Виктория Платова
Мария в поисках кита
Пролог
* * *
… — Единственное, что волнует меня, — будет ли конец этим сучкам? — сказал Анхель-Эусебио. — В количественном плане, я имею в виду. Все бы отдал, лишь бы нынешняя оказалась последней.
— А я бы отдал все, лишь бы с ними никогда не случилось то, что случилось. И чтобы ни с кем этого не случалось. Никогда и нигде, — сказал Маноло.
— Х-ха! Тебе и отдавать-то нечего! Держишься на плаву только благодаря мне…
— Я всегда об этом помню, Анхель-Эусебио. Ни на секунду не забываю.
— И правильно делаешь. И не забывай. А про все остальное лучше забыть. В первую голову — про сучек.
— Про ту, которую прибило к нам прошлой зимой, ты тоже говорил «сучка». И что в результате оказалось?
— Что?
— Да ничего. Никто ведь так и не узнал, кто она такая. Кем была на самом деле.
— Вот видишь!.. Это не опровергает мою точку зрения…
— Но и не подтверждает ее.
— Но и не опровергает!.. Всем ведь известно, что женщины либо сучки, либо состоят с тобой в кровном родстве, и это переводит их в разряд святых.
— А в твоем случае — и мучениц. Всем ведь известно, как ты обращаешься с женщинами, Анхель-Эусебио! Двоих своих сестер ты загнобил так, что они сбежали… Одна — в Галисию, а другая — вообще в Португалию.
— Х-ха! Туда им и дорога!
— А твои жены? Они ведь тоже с тобой не ужились. Первая вроде бы в Санта-Поле, нет?
— Плевать мне на нее!
— А вторая?
— На вторую плевать еще больше!..
— Оно конечно, да только до Сан-Хавьера твои плевки не долетят! Нет?
— Не зли меня, Маноло!
— Я и не думал злить тебя, Анхель-Эусебио! Ты мой единственный друг. И ты… Ты добрый. Ты милосердный, вот что я хотел сказать. Ни один человек… ни один мужчина не отнесся бы к ним лучше, чем ты.
— Кого это ты имеешь в виду?
— Сам знаешь.
— A-а… Этих сучек, верно?
— Никто не знает, кем они были. На самом деле.
— Ну вот, опять!.. Опять ты начинаешь глупый разговор. Ни к чему хорошему он не приведет. Одни мучения, одно расстройство.
— Но разве ты… не хотел бы знать?
— О чем? О том, что с ними случилось? И так ясно: самое худшее, если они оказались здесь.
— Самое худшее, да. Точнее и не скажешь.
— Да уж! Мелкими неприятностями это не назовешь.
— Все верно. Только я думаю вовсе не о худшем. А о лучшем.
— Для них поздновато думать о лучшем, друг мой Маноло.
— Оно конечно… Но если бы все обернулось по-другому… Если бы сейчас была не зима… Лето…
— Уволь меня от проклятого лета, Маноло! Дай покой!
— Нет-нет, я вовсе не про наше лето…
— Как будто ты знаешь какое-нибудь другое лето! Не смеши! Ты ведь никогда отсюда не уезжал. Никуда.
— Неправда! Три года назад я ездил в Мадрид… На целую неделю.
— Что-то не припомню…
— Это потому что тебя тогда не было на острове. Ты был в отлучке, закупал товар… Брелки, магниты, керамическая посуда… Пробная партия в семьсот штук каждого наименования.
— Точно! Мы тогда быстро все распродали, всего-то и осталось после сезона, что с полсотни кружек. Надо же, я и понятия не имел, что ты ездил в Мадрид. И что ты делал в Мадриде?
— Ничего. Просто решил посмотреть — какой он, Мадрид.
— И какой же он, Мадрид?
— Слишком большой, слишком. И сверкает так, что глазам больно. Они… Они ведь тоже могли жить в Мадриде, нет?
— Кого это ты имеешь в виду?
— Сам знаешь кого. Я думаю, что только там… в сверкающем Мадриде… они могли бы жить. Нигде больше.
— Ты вправду такой дурак или просто прикидываешься? На свете куча городов, которые сверкают почище Мадрида. Только вряд ли они жили в Мадриде…
— Где же еще?
— Почем мне знать? Они светлокожие, и глаза у них широко распялены, так и норовят вскарабкаться на виски, — ничего общего с испанками.
— Как будто в Мадриде одни лишь испанки! Там много разных женщин, отовсюду… Потому что это — Мадрид. А одна из них… Та, что мы выловили не прошлой зимой, а позапрошлой… Самая красивая из всех…
— Не самая…
— По мне — так самая! Блондинка…
— Положим, блондинкой она не была. Шатенка, так будет вернее.
— Вот и нет, Анхель-Эусебио, вот и нет! Точно тебе говорю, она блондинка! И даже немного похожа на американскую актрису, забыл, как ее зовут…
— Американских актрис полным-полно.
— Мы же вместе смотрели этот фильм, про сумасшедшую писательницу и нож для колки льда!
— Шэрон Стоун, вот как ее зовут. Шэрон Стоун. Память у тебя никудышная, Маноло. И нисколько она не похожа. И она шатенка. Шатенка, а никакая не блондинка.
— Это от того, что волосы у нее были мокрые, когда ты ее нашел. Вот она и показалась тебе шатенкой. А первое впечатление — самое сильное. Втемяшишь себе в голову, что было так, а не иначе, — и никакими силами этого не выбить!..
— Да какая теперь разница, блондинка или шатенка? И что тебе до этого? Что тебе до той чертовой зимы? Она давно прошла, нет ее, нет!.. Ты точно с прибабахом, Маноло! И я — полный идиот…
— Зачем же возводить на себя напраслину, Анхель-Эусебио? Какой же ты идиот? Ты самый умный человек на нашем острове, любой это подтвердит! И бизнес у тебя идет лучше всех. И ты знаешь, что предложить пришлым людям, чтобы они остались довольны.
— Пропади они пропадом, эти пришлые люди!
— Оно конечно… Только что бы мы делали без пришлых людей? На местных надежды никакой — из них лишней копейки не выдавишь. А пришлые легко расстаются с деньгами.
— Х-ха! Про наших сучек такого не скажешь. Даже за вход не заплатили!
— Ну пожалуйста, Анхель-Эусебио, не говори так! Ты всегда был добрым к ним! Всегда был милосердным…
— А еще я был идиотом, раз втравил тебя в эту историю. У тебя и до нее голова не отличалась крепостью, а теперь и вовсе…
— Как же иначе, Анхель-Эусебио? Один бы ты точно не справился, нет? А я твой единственный друг!..
— С чего ты взял?
— С того, что ты мой единственный друг.
— Х-ха! То, что я твой единственный друг, вовсе не подтверждает факта, что ты являешься моим единственным другом.
— Но и не опровергает его!
— М-м-м… Чертов Маноло! Ты совсем меня запутал!.. А самое удивительное, что запутка эта имеет вполне научное название, уж поверь. Я об этом читал.
— Ты всегда читаешь… Это ли не доказательство ума?
— Поверь мне, совсем не это. Но будь я философом, как… Быстро назови мне имя какого-нибудь философа!
— Ну не знаю… Может быть… Может быть — тот парень из фильма, который мы смотрели перед праздником Трех Королей? Помнишь? Тот парень постоянно писал в блокнотах, на доске и просто на бумажках… И ему являлись разные люди…
— Рассел Кроу! Того парня играл Рассел Кроу, но философом он не был. Он был математиком!
— А есть разница?
— Как между нашими голозадыми соседями и пришлыми людьми с деньгами.
— Это существенная разница, ничего не скажешь! Между блондинкой и шатенкой разница намного меньше, вот ты тогда и принял ее за шатенку. Ту, что была похожа на актрису. Шэрон Стоун, теперь я запомнил.
— Не была она похожа! Не была! Треснуть бы тебя по твоей глупой башке!..
— За что?
— За то, что ты снова заставил меня обсуждать этих сучек! Я не хотел, видит бог. Не хотел, а ты взял и заставил. И как только у тебя это получается?
— Сам не знаю… Просто, когда я думаю о них, я думаю о тебе. Какой ты добрый, хоть и говорят, что вместо сердца у тебя кусок камня, завернутый в протухшую рыбью требуху…
— Тьфу, мерзость! Интересно, что за скотина распространяет обо мне подобные слухи?
— Не важно.
— Маноло!..
— Наверное, все пошло от твоих жен. Сидят себе в Сан-Хавьере… В Санта-Поле… И плетут небылицы потихоньку. А ветер их приносит. И течение прибивает…
— Маноло!.. Не мне тебе объяснять, что прибивает к нам течением. Сам знаешь…
— Я просто хотел сказать: это все неправда. Потому что ты…
— Даже не начинай!
— Но мы ведь все равно уже начали!.. Я давно хотел спросить тебя, Анхель-Эусебио: а тебе никто не является? Как тому парню из фильма?..
— Э-э… Никто. Я же не сумасшедший. И не математик.
— Я тоже, Анхель-Эусебио, я тоже… У меня и со счетом-то плохо, вечно концы с концами не сходятся…
— Это точно. В работе ты сущее наказание, друг мой Маноло. Помеха, да и только.
— Она является мне, Анхель-Эусебио. Каждую ночь.
— Не хочу этого слышать…
— Каждую ночь.
— Вот видишь, даже уши закрыл! Ничего не слышу, ничего!..
— Слышишь! Еще как слышишь!.. Я ведь тоже закрывал уши поначалу. И вату в них запихивал, и куски бумаги. И даже воском заливал…
— Нет, ты точно ненормальный.
— Ничего из этого не получилось. Знаешь почему?
— И знать не хочу!
— Потому что уши здесь ни при чем.
— Конечно, ни при чем. Все дело в твоей некрепкой голове. Ты ненормальный, вот она тебе и снится.
— Я ведь не сказал, что она мне снится. Она — является, а это совсем разные вещи. Совсем.
— Хорошо. Пусть разные. И какой… Тьфу ты черт! Зараза!.. Какой она тебе является?
— Почти такой, какой мы ее нашли. Только она живая. Как ты, как я… Как если бы я встретил ее в Мадриде, на солнечной стороне улицы. Или на той стороне улицы, где всегда горят огни и полно народу. И она бы мне улыбнулась. Или не мне, но дела это не меняет.
