— Внизу тебя ожидает женщина, — сухо сказал сенатор Харрингтон, сложив руки на груди и глядя сверху вниз на своего сына. — Её зовут доктор Летиция Хуллиган, и она собирается забрать тебя в свою школу. Утверждает, что сможет помочь тебе стать… лучше.

— Мама не позволит тебе отослать меня из дома.

— Я даю тебе этот шанс только потому, что ты мой сын, — не обращая внимания на слова Конрада, продолжил его отец. — Либо ты немедленно уезжаешь с доктором Хуллиган, либо отправляешься со мной к президенту. Скажешь ему, что не перепрограммировал тот спутник и что вообще всё это было большой ошибкой.

— Но, отец, тот спутник падал со своей орбиты, — вновь (в третий раз, если быть точным) принялся объяснять Конрад. — Если бы я не перепрограммировал его, он грохнулся бы прямо на Сиэтл.

— А я представлю президенту неопровержимые доказательства того, что тот спутник свёл с орбиты кто-то другой, а тебя, дурачка, просто подставили. Твоя задача при этом — вести себя как нормальный семилетний мальчишка и не выпендриваться. Заставь президента поверить, что ты обычный…

— То есть я должен изображать дурачка, так?

И снова сенатор Харрингтон пропустил слова сына мимо ушей, продолжая говорить как заведённый.

— А ещё с этого момента ты будешь делать только то, что я скажу и когда прикажу. И брось эти свои штучки. — Тут сенатор покрутил пальцем у виска. — Остановись.

— Остановиться? — переспросил Конрад, пытаясь понять, как он может перестать думать.

К немалому удивлению Конрада, сенатор Харрингтон внезапно смягчился, потянулся вперёд и взял своего сынишку за руку.

— Конни, — задушевно сказал он и улыбнулся.

Эта знаменитая улыбка вдохновляла, она словно говорила: «Ты мой парень, мы с тобой в одной команде, у нас с тобой есть тайна, о которой знаем только мы двое». А ещё его улыбка ненавязчиво так заверяла: «Ты, главное, слушайся меня, и тогда всё будет супер!»

— Я могу помочь тебе, Конни, — продолжил сенатор Харрингтон. — Но для этого ты должен быть на моей стороне, а не на чьей-то другой против меня. А я тебе запрещаю впредь вмешиваться в подобные дела, понял? За-пре-ща-ю. Пойми ты наконец: в мире происходит множество неприятностей, но никто не ждёт твоей помощи, никому она не нужна. Спутник сошёл с орбиты и грохнулся на Землю? Ну и что? Несчастный случай, так это называется. Ничего, бывает. И ни к чему из этого проблему городить.

Конрад откинулся на спинку стула и удивлённо спросил, глядя на отца:

— Но разве правильно, если при этом пострадают люди?

— Позволь, дружок, мне самому решать, что правильно, а что нет, ладно? — ещё шире улыбнулся сенатор Харрингтон. — Скажи лучше, ты же хочешь, чтобы тебе праздник на день рождения устроили?

Конрад взглянул на отца и на секунду подумал, что действительно следует предоставить ему право всё решать, а самому просто быть на его стороне, стать ему лучшим другом и спокойно, счастливо жить, чувствуя отцовскую поддержку, тепло и одобрение. Что ж, он пойдёт к президенту, и, когда отец начнёт лгать насчёт спутника, нужно будет слегка подыграть ему. Как подыграть? Да просто изображать из себя малолетнего дурачка — взять, например, с собой игрушечную машинку и возиться с ней перед президентом, громко изображая губами работу двигателя. Одним словом, плюнуть на всё и делать так, как приказал ему отец. А потом они вернутся домой, и начнётся большая вечеринка в честь его седьмого дня рождения.

Но как пришла к Конраду эта мысль, так и улетела.

— Боюсь, я уже слишком стар стал для детских праздников в честь дня рождения, — сказал наконец Конрад.

Улыбка слетела с лица сенатора Харрингтона, появилась тупая боль в затылке, и он правой рукой принялся массировать его.

— Вещи, подобные падению спутника, случаются по причинам, которых ты не способен понять, — совершенно другим, сердитым тоном проворчал сенатор. — И никому не нужно, чтобы ты совал туда свой нос.

— То есть ты хочешь сказать, что падение спутника было запланировано?

— Нет!.. Нет. — Тут сенатора стало покидать его самообладание, но он сумел взять себя в руки. Поправил узел галстука, смахнул невидимую пылинку с брюк. Успокоился. — Что ж, ты не оставляешь мне выбора, Конрад, — сказал сенатор Харрингтон, поворачиваясь к двери. — Сейчас я пришлю сюда доктора Хуллиган.

— Но, отец…

Не замешкавшись ни на мгновение, сенатор Харрингтон покинул комнату, и не только её. Из жизни Конрада он тоже вышел навеки, оставив его стоять в одиночестве и растерянности. Несмотря на все свои гениальные способности, Конрад не мог понять, как он будет жить теперь без отца и что станет делать без него.

2

У Конрада было четыре долгих мучительных года на то, чтобы обдумать со всех сторон тот последний разговор с отцом. Четыре года, на протяжении которых он страдал под неусыпным контролем со стороны доктора Летиции Хуллиган. Она, видите ли, взялась избавить мир от всего, что казалось ей ненормальным. Дети, растения, животные — она собирала их со всех уголков Земли, чтобы с её «помощью» они «исправились» и стали как все. Обыкновенными, заурядными. Серыми. По мнению доктора Хуллиган, невероятный интеллект Конрада был вещью совершенно ненормальной, недопустимой, таящей угрозу как всему обществу, так и лично Конраду. День за днём, год за годом доктор Хуллиган использовала все имевшиеся в её распоряжении средства для того, чтобы лишить Конрада «излишнего» интеллекта и вернуть к «нормальной жизни». А арсенал таких средств в распоряжении Летиции Хуллиган был огромным, если не сказать неисчерпаемым.

У Конрада не было никаких сомнений в том, что отец так и бросит его окончательно на милость доктора Хуллиган. Ситуация выглядела для него беспросветной, но только до того момента, когда появилась новенькая, Пайпер Макклауд. Она, как и Конрад, обладала исключительными способностями. Пайпер умела летать. Обладательница длинных каштановых волос и небесно-голубых глаз, Пайпер напоминала полный благих намерений торнадо, помещённый внутрь красивой фарфоровой чайной чашки. Благодаря Пайпер и её способности летать Конрад получил наконец возможность разработать план побега, причём не только для них двоих, но для всех детей, которых держала под своим контролем доктор Хуллиган.

Однако, оказавшись на свободе, Конрад столкнулся с тем, что ему некуда возвращаться, отец отказался принять его назад в свой дом. И тут вновь спасла положение Пайпер, предложив Конраду поселиться в доме, где она сама жила со своими родителями, Бетти и Джо Макклаудами, — в скромном деревенском доме, затерявшемся в отдалённом округе Лоуленд, населённом честными, добрыми и простыми фермерами. Вскоре родители Пайпер полюбили Конрада как родного, а он, в свою очередь, предложил немало хитроумных способов, как сделать старую бедную ферму Макклаудов процветающей.

В старом сарае Конрад оборудовал лабораторию, где принялся работать над своим самым любимым проектом — путешествием во времени. Кроме того, он по мере своих сил помогал Джо, а также до крошки съедал всё, что накладывала ему в тарелку Бетти — а уж она-то готовить умела так, что пальчики оближешь, можете мне поверить! Вот так, неожиданно для самого себя, Конрад внезапно обзавёлся самой настоящей семьёй. Появились любящие взрослые, которые теперь стали заботиться о нём. Появились друзья, самым лучшим из которых по-прежнему оставалась Пайпер — на неё всегда можно было положиться, если начинаешь придумывать какой-нибудь безумный план.

А ещё так уж случилось, что Пайпер раскрыла один секрет, который Конрад хранил втайне от всех. А именно, узнала, на какое число приходится его двенадцатый день рождения. И не только узнала об этом, но и решила приготовить Конраду сюрприз. С величайшими предосторожностями она оповестила всех друзей и продумала всё-всё-всё, чтобы в нужный момент они гурьбой могли выскочить перед ничего не подозревающим Конрадом. Выскочить и закричать во всё горло: «СЮРПРИЗ!»

Пайпер много раз мысленно повторяла это слово, тщательно следя за тем, чтобы оно случайно не сорвалось у неё с губ.

В тот день ранним-ранним утром, когда рассветные лучи солнца едва начали окрашивать розовым цветом края облаков, Пайпер уже выскользнула из своей постели, дрожа от возбуждения. Спальня Конрада находилась рядом, в соседней комнатке, поэтому Пайпер очень тихо, очень осторожно открыла своё окно. Как только ноги Пайпер оторвались от подоконника, её охватил привычный восторг, и она всё круче, всё выше начала подниматься в утреннее небо.

Стояли первые дни ноября, поэтому воздух был холодным, даже слегка пощипывал, и Пайпер ускорила полёт, направляясь над верхушками деревьев вглубь леса. В тот год осень была поздней, и лес всё ещё пылал яркими красками — алые, золотые, оранжевые, зелёные листья складывались в причудливый узор, от вида которого у Пайпер захватило дух. Лёгкий ветерок шевелил листьями, отчего казалось, что они танцуют какой-то изысканный танец. Страстное, жгучее танго, например. Пайпер снизилась и теперь летела над самыми кронами. Наконец, вдоволь налетавшись и размявшись, она повернула и, искусно лавируя между ними и не упуская из виду серебристую воду ручья, который лучше всякого компаса должен привести её назад, полетела к дому.