— Выходи, Гуго! Дважды повторять не буду!

— Добрый господин, пощадите! В монастырь уйду! Клянусь Девой Марией!

— Я сказал: выходи! — зло рявкнул я.

Послышались осторожные шаги. Затем из темноты вылетел и упал мне под ноги большой нож. Я бросил на него взгляд: не обагрен ли тот кровью? Клинок был чист. С сердца прямо камень упал. Уф! На какое-то мгновение я почувствовал себя почти счастливым. Затем в проеме показалась фигура проводника. Его тело сотрясала крупная дрожь, а в глазах стоял неприкрытый страх. Я был готов его убить сразу же, но как только увидел его в виде трясущегося студня, ярость схлынула, оставив после себя отвращение и брезгливость.

— На пол, падаль! Мордой в пол! Ноги расставь! Шире! Руки за голову! Дернешься — убью!

Я даже не осознавал, что копировал команды полицейских из стандартного боевика. Повернулся к Джеффри. Там, судя по стонам, шла беседа на столь любимую моим телохранителем тему. Я уже хотел его окликнуть, но тот сам встал с колен со словами:

— Ну, смотри, тварь, если обманул про тайник…

Я перебил его:

— Это потом! Пригляди за этим уродом, а я посмотрю, как там наши.

Оказалось, что братья спят крепким сном, так же как и Хью. Я вышел из комнаты.

— Все хорошо, господин?

— Их опоили сонным зельем. Вот же змеиное гнездо!

— Тут хозяин поделился со мной секретом. Пока он не умер, надо проверить, не обманул ли он меня. Я могу посмотреть…

— Да иди уж, добытчик!

Телохранитель расплылся в улыбке, а уже в следующую секунду бежал к стойке. Я посмотрел на лежащего на грязном полу проводника, который пытался сдержать дрожь.

Трусливая падаль!

Врезал ему сапогом по ребрам. Он взвыл и попытался свернуться клубком, но я заорал:

— Лежать, сволочь! Еще раз дернешься — убью!

Вернулся Джеффри:

— Вроде правильно хозяин место указал.

— А Легран стонать перестал…

— Сдох, собака, наверно. Что с предателем будем делать?

— Пока ничего. Утром… когда китайцы проснутся, приколотите его язык к входной двери!

— Отдельно от хозяина?

— Нет! Вместе с ним! А пока свяжи его! И спать!

— Я позже, господин. Уж очень хочется посмотреть, что наш любезный хозяин Мишель Легран напихал в свой тайничок!

— Хорошо, разбирайся с этим. Я пошел спать.

— Господин! Вы смотреть будете на предателя или… после… вас разбудить?

— Без меня не начинать!

Я сказал эту фразу без напряжения или сомнения. Этот человек сознательно обрек нас на смерть и должен за это ответить.

Лег на кровать, но возбуждение после схватки не дало сразу заснуть. Я думал, что только что убил двух человек и обрек на муки еще одного. Я изменился, да и как можно остаться прежним, когда вокруг люди, не задумываясь и не терзаясь сомнениями, режут друг другу глотки. При этом они нередко бывают счастливы, вытирая свой клинок об одежду убитого ими человека. Некоторое время я еще пытался определить критерии, которых нужно держаться, чтобы не превратиться в чудовище, но в конце концов заснул.

Джеффри разбудил меня на рассвете. Я поднялся с кровати, умылся, но завтракать не стал. Когда телохранитель попытался мне рассказать, что нашел в тайнике Леграна, раздраженно отмахнулся от него, как от мухи.

Казнь человека, которую я вчера задумал, сейчас уже не выглядела правым делом.

Все! Хватит об этом! Приговорил так приговорил! Тот, кто хотел отправить нас на тот свет, должен быть наказан!

Я вышел во двор. Судя по глазам братьев и Хью, они уже знали от Джеффри, что произошло, и я не увидел в них осуждения. Наоборот!

Лю, подойдя, коротко поклонился и сказал:

— Наш милостивый господин! Мы благодарны вам от всей души! Наши жизни…

— Не надо, Лю. Хочу думать, что в подобном случае вы сделали бы то же самое для меня. Джеффри! Давай закончим с этим и поедем!

Связанный проводник стоял на коленях между Хью и Чжаном. Услышав мои последние слова, Гуго словно проснулся и резко поднял голову. Его лицо было перекошено от страха.

— Милостивый и добрый господин! Простите меня, молю! Я не знал, что делал! Это все Легран! Этот подлый и низкий человек…

— Начали! — рявкнул я, перекрывая голос проводника.

Тот забился в руках Хью, пытаясь вырваться, и так истошно вопил, что сорвал голос и стал хрипеть. На помощь арбалетчику пришли Ляо и Чжан. Но даже им втроем пришлось поднапрячься, чтобы подтащить предателя к двери гостиницы. Там его ждал Джеффри.

— Жить! А-а-а! Я хочу жить! Молю! А-а-а-а! Жить!

Чжан склонился над ним и молниеносно ткнул пальцем в разные точки тела француза. Тот перестал извиваться, замерев в нелепой позе. Джеффри, не теряя времени, кинжалом разжал ему зубы и ухватил язык щипцами, которые нашел в хозяйстве Леграна. Затем предателя поставили на ноги и прижали язык к дверной доске. Джеффри вопросительно посмотрел на меня. Я вздохнул и произнес:

— Гуго, твой лживый язык завел нас в западню, и поэтому он должен быть наказан. Ты же, наш добрый проводник Гуго Марешаль, останешься жив. Оцени мое благородство!

Эти фразы я придумал заранее. Еще вчера они казались мне отличной речью-приговором, но теперь я не был в этом уверен. Не успел сказать последнее слово, как язык проводника был пронзен большим гвоздем с восьмиугольной шляпкой, который Джеффри пятью ударами молотка вбил в дверь. Некоторое время китайцы поддерживали Марешаля, а потом я дал команду развязать ему руки и отойти. Он тут же заскреб ногтями по доскам двери в поисках того, за что можно ухватиться.

Я отвернулся, подошел к лошади и вскочил в седло.

— Вперед!

Мы ехали целый день и только к вечеру добрались до постоялого двора под названием «Серебряный кубок». Здесь у коновязи стояли восемь лошадей. Тут же на пороге появился хозяин. Вслед за ним вышел рыцарь. Золотая цепь в сочетании с золотыми шпорами, мечом и кинжалом на поясе выдавали его происхождение. Впрочем, хватало и мошенников, старавшихся сойти за дворянина. Когда подобных типов изобличали, то постепенно начинали шинковать, а отрезанные куски скармливали псам. Причем весьма старались, чтобы обманщик как можно дольше наблюдал за процессом поедания его плоти собаками. Но этот человек был явно голубых кровей. Ему тоже было интересно: кто это приехал?

Мне не хотелось ни вызова на поединок, ни массовой драки. И дело было не в страхе — я не желал терять людей просто из-за чьего-то гонора.

Но все обошлось. Рыцари оказались из ордена госпитальеров. Они ехали на родину из Литвы, где служили вместе с тевтонскими рыцарями под началом магистра Мариенбергской обители. Их было двое, остальные оказались простыми солдатами. Шевалье Гастон д’Арманэль и Анри де Коркоран. Они кое-что поведали о себе. Когда их рассказ коснулся Руси, у меня отчего-то заколотилось сердце. Похоже, я даже разволновался, а затем засыпал их вопросами о тамошней жизни. Затем, как и положено, разговор перешел на дам, а еще после пары стаканов вина — на поэзию. Выпили уже достаточно, и только этим можно объяснить то, что я попросил Анри де Коркорана спеть — когда узнал, что тот музицирует и сам сочиняет песни. Француз взял что-то типа лютни и начал играть и петь. Сначала известные баллады, а затем песни собственного сочинения. Я никогда не сочинял песен, но умел брать аккорды на гитаре. Когда мне предложили что-нибудь спеть, я исполнил песню Владимира Высоцкого «Про любовь в Средние века».

Сто сарацинов я убил во славу ей,
Прекрасной даме посвятил я сто смертей,
Но наш король, лукавый сир,
Затеял рыцарский турнир…

Даже будучи здорово пьяным, я понимал, как странно звучит песня человека, который родится только через пять с половиной столетий. Необычной песню признали и рыцари, так же, как и мою манеру исполнения, и попросили спеть что-нибудь еще.

…Ненависть в нас затаенно бурлит,
Ненависть потом сквозь кожу сочится,
Головы наши палит!
Погляди, что за рыжие пятна в реке,
Зло решило порядок в стране навести.
Рукояти мечей холодеют в руке,
И отчаяние бьется как птица в силке,
И заходится сердце от ненависти!
Ненависть юным уродует лица!
Ненависть просится из берегов!
Ненависть жаждет и хочет напиться
Черною кровью врагов…

«Баллада о ненависти» у госпитальеров прошла на ура. Мне пришлось исполнить ее раз пять, пока доблестные рыцари не запомнили слова, а затем мы уже ревели песню Высоцкого в три глотки:

…Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!
Ненависть! Ненависть! Ненависть!

Эпилог

История противоборства двух сил началась, когда в ночь на 13 октября 1307 года великий магистр Жак де Моле и высшие сановники ордена тамплиеров по приказу короля Франции были арестованы. Был наложен арест и на все имущество и владения ордена. Тамплиеров обвинили в ереси, в том числе в осквернении креста — главного христианского символа, гомосексуализме и поклонении дьяволу. Многих из них инквизиция пытала до тех пор, пока они не признались в своих грехах. Потом их казнили. В 1314 году оставшиеся в живых лидеры ордена, в том числе последний великий магистр Жак де Моле, были сожжены на столбах перед собором Парижской Богоматери на острове Сите, расположенном на реке Сена. Казалось, что со смертью последнего великого магистра завершилась бурная двухсотлетняя история ордена рыцарей-тамплиеров, но это было не так.

Задолго до этих событий среди тамплиеров образовалась группа людей, по-иному смотревших на цели, которые ставил перед собой орден. Они считали, что церковь прогнила до основания, так же как и королевская власть. И не только во Франции, а во всей Европе. Именно эти люди, отринув стандартные воззрения на систему того времени, заложили в своих последователей иной взгляд на веру, государство и королевскую власть. Именно они поставили цель: создание из множества стран Европы единого государства — Царства Божьего на земле. Так было организовано тайное общество Хранителей истинной веры. Они шли к своей цели медленно и упорно, осторожно подбирая нужных людей и добиваясь для них ключевых постов в ордене. Используя могущество ордена, Хранители собирались стать доверенными лицами правителей Европы, а через них влиять на умы их подданных. Хотя Хранители первыми узнали от своих осведомителей в придворных кругах, что задумал французский король, но даже они, здравомыслящие и практичные люди, не рассчитывали, что дело обернется так страшно. Общество, как и высшее руководство ордена, питало надежды на помощь папы и ряда влиятельных лиц Европы, которые должны были стать на защиту тамплиеров. Ведь тамплиеры столетиями боролись за веру Христову, а также оказали немало услуг королям, принцам, герцогам разных стран. Они рассчитывали на обвинения в алчности или в нарушении монашеских законов. Даже были готовы к тому, что орден распустят, но то, что произошло…

Правда, даже не зная масштабов грядущих бедствий, Высший Совет Хранителей предпринял меры предосторожности. Незадолго до начала арестов доверенные люди отсортировали, а затем сожгли бо?льшую часть документов главного архива ордена. Еще раньше были подчищены архивы командорств. Но главной заслугой общества стало то, что основные сокровища ордена вместе с тайным архивом были вывезены из Парижа и спрятаны в надежном месте. Этот архив был главным сокровищем ордена. Он хранил такие тайны, касающиеся самых богатых и могущественных людей Европы, что, раскрыв их, Хранители могли стократно увеличить свое богатство и влияние. В свое время тамплиеры, ссужая деньгами ту или иную особу, интересовались, куда пойдут деньги, хотя бы для того, чтобы знать, насколько надежно вложение. Так орден постепенно становился обладателем государственных и семейных тайн самых высокопоставленных особ. Иногда тамплиеры теряли деньги, и им оставались расписки и залоги. В других случаях вместо денег они получали дарственные на земли и замки. Многие люди, узнав о падении ордена, хотели бы добраться до этих бумаг. Одни из них сумели бы сказочно разбогатеть, продав подобные документы, другие — получить мощные рычаги управления, шантажируя влиятельных людей, а третьи желали бы уничтожить эти бумаги, скрыв тем самым свои мрачные и кровавые тайны.

В свое время общество Хранителей сделало все, чтобы спасти организацию от разгрома, но даже оно не догадывалось, какие катастрофические масштабы он примет и скольких людей заденет. Только поэтому в руках королевских следователей оказались полтора десятка человек, прямо или косвенно относящихся к тайному обществу. Кто из них заговорил, неизвестно, но именно он или они дали след, по которому пустились инквизиторы-следователи великого инквизитора Франции Гийома Парижского, который одновременно являлся королевским духовником. Жестокий и хладнокровный человек, он не только разрешил, но и всячески поощрял применение пыток в отношении пленников-тамплиеров. Документы того времени свидетельствуют это. 27 ноября 1309 года один из командоров, Понсард де Гизи, первым из допрашиваемых тамплиеров указал на «Гийома Роберта, монаха, который применяет пытки»; это был не кто иной, как Гийом Парижский. То же было в протоколе допроса рыцаря Ангеррана де Мильи. Когда рыцарь отказался отвечать на вопросы, по приказу Гийома Эмбера, великого инквизитора Франции, палачи раздробили ему ноги, раздавили пальцы на руках, жгли тело раскаленным железом, вздернули на дыбе…

Получив нужные признания, Гийом Парижский оказался тем человеком, кто сумел связать пропавшие сокровища тамплиеров с обрывочными сведениями о каком-то непонятном тайном обществе. Он прекрасно понимал сдвоенную мощь богатств и той информации, которую хранил архив тамплиеров. Именно поэтому всю свою жизнь он посвятил поиску сокровищ и архива, сплотив вокруг себя преданных людей, которые и после его смерти продолжили поиски. Так и шло противоборство — одни пытались сохранить то, что поможет возрождению и достижению цели, другие же старались это добыть, чтобы возвеличить самих себя, получив власть и богатство.

Хранители сначала пытались скрыться, раствориться среди других орденов, но их преследователи словно собаки-ищейки шли по их следу и дважды настолько близко подбирались к цели, что Высший Совет Хранителей решил изменить тактику. Он поручил части своих людей преградить путь врагу. Отринув всепрощение и милосердие, эти люди стали тайными бойцами невидимой войны. Так завязалась скрытая борьба, страшная в своей непримиримой жестокости и рассчитанная на полное истребление противника, где разрешалось все, что можно найти в самых черных глубинах человеческого сознания: предательство, убийства, шантаж, пытки…