Виктория Хольт

Здесь покоится наш верховный повелитель

«Здесь покоится наш верховный повелитель»

1

Весной того года среди горожан Лондона росло беспокойство. Оно все сильнее охватывало их — от мала до велика. Старуха, торговавшая селедкой с подноса на углу переулка Коул-ярд, там, где он отходит от Друри-лейн, пристально вглядывалась в прохожих, привычно выкрикивая: «Свежие селедки! Подходите, покупайте самые свежие селедки!» Но если кто-нибудь останавливался возле нее, она первым делом спрашивала: «Какие новости? Что слышно?» Дети в лохмотьях, босоногие и чумазые, игравшие у грязных водостоков прямо посередине улицы или пытавшиеся заработать немного денег, предлагая брюкву и яблоки или помогая старухе продавать ее селедки, тоже ждали новостей. При появлении незнакомого всадника они бежали за ним, перегоняя друг друга и борясь за возможность вести его коня за уздечку и обращаясь к нему с характерной для кокни, простого лондонского люда, бесцеремонностью: «Что нового, сэр? Что слышно после смерти старого Нолла?»

Слухи множились с каждым днем. В привычной за последние лет десять жизни Лондона можно было заметить перемены — правда, небольшие, но все же перемены. Во времена Республики бордели процветали, но тайком; теперь же, проходя по переулку, прозванному горожанами Собачьим, можно было видеть в окнах полуодетых женщин, откровенно зазывающих прохожих и приглашающих их резкими лондонскими голосами войти в дом и оценить ожидающие их наслаждения. На улицах Лондона все чаще возникали жестокие драки.

«Кажется, возвращаются старые времена», — говорили люди друг другу.

У одной из лачуг в переулке Коул-ярд, прямо на мостовой, небрежно развалясь, расположились трое детей. Они были необыкновенно миловидны, ни у кого из них не было следов оспы или каких-либо увечий. Двум старшим детям — девочке и мальчику — было лет по двенадцать, младшей девочке исполнилось десять; и именно десятилетняя была самой привлекательной из троих. Малышка была хрупкой и грациозной, волосы густыми каштановыми кольцами спадали на ее плечи, карие глаза задорно смотрели на мир, ее пикантно вздернутый носик придавал лицу еще больше бойкости. Несмотря на то, что она была моложе других и значительно меньше их ростом, именно она главенствовала в этой группе.

Рядом с мальчиком лежал фонарь. С наступлением темноты он начинал трудиться, светя леди и джентльменам при переходе через улицы. Старшая из двух девочек бросала через плечо тревожные взгляды на лачугу у нее за спиной, а младшая посмеивалась над старшей и ее страхами.

— Она не скоро выйдет, Роза, — громко говорила она. — У нее есть джин — так что ей теперь за дело до ее дочерей?

Роза, будто вспоминая что-то, поглаживала рукой спину. А младшая сестра поддразнивала ее.

— Надо быть пошустрее, девушка. Позор! Чтобы тебя, девочку, поймала и отдубасила старуха, до краев налитая джином!

Малышка вскочила на ноги, она просто не могла усидеть на месте.

— Да, — продолжала она по-прежнему громко, — когда матушка повернулась ко мне с палкой, я как кинусь прямо к ней… вот так… схватила ее за юбку и начала ее кружить, пока у нее так закружилась голова от ворчания и джина. Она ухватилась за меня, чтоб не упасть, и просила меня поддержать ее, и называла своей милой девочкой… А я что тогда сказала? Вот-вот, ма, сказала я. Вот-вот, ма… Ты бы поменьше пила джина, а больше бы целовала своих доченек, да подходила бы к ним с добрыми словами, а не с палкой. Тогда и дочери будут хорошими и добрыми… Она плюхнулась на пол, чтоб отдышаться, и только когда совсем успокоилась, опять вспомнила про свою палку. Только уже поздно было за нее браться, потому что она перестала на меня сердиться. Вот как надо обращаться с наклюкавшейся пьянчужкой, Розочка, кто бы она ни была!..

Говоря все это, девочка изображала то упившуюся старуху, то ловкого озорного ребенка, и делала это так забавно, что заставляла смеяться и других.

— Кончай, Нелл, — сказала Роза. — А то мы умрем со смеху.

— Ну, мы все должны однажды умереть — то ли от смеха, то ли от джина.

— Но ведь не сейчас, не сейчас же?! — сказал мальчик.

— Пожалуй, в двенадцать лет рановато, кузен Уилл. Так уж и быть, пожалею тебя, и ты от смеха пока не умрешь.

— Ну, довольно, усаживайтесь и помолчите-ка лучше, — обратилась к ним Роза. — Я слышала сегодня, о чем говорят на Лонгэйкр-стрит. Говорят, король возвращается домой.

— Если он вернется, — заявил Уилл, — я стану солдатом в его армии.

— Чушь! — ответила Нелл. — Стать солдатом, чтоб выигрывать чужие драки? Даже мальчишки-факельщики дерутся только за себя.

— У меня будет шикарная форма, — ответил Уилл. — Бобровая шапка с большим кудрявым пером до плеча. У меня будет серебряная цепь на шее, кавалерийские сапоги до колен и красный бархатный плащ. Вот каким щеголем буду я разгуливать по улицам Лондона!

И тут Нелл задорно спросила:

— А почему бы тебе не стать, Уилл, самим королем? Уилл удрученно молчал, и она продолжила тише и ласковее:

— Ну-ну, Уилл, кто знает, может, у тебя и будет шляпа с пером. Может, когда король вернется домой, все наши мальчишки-факельщики, от Старых до Темплских городских ворот, возьмут да и станут носить бобровые шапки с перьями!

— Нелл шутит, — сказала Роза. — Милая моя, твои шуточки доведут тебя когда-нибудь до беды.

— Лучше страдать из-за шуток, чем от горя.

— Ты не по годам шустра, Нелл.

Послышался топот копыт, и показался незнакомый человек верхом на лошади. Все трое вскочили и бросились за всадником, который направлялся к дому на Друри-лейн.

— Подержать вам коня, сэр? — спросил Уилл. Незнакомец спешился и кинул поводья Уиллу. Потом он взглянул на девочек.

— Какие новости, сэр? — спросила Нелл.

— Новости! Какие же это новости я могу сообщить этакой замухрышке?

Нелл присела в реверансе.

— Замухрышки, которые вскоре станут дамами, и слуги, которые строят из себя господ, одинаково имеют право знать новости, сэр.

— Ах ты, дерзкая паршивая потаскушка! — рассвирепел незнакомец.

Нелл приготовилась удрать.

— Я слишком мала для такого титула, сэр. Но, может, если вы окажетесь здесь через несколько лет, я и успею заслужить его.

Человек расхохотался, потом, порывшись в кармане, кинул ей монету. Нелл ловко поймала ее, не дав упасть на землю. Мужчина ушел по своим делам, а Уилл остался подержать лошадь; Нелл и Роза разглядывали монету. Уилл получил за свои услуги не больше, отметила Роза.

— От языка такая же польза, как и от пары рук, — громко сказала Нелл.

— Что ты будешь делать с деньгами? — спросила Роза.

Нелл задумалась:

— Куплю пирог. Может, кусочек говядины. Но одно я точно знаю: джин матушке я ни за что не куплю.

Когда они вернулись в свой переулок Коул-ярд, их мать неожиданно появилась в дверях лачуги.

— Роза! Нелл! — вопила она. — Где вы пропадаете, паршивки ленивые? Я на вас живого места не оставлю, негодницы. Идите обе сюда немедленно… если хотите остаться в живых. Роза! Нелл! Господи, и за что доброй женщине такое проклятие?

Вдруг она увидела девочек.

— Эй, вы, идите сюда. И Роза! И Нелл! Подите-ка и послушайте свою маму.

— Что-то ее взбудоражило, — заметила Роза.

— На этот раз не джин, — добавила Нелл.

И вслед за мадам Элионор Гвин они вошли в темную лачугу, бывшую их домом.

Тяжело дыша, мать опустилась на трехногий стул. Дородной и неповоротливой, ей было нелегко добраться до двери и позвать девочек.

Роза подвинула стул для себя поближе к материнскому стулу, Нелл устроилась на полу, подперев овальное личико ладошками и шевеля под собой ножками с крошечными ступнями.

— Вот вы обе болтаетесь по улицам, — ворчала миссис Гвин, — совсем не задумываясь о том, что вас ждет впереди.

— Ма, мы ждали, когда ты проспишься после джина, — ответила Нелл.

Миссис Гвин приподнялась было, намереваясь шлепнуть девчонку, но передумала.

— Кончай свои подначки, Нелл, — сказала она, — и послушай меня как следует. Наступает благодатное время, и почему бы нам всем не получить свою долю блага?

— Король возвращается домой, — вскрикнула Роза.

— Ни одна из вас не помнит прежнее время, — ответила мадам Гвин, уже готовая расчувствоваться, что с ней часто случалось после приема известного количества джина. Нелл эти ее настроения нравились меньше других: ока предпочитала иметь дело с драчуньей, а не со слезливой пьянчужкой. Но сейчас она видела, что сантименты не продлятся долго. Мать была возбуждена. — Нет, вы не знаете, что такое доброе старое время! — продолжала она. — Вы не помните лавки в королевском гостином дворе и приветливых девушек, предлагающих разный свой товар. Вы не помните молодых ухажеров на улицах. Это надо было видеть — все эти шелка и бархат, перья и кинжалы! Вот это была жизнь для девушек! Когда я была в вашем возрасте, в этом городе было весело жить. Сколько раз я стояла в соборе Святого Павла у колонны и встречала доброго и щедрого джентльмена. — Она сплюнула. — Добрые и щедрые джентльмены… они все уехали с королем. Они последовали за границу за ним следом. Но сейчас — сейчас все меняется или вот-вот начнет меняться!..

— Король возвращается домой! — подхватила Нелл. Она уже была на ногах, взмахивала руками и раскланивалась. — Добро пожаловать, Ваше Величество. Что вы могли бы изменить в жизни этих вот двух худышек и их опухшей от джина матушки-сводни?

— Помолчи, Нелл, помолчи, — предупредила Роза. — Сейчас не время.

— Правда хороша в любое время, — ответила Нелл. Она с опаской поглядывала на мать. Мадам Гвин зыркнула на нее исподлобья. Мадам Гвин полагала, что Нелл была чересчур дерзка: надо бы девчонку проучить, да ведь не поймать эту резвушку, а кроме того, сейчас Нелл нужна была ей как помощница. Так что ей самой стоило вести себя осторожнее.

И подумать только, размышляла мать, ей всего десять лет, а ее язык в два раза старше ее маленького тельца и детского личика.

Мадам Гвин переполняли самые разные чувства: и жалость к самой себе, оттого что к ней, любящей матери, постоянно заботящейся о своих детях, так относились эти девчонки; и странное желание поточнее определить, чем могут быть полезны эти два заморыша в осуществлении ее смелого предприятия; и восхищение собой из-за того, как она собиралась обеспечить им средства к существованию.

— Нелл права, — сказала она примирительным тоном. — Правда всегда лучше.

— Когда король вернется домой, — сказала Роза, — Лондон изменится. Он станет походить на старый Лондон, который матушка знала девушкой. А если перемены придут в Лондон, это коснется и нас. Но ведь прошло уже много времени после смерти Кромвеля, а короля все нет. Я помню, когда он умер, все говорили: «Теперь черный мальчишка вернется». А его все нет.

— Черный мальчишка! — воскликнула Нелл. — Разве такой уж черный? И разве он мальчишка?

— Это из-за его смуглой кожи и из-за его манеры обращаться с женщинами. Он черный, как арап, и с девчонками держится как мальчишка, — ответила мадам Гвин. Она засмеялась. — А королям ведь все подражают, — многозначительно добавила она.

— Ну что ж, будем ждать, пока он приедет. Тогда уж все выйдут на улицы приветствовать его, — сказала Роза.

— Нет, — возразила Нелл. — Давайте его приветствовать прямо сейчас. Если он и не приедет, мы все равно повеселимся.

— Хватит вам чесать языки, — прервала их мадам Гвин, — и слушайте-ка меня. Я собираюсь сделать из этой хибары дом для джентльменов… Внизу, в нашем подвале, мы поставим несколько стульев и столиков, джентльмены будут приходить и получать свое.

— Свое… что? — резко спросила Нелл.

— Свое удовольствие, — ответила мадам Гвин, — за которое они будут хорошо платить. Я позволю некоторым девушкам заходить сюда и помогать мне создавать уют. И все это будет ради моих девочек.

— И ради лишней порции джина, — пробормотала Нелл.

Роза молчала, и Нелл, хорошо знающая свою сестру, почувствовала, что она встревожена. Нелл тоже притихла. Немного погодя мадам Гвин задремала, а Нелл и Роза пошли на угол помочь торговке селедкой распродать ее товар.

Ночью они лежали рядышком на своем соломенном тюфяке. Около них на таком же убогом ложе лежала мать. Она быстро заснула, но Розе не спалось; она боялась чего-то, и Нелл чувствовала ее страх.

Нелл была острее Розы на язычок и достаточно умна, чтобы осознать, что Роза, будучи двумя годами старше, должна кое в чем разбираться лучше нее самой.

Розу тревожили мысли о «доме», который намеревалась устроить мать; и Нелл догадалась, что Роза думала о той роли, которая в этом доме предназначалась ей. Смысл был в том, чтобы развлекать мужчин. Кое-что Нелл об этом знала. Она была ростом невеличка и казалась моложе своих лет, но это не спасало ее от внимания некоторых мужчин. Невозможно было не заметить ее хорошенькое личико, обрамленное каштановыми вьющимися волосами. Несколько раз ее зазывали в укромные места, и она шла туда в надежде получить один-два гроша, так как Нелл часто бывала голодной и в такие моменты запахи жарящегося мяса и горячих пирожков, наполнявшие некоторые улицы, бывали мучительно дразнящими. Но она быстренько удирала, лягнув пригласившего ее джентльмена или куснув его раз-другой и скрывая под негодующим протестом тот жуткий страх, который охватывал ее всякий раз.

— Роза, — прошептала она, утешая сестру, — может, из этого ничего и не выйдет…

Роза ничего не ответила. Она знала привычку Нелл не думать о неприятном наперед. Нелл будет с упоением говорить и говорить о разукрашенном городе и ликовании на улицах в день приезда короля, но относительно планов матери, которые могут принести им массу неприятностей, она скажет — и сама поверит в это, — что из них ничего не выйдет.

Нелл продолжала говорить, так как ей было не справиться со своим языком:

— Нет, ничегошеньки у мамы с ее домом не выйдет. Сколько лет уж говорят о возвращении короля. И где он, здесь? Нет! Ты помнишь, Роза, ту ночь, когда разыгралась буря? Это было страшно давно. Мы лежали тут, вцепившись друг в друга от страха, что вот-вот наступит конец света. Ты ведь помнишь, Роза? День тогда был страшно душный. Уф! А канавы как воняли! Потом все потемнело, гром загрохотал, а ветер поднялся такой, что мы думали, дома развалятся. И все говорили тогда: «Недобрый знак! Бог рассердился на Англию. Бог рассердился на пуритан». Помнишь, Роза?

— Ага, — ответила Роза. — Помню.

— А потом сразу после этого умер старый Нолл, и все говорили: «Бог рассердился. Он послал бурю, а теперь прибрал старого Нолла. Черный мальчишка вернется домой». Это было давным-давно, Роза, а его все нет.

— Это было два года тому назад.

— Это очень давно.

— Когда тебе десять лет, то это давно. Когда тебе столько, сколько мне… это уже не так давно.

— Но ты же только на два года старше меня, Роза.

— Это очень много. За два года с девочкой много чего может случиться.

Нелл помолчала какое-то время, а потом продолжала:

— Ты помнишь, как въезжал в Лондон генерал?

— Это был генерал Монк, — сказала Роза.

— Генерал Монк, — повторила Нелл. — Я отлично это помню. Это было на следующий день после дня моего рождения. Было холодно. Мостовая обледенела. «Холодный февраль», — говорили все. «Но после холодной зимы бывает теплое лето, и этим летом, конечно, вернется черный мальчишка».

— Похоже, что так и будет, — сказала Роза.

— Вот было весело, Роза, когда генерал ехал по Лондону! Ты помнишь, как куски говядины жарили прямо на улицах? Ой, Роза, ты ведь любишь запах жареных окороков? А я кое-что люблю еще больше. Вкус жареной говядины! — Нелл начала смеяться.

— Ой, что было за времечко, Роза!.. — продолжала она. — Я помню праздничные костры — они тянулись от собора Святого Павла до скотного рынка. Я подумала, что Лондон горит, честное слово. А около Стрюндского моста горел тридцать один костер. Я сосчитала. Лучше всего я запомнила мясников, жарящих окорока. Да, вот это был денек так денек! Роза, я всегда думала, что это в честь моего рождения… ну, понимаешь, это же было сразу после него — все эти костры и прекрасная говядина! Я пошла вместе с толпой к дому Прейзгода Бэрбона. И вместе со всеми бросала камни в его окна. Кто-то в толпе спросил у соседа: «А в чем дело, вы не знаете?» Я повернулась и говорю: «А это празднуется день рождения Нелл, вот в чем дело, пусть и малость позже, но все равно это день рождения Нелл!» Они посмеялись мне в ответ, и кто-то сказал: «Ну, по крайней мере, хоть этот ребенок знает, в чем дело». И они опять смеялись и шутили. Хотели было поднять меня на плечи и поднести поближе к костру, но я испугалась: вдруг бы им пришло в голову зажарить меня вместо окорока… Поэтому я удрала от них к другому костру.

— Ну и болтушка же ты, Нелл. Последи за собой. Это был конец Долгого парламента, и генерал выступил за короля.

— Это было не так уж давно, Роза, и на этот раз король вернется. Вот уж будет веселье! В парке Ковент-гарден будут гулянья, Роза, и ярмарка откроется, и танцевать будут прямо на улицах под музыку скрипача!.. Ой, Роза, мне так хочется танцевать, что я готова вскочить и плясать прямо сейчас.

— Лежи тихо.

Нелл помолчала. Потом снова не выдержала:

— Ты чего-то боишься, да? Опасаешься маминого «дома»? — Она прижалась к сестре. — Почему, Роза? — спросила она немного погодя с сочувствием. — Почему?

Это был один из тех редких моментов, когда Нелл признала, что она младшая сестра, и просила, чтоб ее утешили. Прежде такие моменты бывали чаще.

Роза объяснила:

— Мы должны зарабатывать на жизнь, Нелл. А у таких, как мы, не так уж велик выбор.

Нелл, соглашаясь, закивала, они замолчали. Вскоре она спросила:

— А мне что придется делать в мамином доме, Роза?

— Тебе?.. Ну, тебе еще немного лет. Кроме того, ты слишком мала даже для своего возраста. Право, тебе не дать больше восьми. Попридержи язычок — и тогда никому не догадаться, сколько тебе лет. Но язык твой — враг твой, Нелл. Держи лучше его за зубами.

Нелл высунула язычок и крепко сжала его пальцами, как она это делала в раннем детстве.

— Тебе будет не так уж плохо, Нелл. Сперва тебе придется только подавать джентльменам крепкие напитки.

Сестры молча прижались друг к другу, радуясь тому, что во всех испытаниях одна из них всегда сможет рассчитывать на другую.

Нелл была на улице, когда проезжал король, возвращаясь домой. Никогда в своей жизни она не видала такого великолепия.

Она забралась на крышу и позвала Розу и кузена Уилла последовать за ней, чтобы получше разглядеть все, что можно.

Глаза Нелл загорелись от возбуждения, когда другие, следуя ее примеру, стали взбираться на крышу, чтобы занять место рядом с тремя оборвышами. Нелл толкалась, пытаясь сохранить за собой выбранное ею место, и испускала такие потоки брани, что окружающие поначалу страшно оскорбились, а потом только потешались. Она открыто выражала свое недовольство; все это было для нее привычным делом: она знала силу своего язычка, который заставлял людей в конце концов улыбнуться.

Оттуда, где она стояла, ей был виден на холме Ладгейт собор Святого Павла, возвышающийся над неприбранным центром города, где лачуги теснились вокруг красивых домов, как нищие у юбок благородных дам. Даже широкие улицы были в таких рытвинах, что их необходимо было мостить заново; а маленькие улочки и переулки просто утопали в грязи и помоях. Тяжелые запахи из пивоварен, мыловарен и сыромятен наполняли воздух, но Нелл их не замечала: это были знакомые запахи. На реке виднелись самые разнообразные суда — баржи, лодки, ялики и все прочее, что могло держаться на воде. Оттуда доносились музыка, крики и смех. В этот день все, казалось, хотели от радости перекричать соседей.