитом. Пусть они были слабы от голода и вместо доспехов носили лохмотья, а в руках вместо настоящего оружия держали обломки кос, но их презрение к смерти и жажда крови компенсировали это. Оглушенный лязгом и скрежетом железа, криками и стонами, пропитанный потом и смрадом давно немытых тел, я перестал ощущать себя человеком, превратившись в такого же, как и они, зверя. Вспыхнувшее желание убивать, рвать их на части было настолько сильно, что я не мог просто инертно защищаться — мне хотелось рубить их неистово, чувствовать, как под лезвием хрустит кость, как эти помойные крысы захлебываются собственным криком и кровью.

Эта вспышка словно влила в меня новые силы. Если до этого я только сдерживал натиск, то теперь подался вперед и ударил щитом в лицо крестьянина, пытавшегося просунуть ржавое лезвие ножа в забрало моего шлема. Тот с криком отлетел в толпу, заставив отшатнуться еще пару человек. Свободного пространства стало больше, чем я не замедлил воспользоваться. Резко ударил мечом сплеча наискосок, задев сразу двух крестьян. Один из них рухнул на колени с диким воем, прижимая ладони к лицу, залитому кровью. Второму мой клинок располосовал руку. Повстанец попытался закрыться самодельным копьем от моего следующего удара. Но дерево плохая защита от закаленной стали: меч разрубил сначала копье, а за ним череп его владельца. Мой клинок, не переставая, взлетал и опускался на головы и плечи повстанцев. Я уже не убивал их, а давил, как клопов, разбрызгивая вокруг себя их кровь и ненависть.

Вот еще один повстанец подался назад, ловя широко раскрытым ртом воздух и зажимая руками располосованный живот, чтобы не дать вывалиться внутренностям, — этому хватит. Другой получил колющий удар в лицо и теперь, лежа на земле, визжал от боли — добавить. Только я прикончил его, как звуки боя разрезал клич, подхваченный множеством голосов:

— Святой Георгий!

Я продолжал убивать врагов, пока не понял, что плотная толпа, сквозь которую приходилось с таким трудом прорубаться, редеет, да так быстро, что мне приходится уже не стоять на месте, а двигаться, чтобы достать очередного мятежника мечом. Рука замерла на взмахе, потом медленно опустилась. Я стоял, наблюдая, как в панике разбегаются во все стороны крестьяне под ударами копий и мечей тяжелой конницы. Мощные кони втаптывали в землю человеческие тела, а мечи всадников быстро и резко опускались, рубя бегущих, чтобы затем снова взметнуться, разбрызгивая вокруг себя алые капли крови. Лучники, высыпав из-за домов, прицельно били в спины бегущим крестьянам, громко хвастаясь друг перед другом своим мастерством. Только сейчас я окончательно понял, что мы победили. Меч и щит сразу стали настолько тяжелыми, что впору было удивляться, как я их до сих пор удерживал в руках. Посмотрел по сторонам — везде трупы и кровь. Среди многочисленных трупов крестьян лежали тела солдат вольного отряда — латников и лучников. Латники, от которых осталось чуть больше половины, с остервенением добивали раненых повстанцев, мстя за свой страх и убитых товарищей. Вновь перевел взгляд на убегающих крестьян. Всадник, похожий на Джеффри, догнал одного из них и ударил мечом по голове. Дорога была усеяна трупами, из которых торчали заляпанные красным стрелы с белыми гусиными перьями.

Кровь. Везде кровь.

Я поднял голову к небу, и на какое-то мгновение мне показалось, что даже оно забрызгано кровью. Меня так затрясло, что пришлось опереться на меч, воткнутый в землю.

Алан Уиллард, узнав, что мы уходим от него и идем своей дорогой, дважды пытался уговорить меня остаться в его отряде. При втором разговоре он предложил мне стать его помощником. Это свидетельствовало о многом, так как на этот раз речь не шла о моем небольшом отряде, а лично обо мне. Похоже, я сумел обратить на себя внимание такого признанного бойца и командира, как Уиллард. Это не только польстило мне, но и заставило засомневаться в правильности моих действий. Нет, мне не нравилось грабить и убивать, хотя я не мог не признать, что этот способ получения денег, применяемый повсеместно, более короткой дорогой ведет к сундуку с золотом, чем путь того же торговца. К тому же, став сильным бойцом, я вернул себе уверенность. Правда, в отличие от прежнего Евгения Турмина, она основывалась не на хорошей реакции и крепком кулаке, а на профессионализме солдата-наемника. Я хорошо знал расценки найма, знал о европейских войнах, мелких и больших, знал имена наиболее успешных полководцев. Стал немного разбираться в тактике и стратегии ведения сражений, штурме и осаде городов, засадах и стычках, поднабрался знаний о геральдике и этикете. Старался поддерживать физическую форму, а ежедневные тренировки с оружием стали для меня такими же необходимыми, как еда и сон. Помимо меча и боевой секиры, я научился недурно владеть палицей и всеми ее разновидностями. В стрельбе из арбалета также мало кому уступал — мои стрелы метко били в цель. «Козью ножку», по моей убедительной просьбе, мои люди пока хранили в тайне. Также не забыл я и о кармане, которых в эти времена еще не было. В большинстве моих одежд имелся один, а то и два потайных кармана. Письмо аббата постоянно находилось при мне, кочуя из одного потайного кармана в другой.

Было время, когда я долго и мучительно размышлял, что мне делать с деньгами. Решение мне подсказал мой бывший пленник, барон Анри де Грен. В последний вечер перед его отъездом мы сидели за кувшином вина. Я уже получил выкуп и поинтересовался:

— Анри, а как вам доставили деньги? Ведь это риск, особенно в такое опасное время.

— А мне их и не доставляли. Просто привезли банковскую расписку, которую я обменял на наличные в Бордо, в банковской конторе. Мои деньги лежат в одном из итальянских банков.

Я задумался. Все выглядело довольно просто, но в то же время — сомнений хоть отбавляй! Банк лопнет, банкир с моими денежками убежит в дальние края. А еще: вдруг возьмут деньги, а в другом месте выдавать откажутся? Типа расписка поддельная или кому отдавал, с тем и разбирайся. Свои сомнения тут же высказал барону.

— Да. Разориться банк или торговый дом может, но чтобы просто так взять и не выплатить по денежной расписке — такого еще не бывало! У итальянских банкиров репутация превыше всего! Мой друг, могу поведать вам интересную историю…

Из его рассказа я узнал, что его дальний родственник, тоже барон, как-то раз взял денежную ссуду у одной известной итальянской компании, а затем отказался отдавать деньги. Спустя месяц в ворота его замка постучался гонец. Он привез буллу об анафеме, подписанную самим папой, а также предложение итальянского дома: анафема будет снята, если тот отдаст долг со всеми процентами. Через два месяца барон, очень богобоязненный человек, привез и отдал все до копеечки.

На следующее утро, сопровождаемый телохранителем, я сдал почти все наличные представителю одного из итальянских банкирских домов, а вместо них получил заверенную подписями и печатями денежную расписку.

Весна разбудила землю, нежная зелень листвы покрыла деревья, на лугах пробилась молодая трава. На живых изгородях появились белые кружева цветов, в ивняке возле речек засуетились зимородки.

Наш маленький отряд, ведомый проводником Гуго Марешалем, уже очень долго ехал по проселочной дороге, которая тянулась среди болот, лесов и холмов. Нам никто не встречался — эти места теперь были пустынны. Сожженные деревни… Развалины замков… Поломанные ограды, заросшие лебедой поля, сожженные мосты — куда ни посмотришь, всюду следы разрушений и грабежей. Эта мрачная картина навевала печаль. И не только на меня — все были угрюмыми и молчаливыми от вида опустошенного края. Только ближе к вечеру на горизонте показался силуэт церкви, неподалеку от которой высились зубчатые стены замка. Похоже, в этом мертвом краю все же сохранились островки жизни.

Я уже думал, что так и не увижу сегодня людей, но у заброшенного поля, среди зарослей лебеды и чертополоха, рядом с густым кустарником, показались шалаши из палок и веток, больше похожие на курятники, чем на человеческое жилье. Рядом с ними копошились жалкие фигурки.

Вскоре мы вновь увидели таких же людей. Впрочем, нет, это были не люди, а тени. Тонкие, черные, изломанные жизнью тени. Когда мы приблизились, они выпрямились и застыли на тех местах, где находились. Сутулые, костлявые до такой степени, что кожа лежала прямо на костях, эти жалкие подобия людей смотрели на нас, тяжело дыша, с ужасом в глазах. Было невозможно понять, кто из них мужчина, а кто женщина — все они были одеты в бесформенную одежду из мешковины. После кровавой схватки с крестьянским отрядом отношение к этим беднягам у меня было двойственное. С одной стороны, сердце щемило от жалости к этим людям, которых довели до скотского состояния, а с другой — мне никогда не забыть то желание убить, которое полыхало черным безумным огнем в глазах таких же крестьян, как и эти. Я ничуть не сомневался в том, что будь победа на их стороне, меня ждала бы мучительная смерть. И все же я не смог проехать мимо них просто так. Придержав лошадь, запустил руку в кошелек и бросил под ноги беднягам горсть мелочи. Жалкие человеческие тени тут же кинулись подбирать деньги, а затем снова замерли, устремив на меня мутные, ничего не выражающие взгляды. Попробовал высмотреть в них огонек голодной ненависти, как у тех повстанцев, но не нашел даже отблеска. В них не было ничего. Одна пустота.

Еще довольно долго наш отряд ехал все по такой же разоренной местности. Солнце садилось, деревья отбрасывали на дорогу длинные тени. Такими безрадостными и опустошенными выглядели вокруг нас земли, таким убогим и редким было жилье, что я начал сомневаться, выведет ли нас проводник к постоялому двору, как обещал. Джеффри и Хью уже с откровенной злобой стали поглядывать на унылую фигуру Марешаля, бредущего по обочине. Ловя на себе их взгляды, француз вжимал голову в плечи.

— Где. Твой. Двор?! — мой телохранитель даже не спросил, а словно отлил в металле каждое слово.

— За этой деревней, не более одного лье пути, добрый господин! — Гуго знал английский. — Не больше! Клянусь Девой Марией! — в его голосе был испуг.

Деревня? Где он ее видит?

Я напряг зрение. И вдруг заметил ее. Хижины были настолько приземистыми, что их стены и крыши с потемневшей от старости соломой почти сливались с серой, комковатой, заросшей сорняками землей.

Наконец проселочная дорога вывела нас на широкий торговый путь, и вскоре мы увидели вдалеке приземистый белый дом.

— Клянусь святыми апостолами! Постоялый двор! — закричал Джеффри. — А то я уже начал присматривать для тебя, Гуго, подходящее дерево! Если нам просто повезло, то тебе, парень, повезло вдвойне! Ха-ха-ха!

Его смех подхватил Хью, а за ним, после перевода Лю, стали смеяться китайцы. Француз окинул их по очереди взглядом, весьма далеким от доброжелательного, и, отвернувшись, сплюнул на дорогу.

Гостиница «Золотой павлин» никак не соответствовала своему пышному названию, напоминая мне своим видом строительный барак. Из окна торчал шест с привешенным к нему большим пучком остролиста. Этот длинный, сложенный из массивных, плохо выбеленных бревен дом встретил нас довольно неприветливо. Никто не открыл дверь и не выбежал на крыльцо, чтобы встретить гостей. Да и у коновязи не было ни одной лошади.

Боятся, что ли? Впрочем, война есть война. Но если так, то зачем держать постоялый двор?

— Хью, разберись!

Арбалетчик подъехал к двери.

— Эй, кто тут есть?! — крикнул он по-французски и стал стучать в дверь кулаком в кольчужной перчатке.

Через некоторое время дверь медленно приоткрылась. Сквозь узкую щель на нас смотрела худая и унылая физиономия.

— Ты чего уставился?! — тоже по-французски заорал Джеффри. — Принимай гостей!

Слуга испуганно отпрянул и открыл дверь шире. Спешившись, мы прошли мимо него в длинное и низкое помещение. Оно было почти пустым, если не считать сидевших за дальним столом двух человек с глиняными кружками в руках. Грязные, нечесаные волосы, сосульками свисающие на их замурзанные физиономии, не давали рассмотреть их более подробно. Впрочем, я и не собирался их рассматривать. Наши взгляды на миг встретились — и разошлись. Французы уткнулись в свои кружки, а я огляделся. На огне очага, выложенного из камня, стоял котел, а вот ни ветчины, ни колбас, обычно висевших над стойкой хозяина, как и связок лука и чеснока вместе с пучками пахучих трав, здесь не наблюдалось. Впрочем, это тоже можно было списать на разорение местных земель и на войну.

Затем мой взгляд переместился на хозяина постоялого двора. Полная, мясистая физиономия с красным носом, отвислыми щеками, как у бульдога, и узкими глазами-щелочками вызвала у меня чувство брезгливости и настороженности. Хозяин, видимо, понял, что не произвел на меня хорошего впечатления, и тут же скорчил на своем лице подобие улыбки.

— Мишель Легран, к вашим услугам, господа! — голос его был гулким и низким, словно шел откуда-то из нутра. — Вино, сидр! Мясная похлебка! Есть немного копченого мяса и колбасы! К сожалению, выбор не велик. Разруха и голод не обошли мое скромное заведение. Если останетесь ночевать, прикажу слуге приготовить вам комнаты.

— В таком случае, готовь комнаты сразу! Я устал и хочу отдохнуть. Туда же принесешь вино и мясо.

— И живее, толстобрюхий! — прикрикнул на него Джеффри. — Мой хозяин не тот человек, которого можно заставлять ждать!

Я решил, что тут и без меня обойдутся. Повернулся, чтобы идти в свою комнату, и увидел, как проводник быстро взглянул на хозяина постоялого двора, словно подавая какой-то сигнал. Хотя мне могло и показаться… Я желал только одного: вытянуться на кровати и лежать, лежать…

Дверь в комнату предупредительно открыл мне все тот же унылый слуга. Там стояли три кровати с соломенными тюфяками. Выбрав крайнюю, завалился на нее. Лежа в блаженной истоме, вполуха слышал голоса из-за двери. Я уже дремал, как вдруг голоса зазвучали громко и резко. Судя по всему, Хью зацепил французов, сидевших в зале. В перебранку тут же вплелся голос хозяина, пытавшегося успокоить разозлившегося арбалетчика. Вскоре все стихло. Как я понял, хозяин унял гнев Хью кружкой доброго вина.

И тут у меня внутри закопошился червячок. Что-то было не так. Это довольно невнятное ощущение никак не желало уходить.

Вскоре дверь открылась, и на пороге показался слуга с деревянным подносом в руках. На нем лежали ломти хлеба и мяса, круг колбасы. За его спиной стоял Джеффри с кувшином вина и кружками. Слуга опустил поднос на табурет возле моей кровати и осторожно, ступая чуть ли не на цыпочках, выскользнул из комнаты. Джеффри поставил на поднос вино и кружки и, вернувшись к двери, задвинул засов. Потом сел на соседнюю кровать и, сказав, что китайцев, Хью и проводника поселили рядом, принялся наливать вино. Я все пытался понять, что меня так задело, пока ворочающийся в моей душе червячок не превратился в подобие назойливой мухи.

— Тебя только за смертью посылать, Джеффри! — раздраженно сказал я. — Чего ты столько времени копался?!

Телохранитель бросил на меня виноватый взгляд и стал оправдываться:

— Так это все наш полоумный арбалетчик! Ему, видите ли, те французы не понравились. Ну, пьют парни, так пусть пьют. Ведь не мешают же…

— Стоп! Точно. Они.

Джеффри только собрался вручить мне кружку с вином, но тут замер и удивленно посмотрел на меня.

Я, наконец, понял, что меня насторожило. Обычно посетители-французы, когда мы входили в таверну, старались как можно быстрее исчезнуть, чтобы не нарваться на неприятности. Но не эти.

Странные люди. Глухое место. Постоялый двор среди выжженной и разоренной земли.

Свои подозрения я тут же вполголоса изложил Джеффри. Тот подумал и сказал:

— Да. Несколько странно. Но что они могут против…

Я прервал его жестом и ткнул пальцем в кружку с вином, которую он продолжал держать в руке:

— Отрава. Или сонное зелье.

— Дьявол!

— Тихо.

— Понял. Как я не подумал? Да им всем перерезать глотки!

— Я сказал: тихо. Ты пил вино?

— С хозяином. Из одного кувшина. Но не вино, а сидр.

— Он точно тоже пил?

— Ну да.

Показалось… или у меня уже крыша едет? Но не резать же людей только потому… Хм. До темноты немного осталось. А там видно будет.

— Неплохое вино! — сказал я громко. — Тебе как, Джеффри?!

Несколько секунд он недоуменно смотрел на меня, пока не сообразил:

— Да, мой господин! Будете еще?

— Наливай! Чтобы спалось лучше!

…Когда я уже пришел к мысли, что у меня начала развиваться шизофрения, дверной засов зашуршал, отодвигаемый, похоже, тонким ножом. Дверь приоткрылась. На фоне неяркой полоски света в нее просунулась чья-то голова. Разбойник постоял, вслушиваясь в наш храп, затем осторожно открыл дверь шире и снова замер в ожидании. Выждав немного, он уже уверенно перешагнул через порог и отошел в сторону, освобождая проход второму убийце. Если у первого я в руках ничего не увидел, то у второго была окованная железом дубина с шипами, тускло отразившая свет факела за спиной убийцы. Этот факел держал в руке хозяин постоялого двора — его туша выросла на пороге. Такого освещения вполне хватало, чтобы превратить всех троих убийц в превосходные мишени. Чуть приподняв арбалет, лежавший до этого у меня на груди, я спустил курок. Стрела, ударив в первого головореза, отбросила его на стену. Не успел он захрипеть, как стрела телохранителя пробила горло второму убийце с дубинкой. Хозяин гостиницы остолбенел. Только когда Джеффри вскочил с кровати с мечом в руке, Легран тяжело развернулся, собираясь бежать, но успел сделать только несколько шагов, когда клинок на треть вонзился ему в поясницу. Он зарычал и упал, факел покатился по полу. Я вылетел вслед за Джеффри, поднял факел и бросился к соседней комнате. Только я успел остановиться у открытой двери, как из темноты, лежащей за порогом, на меня прыгнул слуга Леграна с ножом в руке. И напоролся грудью на мой клинок. У него еще хватило сил, чтобы замахнуться, но тут взгляд его остановился, и рука с ножом опустилась. Я сбросил разом обмякшее тело с меча и закричал в темноту комнаты: