Виктория Холт

Дьявол верхом

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Деррингем-Мэнор

Глава первая

В Шато-Сильвен меня привела цепь несчастливых событий. Мой отец — капитан дальнего плавания — утонул вместе со своим кораблем, когда мне было пять лет, и моей матери, проведшей жизнь в относительном комфорте, пришлось зарабатывать на жизнь себе и дочери. Безденежная женщина, говорила мать, вынуждена существовать при помощи швабры или иглы, разве только она имеет образование. Так как мать принадлежала к последней категории, то перед ней открывались две возможности: учить младших или быть компаньонкой старших — и она остановила свой выбор на первой. Моя мать обладала сильным характером и твердо решила добиться успеха: сняв небольшой дом в поместье сэра Джона Деррингема в Сассексе [Сассекс — графство на юге Англии. (Здесь и далее примечание переводчика). // «Брат мой, достиг я теперь грустной… гробницы твоей…» (Катулл, CI, перевод Адр. Пиотровского.) ], она открыла в нем школу для молодых леди.

В течение нескольких лет школа если и не процветала, то во всяком случае давала нам средства к существованию. Я была одной из учениц и получила под руководством матери отличное образование. С самого начала подразумевалось, что со временем я присоединюсь к ней в качестве учительницы, обязанности которой я исполняла последние три месяца.

— Это даст тебе хороший заработок, Минелла, — говорила мне мама.

Она назвала меня Вильгельминой, как звали и ее. Матери это имя подходило, а мне оно совсем не нравилось. Еще ребенком меня стали называть Минеллой — имя осталось за мной на всю жизнь.

Думаю, самая большая радость, которую приносила маме школа, состояла в том, что она обеспечивала мне средства к существованию. Ее всегда беспокоило то, что у нас нет родственников, которые бы поддерживали меня в случае необходимости. Мы с мамой могли рассчитывать только на себя. Дочери сэра Джона Деррингема, Сибил и Мария, учились в нашей школе, и этого оказалось достаточно, чтобы и другие семьи послали к нам своих детей. Всем нравилось, что школа избавляла от необходимости держать в доме гувернантку. Когда в Деррингем-Мэноре останавливались гости с детьми, то дети становились временными учениками. Помимо чтения, письма и арифметики, мама обучала хорошим манерам и танцам, что считалось весьма необычным.

Сэр Джон был добрым и щедрым человеком и стремился помочь моей матери, которой он искренне восхищался. По его обширным землям протекала маленькая, но очень красивая речка, где водилось много форели. Многие состоятельные люди, в том числе бывавшие при дворе, приезжали в Мэнор удить рыбу, стрелять фазанов и ездить верхом. Эти визиты были важными для нас, так как слава о маминой школе распространялась среди друзей сэра Джона, горячо рекомендовавшего им ее, и гости охотно посылали туда своих детей. Мама откровенно признавала, что эти временные ученики служили для нас вареньем на хлеб. Конечно, мы могли зарабатывать на жизнь и за счет постоянных учеников, но за временное обучение полагались более высокие гонорары, поэтому они были особенно выгодны. Я не сомневалась, что сэр Джон знал об этом и потому с таким удовольствием посылал их к нам.

Наступил день, ставший одним из самых значительных в моей жизни. В тот день французское семейство Фонтен-Делиб прибыло в Деррингем-Мэнор и остановилось там. Граф де Фонтен-Делиб не понравился мне с первого взгляда. Он казался не только надменным и высокомерным, но и ставившим себя выше всех прочих человеческих существ. Графиня была совсем другой, но ее видели очень мало. Должно быть, в молодости она была очень красивой — впрочем, и теперь ее едва ли можно было назвать пожилой, но в то время я считала стариком каждого, перешагнувшего за тридцать. Их дочери Марго было тогда шестнадцать лет, а мне — восемнадцать. Позже я узнала, что Марго родилась спустя год после свадьбы графа и графини, когда последней было всего семнадцать лет. Фактически я многое узнала о браке от Марго, которую, разумеется, отправили в нашу школу, благодаря любезности сэра Джона.

Мы с Марго сразу же подружились. Возможно, причиной послужило то, что я обладала природной способностью к языкам и могла болтать с ней по-французски еще более бойко, чем даже мама (хотя, конечно, она говорила более грамотно) и чем Сибил и Мария, чьи успехи в этом языке двигались, по маминым словам, черепашьими темпами.

Из наших бесед создалось впечатление, что Марго не уверена, любит она своего отца или ненавидит. Она признавалась, что боится его. Своими слугами и крестьянами из соседних деревень он управлял, как средневековый феодал. Казалось, все страшатся его. Временами граф бывал веселым и щедрым, но основной его чертой являлась полнейшая непредсказуемость. Марго говорила, что он мог приказать высечь слугу, а на следующий день дать ему полный кошелек. Причем оба случая не имели друг к другу отношения. Граф никогда — или почти никогда — не сожалел о совершенной им жестокости, и его великодушные поступки не были угрызениями совести. "За исключением одного случая", — таинственно добавила Марго, и мои попытки узнать подробности не увенчались успехом. Она с гордостью сообщила, что ее отца называли Le Diable [дьявол (франц.)] (разумеется, за его спиной).

Граф Фонтен-Делиб отличался мрачной демонической красотой. Его внешность соответствовала тому, что я о нем слышала. Впервые я увидела графа около школы; сидящий на вороном коне, он и впрямь походил на персонажа из легенды. "Дьявол верхом", тут же назвала я его и долгое время именовала его так в своих мыслях. Граф был великолепно одет. Французы вообще отличались элегантностью, и хотя сэр Джон всегда выглядел безупречно, он не мог сравниться с графом. Галстук и манжеты "Дьявола верхом" были изготовлены из тончайшего кружева; он носил темно-зеленый жакет, шляпу того же цвета и гладкий парик; в кружевном воротнике поблескивали бриллианты.

Граф не заметил меня, поэтому мне удалось рассмотреть его как следует.

* * *

Конечно, моя мать никогда не бывала гостьей в Деррингем-Мэноре. Даже свободомыслящему сэру Джону не могло прийти в голову пригласить в гости школьную учительницу, и, несмотря на его постоянную вежливость и предупредительность, вообще свойственные его натуре, мы, естественно, не рассматривались как стоящие с ним на одной ступени общественной лестницы.

Несмотря на это, моя дружба с Марго поощрялась, в надежде, что она пойдет на пользу ее английскому, поэтому, когда родители Марго вернулись во Францию, она осталась здесь, чтобы совершенствоваться в нашем языке. Это обрадовало маму, так как одна из самых высокооплачиваемых учениц задерживалась еще на некоторое время. Родители Марго — главным образом, отец — иногда ненадолго приезжали в Мэнор, и в описываемые мною дни они как раз были там.

Марго и я были неразлучны, и в один прекрасный день меня в качестве вознаграждения (это ни в коей мере не следовало рассматривать как прецедент) пригласили на чай в Мэнор, чтобы я могла провести часок с нашими ученицами.

Мама была очень довольна. За день до моего визита в дом сэра Джона она выстирала и погладила единственное платье, которое ей казалось подобающим для такого случая, — голубое, отороченное неплохим кружевом, принадлежавшее некогда моей бабушке по отцовской линии. Во время глажки мама мурлыкала от гордости за дочь, которой так легко удалось занять место среди сильных мира сего. Разве ее Минелла не получила воспитание, позволяющее ей достойно выглядеть в любом обществе? Разве для своих лет она не более образована, чем любая из присутствующих там? (Это была правда). Разве она не так же красива и хорошо одета? (А вот это, опасалась я, чистая фантазия).

Вооруженная маминой уверенностью во мне и своей решимостью ее оправдать, я отправилась в дорогу. Идя через сосновый лес, я не испытывала особого волнения. Ведь мне предстояло пребывание в привычной компании — я столько времени проводила в классе с Сибил, Марией и Марго. Только помещение будет другим. Но когда, выйдя из леса, я увидела дом с серыми каменными стенами и занавешенными окнами, окруженный лужайками, то ощутила радость при мысли, что побываю там. Старое здание было разрушено людьми Кромвеля [Кромвель Оливер (1599-1658) — крупнейший деятель английской революции середины XVII в. Содействовал казни короля Карла I Стюарта, разогнал оппозицию, а в 1653 г. провозгласил себя лордом-протектором, установив режим личной диктатуры.] и перестроено после Реставрации [Имеется в виду реставрация монархии в Англии, ознаменованная возведением на престол Карла II Стюарта в 1660 г.]. Дэниэл Деррингем, сражавшийся за короля, был вознагражден титулом баронета и землями.

Каменная дорожка пересекала лужайки, на которых росли древние тисы, очевидно, пережившие "круглоголовых" [Так именовали пуритан — английских последователей кальвинизма, явившихся движущей силой революции и часто носивших короткую стрижку.], так как говорили, что им двести лет. В центре одной из лужаек помещались солнечные часы, и я не смогла удержаться от того, чтобы не подбежать к ним по траве. Почти стершаяся от времени надпись была выгравирована на них причудливым шрифтом, с трудом поддающимся расшифровке.

Мне удалось прочитать только первые три слова: "Береги каждый час" — все остальное было покрыто зеленоватым мхом. Я стала тереть его пальцами, с отвращением глядя на остающиеся на них зеленые пятна. Мама упрекнула бы меня за то, что я рисковала явиться в Деррингем-Мэнор в не вполне безупречном виде.

— Не можете разобрать надпись?

Я резко обернулась. Джоэл Деррингем стоял рядом со мной. Я была так поглощена изучением солнечных часов, что не расслышала его шагов по мягкой траве.

— Почти все слова покрыты мхом, — ответила я.

До этого я очень редко разговаривала с Джоэлом Деррингемом. Единственному сыну сэра Джона было года двадцать два. Уже тогда он очень походил на отца, а достигнув теперешнего возраста хозяина поместья, очевидно, стал бы его точной копией. У Джоэла были такие же каштановые волосы, светло-голубые глаза, орлиный нос и мягкий рот. Глядя на сэра Джона и его сына, на ум приходило прилагательное "приятный". Оба были добрыми и сострадательными, что, по-моему, является самым большим комплиментом, который можно сделать по адресу любого человеческого существа.

Джоэл улыбнулся мне.

— Могу сообщить вам, что там написано:

"Береги каждый час.

Не задерживайся в прошлом.

Живи полной жизнью каждый день.

Ведь он может оказаться последним".

— Довольно мрачное предупреждение, — заметила я.

— Зато хороший совет.

— Очевидно. — Мне пришло в голову, что я должна объяснить свое присутствие. — Я Вильгельмина Мэддокс — меня пригласили к чаю…

— Разумеется, я знаю, кто вы, — ответил Джоэл. — Позвольте проводить вас к моим сестрам.

— Благодарю вас.

— Я видел вас около школы, — добавил он, когда мы зашагали по лужайке. — Мой отец часто радуется, что у нас по соседству есть школа.

— Приятно, зарабатывая на жизнь, приносить пользу.

— О, разумеется, мисс… э-э… Вильгельмина. Простите, но это имя для вас чересчур формальное.

— Меня обычно называют Минеллой.

— Вот это куда лучше, мисс Минелла.

Мы подошли к дому. Тяжелые двери были слегка приоткрыты. Джоэл распахнул их, и мы вошли в холл. Высокие окна, выстланный плитами пол, сводчатый потолок показались мне очаровательными. В центре находился огромный дубовый стол с оловянными тарелками и кубками. Каменные стены были увешаны оружием. Стулья принадлежали эпохе Карла II [Карл II Стюарт (1630-1685) — сын казненного в 1649 г. английского короля Карла I, с 1660 г. король Англии.], большой портрет этого монарха занимал одну из стен. Я задержалась на несколько секунд, разглядывая некрасивое чувственное лицо, которое можно было бы счесть грубым, если бы не юмор, светящийся в глазах, и добродушная складка рта.

— Благодетель нашей семьи, — промолвил Джоэл.

— Великолепный портрет.

— Подарен самим веселым монархом после его визита к нам.

— Должно быть, вы любите свой дом.

— Естественно. Ведь наша семья живет здесь уже долгие годы. Хотя здание почти полностью перестроено в период Реставрации, отдельные участки сохранились с эпохи Плантагенетов [Плантагенеты — королевская династия в Англии, занимавшая трон в 1154-1399 гг.].

Я ощутила укол зависти, хотя она не относилась к моим недостаткам. Какую гордость, должно быть, испытываешь, живя в таком доме, принадлежа к такому семейству! А Джоэл Дсррингем, вероятно, принимал все это как само собой разумеющееся. Ведь он родился в Деррингем-Мэноре и должен унаследовать его, будучи единственным сыном.

— Полагаю, — сказала я, отвечая на собственные мысли, — это и называется родиться с серебряной ложкой во рту.

Джоэл выглядел испуганным, и я поняла, что мама едва ли одобрила бы мою манеру размышлений вслух.

— Все это, — продолжала я, — ваше со дня рождения — только потому, что вы родились здесь! А предположим, что вы родились бы в одном из коттеджей поместья!

— Но с другими родителями я не был бы самим собой, — заметил он.

— Предположим, двух младенцев поменяли местами, и родившегося в коттедже воспитали как Джоэла Деррингема, а вас — как ребенка из коттеджа. Когда вы выросли, едва ли кто-нибудь смог бы обнаружить подмену.

— Но я по характеру очень похожу на отца.

— Это потому, что вы здесь росли.

— Я и внешне вылитый отец!

— Да, конечно…

— Рождение, окружение — как оно влияет на человека? Над этим уже давно ломают голову ученые, но на такой вопрос нелегко ответить.

— Боюсь, что я проявила нескромность. Я просто думала вслух.

— Что вы, это очень интересная теория!

— Ваш дом произвел на меня такое впечатление…

— Рад, что он на вас так подействовал. Вы почувствовали дух моих давно усопших предков.

— Я могу только выразить сожаление.

— А я — нет! Мне понравилась ваша искренность. Вы позволите проводить вас наверх? Сестры уже ждут вас.

Мы поднялись на галерею, увешанную портретами, затем, поднявшись по винтовой лестнице, очутились на площадке, на которую выходило несколько дверей. Джоэл открыл одну из них, и я сразу же услыхала голос Сибил:

— Она здесь! Входи скорей, Минелла! Мы ждем тебя.

Комната представляла собой то, что именовали солярием, так как она была построена таким образом, чтобы в нее проникало как можно больше солнечного света. В одном углу находился гобелен в раме, над которым, как я вскоре узнала, работала леди Деррингем. В противоположном углу виднелась прялка — меня заинтересовало, кто ею пользуется. В центре стоял стол, на котором лежало рукоделие. У стен помещались клавесин и клавикорд, и я попыталась представить, как выглядит эта комната, освобожденная для танцев, со свечами, горящими в канделябрах, и нарядно одетыми леди и джентльменами.

— Не стой с выпученными глазами, Минель, — заговорила Марго со своим французским акцентом — она всегда переделывала наши имена на французский лад. — Неужели ты никогда не видела солярий?

— Думаю, — заметила Мария, — Минелле он кажется весьма непохожим на школу.

Мария не имела в виду ничего плохого, но я ощутила болезненный укол. Из двух сестер в ней было больше снобизма.

— Ну, девочки, я вас оставлю, — сказал Джоэл. — До свидания, мисс Мэддокс.

Когда за ним закрылась дверь, Мария осведомилась:

— Где ты встретила Джоэла?

— Когда подходила к дому. Он проводил меня сюда.

— Джоэл всегда считает себя обязанным всем помогать, — продолжала Мария. — Он бы поднес судомойке корзину, если бы решил, что она слишком тяжела для нее. Мама говорит, что это унизительно, и она права. Джоэлу следовало бы об этом помнить.

— И смотреть свысока на школьную учительницу, — резко откликнулась я. — Она по положению настолько ниже его, что надо удивляться, как ему вообще удалось ее заметить.

Марго расхохоталась.

— Браво, Минель! — воскликнула она. — Не знаю, что следовало бы помнить Жоэлю, но ты, Мари, не забывай, что спорить с Минель бесполезно — она все равно окажется в выигрыше, потому что умнее тебя, хотя ты дочь помещика, а она — школьной учительницы.

— Ох, Марго, какая ты смешная! — улыбнулась я, зная, что в моем голосе она услышит благодарность за поддержку.

— Раз ты здесь, позвоню, чтобы принесли чай, — заявила Сибил, вспомнив о своих обязанностях хозяйки. — Его подадут в комнате для занятий.

Во время разговора я окидывала взглядом окружающую обстановку, думая, какой приятной была моя встреча с Джоэлом, и насколько он симпатичнее своих сестер.

Как сказала Сибил, чай был сервирован в комнате для занятий. К нему были поданы тонко нарезанный хлеб с маслом, вишневый пирог и круглые булочки с тминовыми зернами. Слуга вертелся вокруг, пока Сибил разливала чай. Сначала мы держались несколько принужденно, но уже вскоре весело болтали, как в школе, так как хоть я теперь и являлась учительницей, но еще недавно была такой же ученицей, как они.

Марго удивила меня, предложив поиграть в прятки, так как это была детская забава, а она гордилась своим жизненным опытом.

— Тебе нравится эта глупая игра, — сказала Сибил, — потому что ты так ловко прячешься, что мы никогда не можем тебя найти.

— Ну и что? Это меня развлекает! — пожала плечами Марго.

Хозяйские девочки подчинились. Полагаю, им сказали, что они должны забавлять гостью.

— Когда они все отдохнут внизу, — Марго указала на пол, — то будут пить чай в гостиной. Так что мы сможем поиграть. Правда, лучше играть ночью, когда темно, и по дому ходят привидения.

— Привидений не бывает, — резко возразила Мария.

— Бывают, Мари, — настаивала Марго. — Здесь бродит призрак горничной, которая повесилась, потому что буфетчик бросил ее. Только он тебе не покажется, потому что, как ты говоришь, знает свое место.

— Марго вечно болтает чушь! — покраснев, пробормотала Мария.

— Ну, давайте же поиграем в прятки! — взмолилась Марго.

— Это едва ли честно по отношению к Минелле, — запротестовала Сибил. — Она ведь не знает дом.

— Но мы будем играть только здесь, а то на нас рассердятся, если мы спустимся и будем бегать среди гостей. Ну, я пойду прятаться!

Глаза Марго сверкали в предвкушении удовольствия, что меня весьма удивляло. Но мысль о том, что я смогу осмотреть дом, хотя бы ограничиваясь верхним этажом, так возбуждала меня, что я быстро забыла о своем изумлении неожиданным ребячеством Марго. В конце концов, она еще девочка и всегда отличалась непредсказуемым поведением.

— Глупое занятие! — ворчала Мария. — Интересно, почему ей приспичило играть в прятки? Загадки, по-моему, гораздо интереснее. Где же она спряталась? Мы ее никогда не найдем. А прячется почему-то всегда именно она!

— Возможно, на этот раз мы сможем ее найти с помощью Минеллы, — заметила Сибил.

Мы вышли из комнаты для занятий на лестничную площадку. Мария открыла одну дверь, Сибил — другую, куда вслед за ней вошла и я, сразу же поняв, что очутилась в спальне Марии и Сибил. В противоположных углах комнаты стояли две кровати с навесами.

Я снова вышла на площадку. Марии там не оказалось, и мной овладела неудержимая жажда исследований. Я вернулась в солярий, который показался мне совсем другим, когда в нем никого не было. Помещения в больших домах всегда меняют облик, как только в них появляются люди, — они моментально оживают.

Мне неудержимо хотелось обследовать дом, знать все, что происходит в нем теперь и происходило в прошлом.

Марго могла бы меня понять, а хозяйские девочки — никогда. Они просто решили бы, что дочь учительницы ошеломлена окружающим ее великолепием.

Меня не интересовали детские забавы Марго. Было очевидно, что ее нет в солярии. Здесь ей просто негде было спрятаться.

Услышав на площадке голос Марии, я быстро пересекла комнату, увидела еще одну дверь и открыла ее. Там оказалась винтовая лестница. Повинуясь инстинкту, я спустилась по ней, очутившись в широком коридоре с бархатными занавесками на окнах. Выглянув в одно из них, я увидела лужайку с солнечными часами и поняла, что нахожусь в передней части дома.