На проспекте Императора Вильгельма, напротив, царили тишина и покой. Процессия с телом Гёмбёша уже давно добралась до Парламента, но по маршруту ее движения по-прежнему стояли полицейские и жандармы: ровно, навытяжку, с отсутствующим выражением на лицах.

Гордон немного прибавил шагу. Этот день ему уже изрядно надоел, к тому же он хотел вовремя прийти к Кристине. Оставалось еще полтора часа. Если за это время не получится все выяснить, значит, оно того и не стоит.

Перед Парламентом стоял почетный караул, рядом — еще несколько полицейских, как будто кто-то боялся, что тело Гёмбёша захотят увезти прямиком к таксидермисту. У главного входа находилась группа следователей. Гордону даже не пришлось доставать удостоверение, потому что один из детективов тут же его признал и махнул полицейскому в дверях, чтобы репортера пропустили. Тот в благодарность кивнул и зашел в здание.

В Купольном зале уже стоял катафалк. Он придавал залу особую строгость и помпезность. Гордон собрался искать ответственного за организацию церемонии, как вдруг за одной колонной увидел троих мужчин. Он сделал шаг назад и в сторону, чтобы лучше их разглядеть, но при этом остаться незамеченным. В присутствии двух мужчин не было ничего необычного. Кому-кому, а им тут самое место. Министр внутренних дел Миклош Козма, плотный, с густыми усами, зачесанными назад волосами, в простом темном костюме, он стоял напротив Тибора Ференци. Начальнику полиции Будапешта пришлось слегка наклониться, чтобы разобрать бойкую, но вместе с тем тихую речь министра. Начальник тоже был в темном костюме, седеющие волосы он зачесал назад, одну руку сунул в карман, второй поправлял платок, взгляд его, как всегда, был острый. Третий мужчина стоял спиной к Гордону, но узнать эту исхудалую, немного горбатую фигуру, по обыкновению стоявшую, соединив сзади руки, не составляло труда. Пиджак у него был по-прежнему смят, а как иначе — детектив всю ночь провел на ногах.

Гордон сделал еще шаг назад и отступил в тень. А Геллерту что здесь надо? Конечно, ему положено знать подробности траурного шествия, но почему он именно тут, перед катафалком? О чем это ведущий детектив пятой группы так увлеченно беседует с министром внутренних дел и начальником полиции? С каких это пор организацию похорон поручают сотруднику уголовно-сыскной группы? Гордон огляделся в надежде увидеть Йожефа Швейницера, руководителя седьмой группы. На похоронах Гёмбёша нужно не убийства расследовать, а в лучшем случае остерегаться незначительных беспорядков, в худшем — покушений. И это дело должны были поручить группе по охране государственного правопорядка. Но Швейницера нигде не было, а по жестам мужчин Гордон догадался, что сотрудников этой группы здесь вообще нет.

Козма договорил, взглянул на Ференци, тот бросил еще пару слов Геллерту, и двое мужчин пошли к Северной переговорной. Третий развернулся, и Гордон выступил из тени.

В глазах детектива промелькнуло удивление, но оно сохранялось лишь несколько секунд. Он жестом подозвал репортера.

— Вижу, вы всю ночь не спали, — заговорил Гордон.

— Правильно видите.

— В гуще событий? Получаете приказания от самого министра внутренних дел и начальника полиции?

Геллерт промолчал, как будто и не слышал вопроса. Покопался в кармане, достал пачку сигарет, но вдруг понял, где находится, и раздраженно сунул пачку обратно в карман.

— Что вы сказали? — посмотрел он на Гордона.

— Где Швейницер?

— А я откуда знаю?

— Я полагал, что дело касается охраны правопорядка, — ответил Гордон.

— Так и есть, но дело исключительное, и… — Геллерт не закончил. — Зачем я вам это объясняю?

— Не знаю. — Гордон пожал плечами.

— Позвоните на следующей неделе, а сейчас мне пора идти.

— Позвольте задать один вопрос.

— На следующей неделе можете спрашивать о Роне сколько хотите.

— Я сейчас вовсе не о Роне.

— А о чем же?

— Вчера на улице Надьдиофа нашли тело девушки. — Гордон пристально сверлил Геллерта взглядом в надежде что-нибудь заметить. Но ничего.

— Отлично. Давненько там не находили мертвых проституток.

— С чего вы взяли, что она проститутка?

— На улице Надьдиофа? Недалеко от площади Клаузала? Будь то порядочная девушка, я бы уже давно о ней знал, не сомневайтесь. А раз я ничего не знаю, значит, это проститутка. Почему вы, собственно, меня спрашиваете?

— Это по части пятой группы. Кажется, вы являетесь ее руководителем, если мне не изменяет память.

— Во-первых, это дело не поручено моей группе, потому что в противном случае я бы знал. Во-вторых, даже если и было поручено, я бы все равно сейчас им не занимался, потому что, если вы не заметили, сегодня, в субботу, мы хороним премьер-министра. Так что до вечера я буду занят исключительно этим, если, конечно, коммунисты вдруг не взорвут Цепной мост.

— А они хотят это сделать?

— Мне некогда, — отмахнулся Геллерт, развернулся и направился к двери, ведущей в Охотничий зал. Гордон хотел было спросить, откуда в ящике стола взялась фотография девушки, найденной мертвой, но что-то его остановило. Детектив открыл дверь, и в зале мгновенно наступила тишина. Репортер достал записную книжку и отправился на поиски организаторов похорон.


После посещения Парламента Жигмонд пошел прямиком к Кристине. На Октогоне он посмотрел на часы. Время еще есть, можно не ехать на метро. Гордон любил гулять по вечернему проспекту Андраши. Тем более что сегодняшний вечер был особенным, ведь на улице не было ни души. Мужчина поднял воротник и пошел по вымершему проспекту, прогуливаясь под сбрасывающими листву деревьями. На улице Сив он повернул направо, его шаги разносились эхом между серыми домами. Какая-то парочка обнималась в подворотне, но, увидев Гордона, они разбежались в разные стороны. На углу улицы дворник разгребал лопатой уголь. Жигмонд ему кивнул, а тот вытер пот с почерневшего лица.

Площадь Лёвёлде совершенно опустела, в домах едва наблюдались признаки жизни: кое-где в окнах мерцал свет. Ветер не колыхал кроны деревьев. Прилавки стояли пустыми, мусор вынесли, а бродячие собаки и бездомные кошки подъели все, что оставили торговцы.

Кристина жила на противоположной стороне площади, на четвертом этаже. Ворота еще были открыты, обычно дворник закрывал их после восьми. Гордон пешком поднялся на четвертый этаж, в пролете повернул направо и пошел к самой последней двери. Во внутреннем дворике царила тишина, вместо привычного галдежа детворы слышался ленивый щебет двух воробьев, «спорящих» на увядающем сумахе.

Кристина открыла дверь, уже готовая к выходу. Ей всегда удавалось найти идеальный баланс в одежде, благодаря которому она выглядела элегантно, и, что не менее важно, ей удавалось хорошо одеть Гордона, для которого мода сводилась лишь к тому, что летом нужно носить тонкое пальто, а зимой — что-нибудь потеплее. Кристина встретила его в эффектном наряде, из-под юбки на мгновение показалась щиколотка. Девушка надела пиджак поверх блузки бледно-серого цвета, верхняя пуговица которой была расстегнута. Кристина никогда не красилась, сейчас тоже не стала этого делать. Она еще не сняла очки, которые в общественных местах никогда не носила. Говорила, что выглядит в них старше, на что Гордон уже давно привык не обращать внимания.

— Дорогая моя, я видел тридцатилетних женщин, и уж поверьте, вы выглядите моложе их лет на пять, — сказал Гордон Кристине вскоре после их знакомства.

— Меня не интересует, сколько женщин вы видели, Жигмонд, — ответила она, — избавьте меня от подробностей. Вы же сами сказали, что с этого момента в вашей жизни только одна женщина.

Гордон готов был это подтвердить, но знал, что в этом нет никакой необходимости.

Кристина надела милую шляпку на свои вьющиеся каштановые волосы до плеч, за что Гордон был искренне ей благодарен, поскольку он не выносил броские и вычурные шляпы с широкими полями.

— Ну? — спросила Кристина, когда они вошли в гостиную.

— Что ну? — переспросил Гордон.

— Вы забыли?

— Наверняка. И что же я забыл сегодня?

— Вы хотели сходить в «Занзибар». Послушать каких-то певичек из Лондона.

— Из Нью-Йорка, — поправил Гордон, кинув пальто на венский стул у кровати. Ему нравилось у Кристины, но кресел здесь явно не хватало.

Она обставила небольшую квартирку по последнему слову моды. В углу — самая обычная кровать, рядом с ней — шкаф. Перед кроватью — журнальный столик. С другой стороны кровати — комод с тремя ящиками, на нем — фарфоровая фигурка, а над ней — зеркало в длинной простой раме. Рядом на подставке стоял цветок в горшке. В квартире было всего два растения, но Гордон никак не мог запомнить их названия. На стене — одна картина, нечто абстрактное, и больше ничего. Кристина увлеклась новой модой еще в Берлине, она старательно соблюдала единообразие стиля комнаты. Гордон не раз сетовал на отсутствие кресла, но Кристину не особо интересовали его жалобы.

— У себя дома можете сколько угодно сидеть в своих протертых креслах, — заявляла девушка, на что Гордон только плечами пожимал.

Кристина, прислонившись к дверному косяку, ждала, пока мужчина выйдет из ванной. Тот умыл лицо, мокрой рукой зачесал волосы назад, поправил галстук и вернулся в комнату. Девушка сняла очки и спросила: