— Федор рассказал немного о тебе. Старовер, говоришь. Дай-ка гляну твой нательник, старовер.

Я неторопливо достал из-под нижней рубашки нательный крест и приподнял его вверх. Атаман одобрительно кивнул, и я спрятал свой крестик.

— Он сказывал, что ты беглый и в тюрьме сидел. Так это?

— Вам зачем?

— Не крути со мной, парень. Раз спрашиваю, значит, надо, да и помни: твоя жизнь в моих руках.

Я тяжело вздохнул, затем коротко рассказал свою историю.

— Складно баешь, да вот только проверить я тебя не могу, а значит, и веры у меня к тебе нет. Может, ты засланный? А то тут у нас был один такой, неделя как закопали.

— Я к вам не набивался, — зло буркнул я. — Так получилось.

— Не набивался, вот только это ничего не меняет. Вот мне, к примеру, на душе спокойнее будет, ежели тебя за огородом закопают.

— Не побоитесь такой большой грех на душу взять? Не отмолите ведь!

— У меня, малый, столько этих самых грехов… Да что об этом говорить. Осип, поговори с Ванюшкой!

Тут ухмыльнулся сидящий рядом с главарем урка:

— Сидел, говоришь? А кого из сидельцев знаешь?

— Кого знаю, а кого нет.

— Не крути, сучонок. Я тебе не фраер, а вор. Так кого знаешь? — жестко надавил голосом вор.

Пришлось сделать вид, что поддался, и начал перечислять:

— Бритву знал, Черепа, Петлю. Еще Шило…

— Погодь. Опиши Бритву.

— Высоты, наверно, как ты, в плечах… малость пошире. Седые виски. Шрам вот здесь, — я показал на себе пальцем. — Нет трети левого мизинца.

— Похоже, знаешь… или тебе его описали. По фене ботаешь?

— Не говорил и не буду. Дурные слова тянут за собой злые мысли и пачкают душу. Не нужно это человеку.

— Амбал для отмазки? Взять смехом на характер? Влепить скачок? Ну! Быстро!

— Вор, несущий краденое. Сыграть перед потерпевшим честного человека. Обворовать квартиру.

— В дежку долбили?

— Нет на мне срама мужеложства. Мне Савва Лукич помог, — увидев вопросительный взгляд вора, пояснил. — Граф.

— Граф? Он что, еще не помер? — в голосе вора прозвучало удивление.

— Помер. Спустя полгода, как меня закрыли. Все эти полгода я за ним ухаживал.

— Славный медвежатник был. Земля ему пухом, — он задумался на минуту, потом поднял на меня глаза. — Раз Графа хорошо знал, тогда скажи мне: какую он в молодости кликуху имел?

— Фомка.

— Знаешь. С кем на рывок пошел?

— Череп, Шило, Костыль, Бугай и Крест.

— А вышел один? — тут старый вор как-то хищно усмехнулся.

Я промолчал.

— Ладно, не говори. Все, разговор закончен. Атаман, — обратился он к главарю. — Сидел он. Зуб даю.

— Хорошо. Иди, — главарь какое-то время задумчиво смотрел на меня, потом сказал. — Все так, но нет к тебе у меня веры, старовер. Вроде все складывается, а сдается мне, что двойное у тебя нутро. Вот я сижу и думаю: может, все же прикопать тебя от греха подальше?

Спросил он сам себя, а глянул с прищуром на меня. Самое интересное, что он меня сейчас не на испуг брал, а просто размышлял вслух о том, что со мной делать: убить или оставить жить? Я же лихорадочно просчитывал свои возможности, пытаясь понять, хватит ли у меня сил уложить этого бугая, завладеть оружием и попробовать уйти через распахнутое окно, выходящее на заросший огород. По всему выходило, что нет, но умирать как баран под ножом мясника я не собирался.

— Матвей! — вдруг неожиданно закричал главарь. — Матвей!

В следующее мгновение в горницу ворвался бандит с револьвером в руке, явно готовый пристрелить меня. Помимо револьвера у него за поясом был заткнут обрез, а еще висел штык-нож. Судя по скорости его появления, он зашел в дом, как только вышел урка, и тихо стоял, ожидая команды. Теперь мне было понятно, чем была вызвана спокойная расслабленность атамана. Очередная бандитская проверка. Он, видно, уже ловил других на такой крючок. Сердце мое дрогнуло и на долю секунды замерло, словно в ожидании своей дальнейшей судьбы. Сдаваться я не собирался, а только подобрался, готовый ко всему, как атаман неожиданно спросил своего подручного:

— Телегу на пасеку собрали?

— Сделали, как ты сказал, атаман.

— Заберете парня с собой.

Я облегченно выдохнул воздух. Сердце радостно застучало в ребра, крича: «Живой! Ты живой!» Я вышел из дома, радуясь солнцу, теплому ветерку и даже бандитским мордам, которые сейчас рассматривали меня.

Матвей подвел меня к двум бандитам, которые с ленивым интересом оглядели меня.

— Что с ним? — спросил один из них, молодой русый парень с озорными голубыми глазами и пшеничными усами.

— Заберете его с собой — ответил Матвей.

— Иди к той телеге, парень, — сказал мне другой бандит, кивком головы показав направление.

Подойдя к запряженной повозке, я сел. Бандиты тем временем перекинулись словами, после чего один из них сел на коня, а другой — на телегу.

Через пару часов медленного путешествия мы приехали на пасеку. Крепкий дом, большой сад и пасека на три с лишним десятка ульев. Мне дали краюху хлеба, открытую банку мясных консервов американского происхождения и кувшин воды, после чего заперли в подполе. Это говорило о том, что убивать меня не собирались, а просто решили изолировать. Зачем? Мне это было неизвестно, а гадать не имело смысла.

Спустя какое-то время напряжение меня отпустило, и я неожиданно для себя заснул. Проснулся оттого, что захотел в туалет. Постучал в дверь. Спустя несколько минут щелкнул замок, и дверь открылась.

— Выходи, мил человек! — послышался хозяйский голос.

Солнце уже садилось. Быстро прикинул, что сидел взаперти не меньше шести-семи часов. Огляделся — моих стражей не было.

— Нет их, — понял мои взгляды хозяин пасеки. — Давно уже уехали. Сказали, чтобы я к закату тебя выпустил. Есть хочешь?

— Хочу.

— Заходи в избу.

Хозяйка налила мне густого супу, покрошила туда немного копченого мяса, дала кусок хлеба. После того как поел, передо мной поставили кружку чая на травах и горбушку, намазанную медом. Честно говоря, я рассчитывал на второе, но больше ничего не получил, зато на дорогу хозяева вручили мне небольшой кусочек сала, два ломтя хлеба и несколько вареных картошин.

— Идти тебе туда, — и хозяин рукой показал направление. — Не собьешься, паря. Это сейчас село подлесок закрывает, а так бы сразу увидел золотой купол церкви.

— Пусть Бог хранит вас, добрые люди.

— Иди, мил человек. С Богом.

Как только постройки скрылись с глаз, я жадно начал есть то, что мне дали с собой в дорогу.

«Да что за время такое дикое. Уже три недели здесь нахожусь и ни дня сытым не был».

Мне уже было известно, что село большое, в две тысячи домов. Удобное место. Долина легла между сопок, рядом с протекающей рекой. Как мне рассказали еще в больнице, этому поселению не меньше двухсот лет, а то и более. Сначала здесь была охотничья стоянка, ловили рыбу и били зверей, потом появился купец Савкин и построил сначала лесопильню, потом смоловаренный заводик. Когда прокладывали железную дорогу, решили здесь основать железнодорожную станцию, после чего появились кирпичный и свечной заводы, а потом мебельная фабрика. На ней работали по большей части политические ссыльные, которых царские власти отправляли сюда на поселение. Со временем в центре села выросло полтора десятка двухэтажных каменных домов.

Возможно, спустя какое-то время богатое село могло получить статус города, но грянула революция, и плавное течение жизни было нарушено. Сначала в мастерских и на заводе появились большевики, призывающие к всеобщему равенству, потом голову местному населению стали дурить представители партии эсеров и меньшевиков. К тому же в село постепенно стали возвращаться местные жители, которые выжили на фронтах Первой мировой войны, внося свою долю смуты в головы земляков.

Власть большевиков, которую поддержали рабочие, стояла недолго. Народ понял, что, кроме агитационных речей с трибуны и обещаний, большевики ничего не могут дать. Стало хуже с продовольствием, исчезли товары народного потребления, народ снова ушел воевать.

Не успела закончиться война с Колчаком, как пришел двадцатый год, и Сибирь всколыхнули народные восстания. Большевики отчаянно пытались сохранить свою власть. Начался террор, и несогласных с местной политикой комиссары просто стали ставить к стенке. Народ ужаснулся. Когда воевали с белыми за счастье народа, все было понятно — стреляли во врагов, а сейчас за что народ расстреливают? Разговоры о том, что при царе лучше жилось, раздавались все чаще. Красные партизаны, которые воевали против Колчака, теперь, повернув оружие, стали бороться против советской власти.

Об этом я слышал от больных, причем некоторые из них были непосредственными участниками этих событий. Я понимал, что мнения этих людей однобоки и не всегда соответствуют истине, но общее понимание событий, происходивших за последние годы, получил. Если восстания и мятежи еще находили какое-то понимание в головах людей, то новый экономический порядок мало кто из них принял. Люди ругали почем зря буржуев и советскую власть, которая разрешила тем снова сесть на шею трудовому народу. С другой стороны, народ был доволен, так как снова появились продукты и товары народного потребления. Вот только цены! Ах, эти нэпманы проклятые!