Виолетта Потякина
Россия бунташного века
Скандалы, интриги, расследования
Предисловие автора
Эта книга — попытка рассказать историю XVII в., рассмотренную сквозь призму человеческих жизней.
XVII в. оказался веком-барьером: зачастую люди, не изучающие историю профессионально, воспринимают XVII в. как «перевалочный пункт» между эпохой Грозного и реформами Петра I, а культуру этого времени даже называют культурой «переходного периода», но это не совсем точное определение, с которым сейчас уже спорят многие ученые.
XVII в. — один из «осевых» периодов русской истории, когда на смену прежнему, средневековому мировоззрению постепенно пришло мировоззрение Нового времени.
Книга выросла из курса лекций, прочитанных для учащихся Школы юного филолога, и моего непрестанного интереса к этому периоду. Формат лекций (устное выступление и обсуждение идей в компании с заинтересованными пытливыми умами) определил некоторую кокетливость формулировок и легковесность языка, которые могут смутить читателя. Надеюсь, что занимательность сюжета скрасит эти недостатки формы.
На занятиях мы с ребятами из ШЮФ пытались ответить на сложные вопросы: например, как в XVII в. люди постепенно отходили от поведенческой нормы Средневековья и почему это стало возможным именно в это время?
Если говорить кратко (хотя ответу на этот вопрос и посвящен этот скромный труд): произошли события, которые заставили человека постоянно делать самостоятельный выбор, не обусловленный традицией, обычаем или законом, потому что бывали времена, когда законов было несколько, как и правителей. Непонятно, чему и кому подчиняться. Столетие открывается кризисом Смутного времени, длившимся 15 лет и оказавшим колоссальное влияние на все сферы жизни. Прекратилась династия, на престоле оказался выборный царь, а это уже противоречило традиции и породило уйму слухов, догадок, предположений; регулярно появлялись самозванцы — как разобраться, не ложный ли царь? Казалось, что богохранимое царство, последний оплот православия, вот-вот падет — что делать простому человеку? На протяжении всего XVII в. общество пыталось найти опору для действий в традиции, но при этом поведенческие модели множились, а устои рушились.
«Благоразумный читателю! Чтучи сего писания, не удивляйся», — писал когда-то в Швеции русский подьячий Григорий Котошихин. А я призываю: о, читатель, чтучи сие писание, удивляйся. Надеюсь, оно даст поводы.
А для тех, кто захочет поделиться возмущением, удивлением или догадками, оставляю свою почту: potiakina.violetta@gmail.com. Буду рада прочесть любые ваши замечания.
В процессе написания книги мне помогали замечательные люди: Анна Петрова, Андрей Иванов, Анастасия Бондарчук, Юлия Веселова, Владислав Крылов, Дмитрий Быков, Дарья Каравашкина, Анастасия Слонова, Елена Сухарева — они терпеливо комментировали мои заметки и черновые варианты. Мой научный редактор Иван Кирпичников подметил неточности и поделился ценными замечаниями, которые значительно улучшили текст. Алексей Аркадьевич Пауткин, Ольга Кузнецова, Анна Валерьевна Архангельская преподали мне уроки вдумчивого чтения текстов и удивления привычному и подарили радость живого обсуждения древнерусской культуры — и за это им моя беспредельная благодарность.
Игра престолов, или «Все пошло как-то странно и мудрено в стране…»
В XVII в. Россия входит в очень нетривиальном для нее положении: прервалась династия Рюриковичей, правящая страной со времен призвания варягов практически шесть столетий — невероятное долгожительство правящей династии для Европы. После крайне противоречивой политики Ивана Грозного страна в истощении: карательные походы на Новгород, опричнина, пытки и казни, долгая Ливонская война. У неспециалистов по истории правление Ивана Васильевича ассоциируется в основном со средневековым ужасом.
Ситуация с наследниками тоже непростая: из оставшихся в живых после смерти отца есть царевич Федор Иоаннович, которого современники характеризуют как человека менее одаренного, чем его отец, а сам Грозный пишет о нем как о постнике и молчальнике. Жив (но ненадолго) царевич Дмитрий, которого позже убьют в Угличе. Его в расчет можно было не брать, он сын от брака, не признанного церковью: Мария Нагая, мать Дмитрия, была седьмой женой Грозного, а церковь просто не могла «засчитать» какие-то браки, кроме первых трех. Церковные правила того времени предписывали: «Кто поймет четвертую или пятую жену, с таковыми не ясти, ни пити, таковый поган есть» [Кто женится в четвертый или пятый раз, с тем не есть и не пить, ибо он язычник. — Здесь и далее прим. авт.]. Но писан ли закон царю?
В. М. Васнецов. Царь Иван Васильевич Грозный. 1897 г.
Федор Иоаннович, конечно, не мог поразить людей больше, чем его отец; он был тих, спокоен, боголюбив. Как писал Джайлс Флетчер, английский дипломат, прибывший в Россию в 1588 г. по делам английской торговой компании: «Теперешний царь относительно своей наружности: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей».
Мы с вами будем регулярно обращаться к очевидцам-иностранцам; они часто очень пристрастны и вольно толкуют факты, но обвинить их в излишнем трепете перед монархом невозможно (а этим грешили русские авторы того времени, склоняясь перед традицией описания правящей особы). Также иностранцы обращали внимание на те стороны русской жизни, которые русские книжники подробно не освещали в своих текстах.
Русские писатели Смутного времени идеализировали Федора Иоанновича как последнего «законного» самодержца, поэтому ему приписывался и дар пророчествования, и удивительное благочестие. Однако нужно уточнить, что постник и молитвенник любил и кулачные бои, и потехи с медведями, когда охотник, вооруженный рогатиной, отбивался от зверя, находясь в круге, обнесенном стеной.
Иван Грозный женит Федора на Ирине Годуновой, племяннице постельничего, Дмитрия Годунова (постельничий — это человек, который следил за порядком в спальне, за сохранностью царских икон, посуды, одежды царя, а также защищал постель правителя от колдовства). Постельничий был важной персоной и имел в распоряжении целый штат людей, следящих за удобством в царских покоях и его гардеробе. Как пишет Котошихин, «ведает его царскую постелю и спит с ним в одном покою вместе, когда с царицею не опочивает; также у того постелничого для скорых и тайных его царских дел печать (!). А честью тот постелничей противо околничего».
Федор Иоаннович, портрет из Царского титулярника, лицевая рукопись. 1673 г.
У Ирины Годуновой есть родной брат Борис, который на долгое время станет одним из главных героев нашей истории. Расклад получается изящным: не особенно интересующийся делами государства царь, «о мирских ни о чем попечения не имея, токмо о душевном спасении», и брат жены, амбициозный, заинтересованный, выдвинувшийся еще при Грозном, зять Малюты Скуратова.
Борис Годунов — фигура неоднозначная и в некотором смысле одиозная: мы все помним о темной истории, связанной с убийством Дмитрия, голоде и народных волнениях, случившихся в царствование «небогоугодного» государя. Что и говорить, Годунов оказался нелюбимым персонажем российской истории, хотя можно привести множество примеров, когда проводимая им политика была разумной — а (при иначе сложившихся обстоятельствах) могла быть признана своевременной и успешной. Возможно, именно из-за этой «дурной» репутации в биографии правителя все еще множество лакун.
До последнего момента было неизвестно даже, когда родился Годунов. До исследования филологов Успенского и Литвиной историки называли примерный год рождения выборного царя — незадолго до Казанского похода 1552 г. На помощь пришли иностранцы: в книге «Путешествие в Персию через Московию: 1602–1603 годы» дипломата Священной Римской империи Георга Тектандера есть точное указание на дату рождения Бориса Годунова — 2 августа по старому стилю, т. е. 12 августа по новому.
Впрочем, по поводу даты рождения все еще не утихают споры: историк Искра Шварц указывает, что в ее статье, посвященной изданиям текста Тектандера, эта дата — 2 августа — появлялась, однако непонятно — по старому это стилю или по новому?
Что уж говорить о дне рождения, если даже с именем были проблемы: благодаря неправильному прочтению Карамзиным «Повести, како восхити неправдою на Москве царский престол Борис Годунов» Годунов приобрел имя Яков. Так, в предложении «И попусти на него такова же врага и законопреступника <…> от малые чади сынчишка боярского Юшку Яковлева сына Отрепьева, яков и сам той святоубийца Борис Годунов» есть конструкция «таков — яков» (наша «такой — какой»), а вот Карамзин принял местоимение «яков» за имя. Мол, отца Гришки Отрепьева звали Яков, Яковом же был и Годунов — тезки, стало быть. Причем молодой на тот момент (1888) исследователь древнерусской литературы Сергей Платонов отнесся к этой версии с изрядной долей скепсиса, но сработал эффект ореола — Карамзин к этому моменту был уже признанным патриархом российской историографии. Так и пошло: Борис Годунов, также известный как Яков Годунов.
