Хватаю бутылку с водой и полоскаю рот. Сплевываю на пол и поглощаю влагу огромными глотками.

— Тебя поставят в пару с Быком, — говорит Халк, протягивая мне полотенце. Единственный нормальный мужик в этом крысятнике. Попал сюда за износ. Если ему верить, был обычный секс, но девка разозлилась, что он не захотел строить отношения, и подала на него заяву.

— Откуда знаешь?

— Слышал, как Фил трепался с этим новеньким, — кивает на надзирателей.

— С Быком — это хуево.

— Выспись как следует, иначе завтра не выстоишь. Большой бой — это тебе не тренировочные, — хмуро произносит Халк, глядя на ринг. Он уже дважды участвовал в боях, и оба раза побеждал. Но почему до сих пор не воспользовался своим супер-призом — непонятно. Я не задаю лишних вопросов никому. Я и так владею слишком большим объемом информации, из-за чего и оказался в Золотом пике.

— Чем больше шкаф, тем громче падает, — изрекаю, и Халк криво усмехается.

— Ты это мне скажи.

Он в чем-то прав. Халк больше меня почти в два раза, и он — победитель Больших боев. Так что про шкаф с некоторыми не работает.

Не успевают мужики на ринге закончить бой, как раздается противный скрежет, сигнализирующий, что бои по расписанию окончены. Бросаю взгляд на часы и хмурюсь. Мы должны были тренироваться еще час.

— Эй, призы подвезли! — выкрикивает Фил, и все подрываются со своих мест. Смотрят на надзирателя, как оголодавшие псы. Только того, что из пастей слюна не вытекает.

Все двигаются на выход, а я хмурюсь, не понимая, что происходит.

— Идем посмотрим, — толкает меня в плечо Халк.

— Нам телок покажут?

— Покажут, — ухмыляется он. — Весь Пик сегодня будет дрочить.

Мы заходим в большую комнату, рассаживаемся на стульях и пялимся в черный экран телевизора, подвешенного почти под самым потолком, чтобы никто до него не достал. Внезапно экран загорается, и мы видим несколько квадратов с видеозаписью с камер. В каждой из них находится по одной девушке. Кто-то истерит и бьет по клетке, кто-то выкрикивает, кто-то рыдает. И только одна жмется к стенке, с ужасом глядя на решетку. Склонив голову набок, пытаюсь рассмотреть блондинку поближе. Юная, красивая, молочная девочка. Какого хера она тут? И как оказалась? Что мог совершить такой плюшевый зайчонок?

— Как они сюда попали? — спрашиваю у Халка.

— Какая, нахуй, разница? — хрипит он, и я бросаю на мужика взгляд. Ширинка робы вздулась, а взгляд стал стеклянным.

Снова смотрю на девочку. Понимаю, что по моему телу проходит дрожь возбуждения, а внутренний зверь ревет, срывая цепи. Хочу именно эту. Блондиночку. Пугливого зайчика, трусливо жмущегося к бетонной стене.

Глава 2

Дарья

— Помогите! — умоляю охранника, который проталкивает в маленькое окошко поднос с едой. — Это какая-то ошибка! Я ничего не совершала.

— Ешь! — рявкает он и делает шаг назад.

— Хотя бы скажите, за что я тут оказалась! Я должна была ехать на отдых с парнем! Позвоните ему!

— Не надо никому звонить, — ухмыляется дородный мужик, заткнув за пояс форменных штанов большие пальцы рук. — Немного терпения, ласточка, и ты встретишься со своим парнем.

— Правда?

— Еще какая! — произносит он и смеется. — Жди, он скоро придет.

— Ладно, — отвечаю, но сомневаюсь в правдивости его слов. Этот смех, сальный взгляд и какой-то странный намек в голосе, полном сарказма, подсказывает, что все не так просто. Но что именно он имеет в виду, я не знаю.

Я сижу в этой камере уже сутки. Вчера была только решетка, но вскорости закрыли тяжелую железную дверь, отрезав меня от других звуков. Здесь тишина. звенящая, пробирающая ужасом до костей. Я плачу, дрожу, стучу в двери, но никто не открывает. Трижды появились охранники, чтобы принести еду, но я к ней ни разу не прикоснулась. Аппетита нет совсем. Стоит мне подумать о том, чтобы что-нибудь съесть, меня начинает тошнить. Да и как тут есть, если в паре метров от меня стоит унитаз? Он чистый, но пользованный.

Но прямо сейчас, когда я смотрю на стоящий на полу поднос, приходится сглатывать слюну. Я голодна. Желудок уже, кажется, прилип к позвоночнику. И все равно я не понимаю, как затолкаю в себя неаппетитного вида кашу, неровно отрезанный кусок хлеба и чай, больше похожий на подкрашенную воду.

Тем не менее, я наклонюсь и, взяв поднос, сажусь на край кровати. Серое тонкое одеяло покалывает кожу, отчего она начинает чесаться. Но я уже сосредоточена на сливочном запахе каши. Понятное дело, она приготовлена не на молоке и ее не венчает кусочек домашнего сливочного масла. Она серая и густо размазана по тарелке. Но какой у меня выбор?

Съев все до последней крошки, я запиваю обед слабым раствором чая — иначе я не могу его назвать — и возвращаю поднос на место. Залезаю с ногами на кровать и обнимаю колени. Надзиратель — или кто он там — сказал, что Артем скоро должен прийти. Мне просто надо запастись терпением и дождаться его. Мой парень обязательно вытащит меня из этого ужасного места.

Память подбрасывает странные картинки. Будто мы ехали куда-то, Артем сказал, что я под кайфом, а потом отдал меня кому-то. Но у меня стойкое ощущение, что это был просто сон. Тогда как я сюда попала? Совершенно не помню. Помню только то, как Артем меня забрал от моего дома, и мы куда-то поехали. Может, мы попали в аварию, и я потеряла память? А что, если Артем погиб? Может, поэтому надзиратель так ехидно ухмылялся, говоря, что мой парень скоро придет за мной? Но почему я в тюрьме? Я же не была за рулем, а, значит, не могла убить Артема.

Господи, сколько вопросов, и все без ответа!

Зарываюсь пальцами в волосы и зажмуриваюсь.

Ну что я такого в жизни сделала не так, что на мою долю выпало столько испытаний? Родилась?

Сначала я потеряла родителей, когда мне было всего два года. Потом умер дед, когда мне было четыре, а бабушка последовала за ним, когда мне было двенадцать. Я осталась одна с наследством в виде старого домика в селе и полным отсутствием знаний о жизни. Меня забрали соцслужбы, и я прожила ужасные шесть лет в приюте. Потом продала дом бабушки, который за время моего отсутствия успели разворовать, оставив только стены. Уехала в город, где на самом краю купила крохотную квартирку. Устроилась на работу, собиралась пойти учиться.

Неделю назад я встретила Артема. Он покорил меня с первой секунды. У нас даже секса еще не было, только поцелуи. Он так красиво ухаживал, дарил комплименты, сладко целовал и обещал безоблачное будущее.

А что я получила в итоге? Тюремную камеру, колючее одеяло, серую кашу и совершенно неопределенное будущее.

Меня снова накрывает отчаяние, и я реву, уткнувшись лбом в колени. Вот за что меня жизнь так наказывает?

Моя истерика плавно перетекает в тихие подвывания, а потом я и вовсе ложусь на подушку, на углу которой стоит размазанная синяя печать. Веки горят, а слез уже не осталось. Я моргаю все медленнее, а потом и вовсе засыпаю.

Просыпаюсь от лязга замков. Резко сажусь на кровати и быстро моргаю, всматриваясь в надзирателя, который делает шаг в камеру.

— Твой час настал, ласточка, — криво ухмыляется он. — Пойдем.

Подскочив на ноги, я запрыгиваю в свои балетки и с надеждой смотрю на надзирателя.

— Мой парень пришел? Он заберет меня отсюда?

— Скоро придет. Тебе надо сначала душ принять, а потом встречать его… — он окидывает меня плотоядным взглядом, и я инстинктивно одергиваю вниз подол юбки. — Хлебом с солью, — добавляет он и скалится.

Я ежусь под его взглядом.

— Спасибо, я уже дома приму.

— Давай, на выход, — хмыкает мужик. — Душ ты примешь здесь. Шевелись.

Он ведет меня по коридору, и я замечаю других девушек. У них такие же, как у меня, затравленные взгляды. Они жмутся к стене, от которой надзиратели их грубо отрывают и волокут по коридору на выход. Меня точно так же тянут за локоть по коридорам. Где-то вдалеке я слышу странные звуки, будто кто-то смотрит соревнования по боксу. А потом мы сворачиваем в еще один коридор. Надзиратель подводит меня к дальней двери и заталкивает внутрь.

Это больше похоже на комнату. Обычную, не тюремную камеру. Маленькое помещение с письменным столом, стулом и полуторной кроватью. Она застелена чистым бельем, на котором есть точно такие же печати, какая была на подушке в моей первой клетке. Открытая узкая дверь демонстрирует ванную, отделанную голубой плиткой. Кое-где она откололась, и помещение выглядит чистым, но старым.

— Давай в душ, — командует надзиратель.

— Спасибо, — пытаюсь улыбнуться и быть дружелюбной, — но я дома уже приму.

— Или ты идешь сама, или я тебе помогу помыться. Хочешь, чтобы помог? — ухмыляется он, а у меня по коже проходит озноб от его предложения.

— Я сама, спасибо, — сжимаюсь еще сильнее и скрываюсь в ванной комнате.

Моюсь так быстро, как только могу. На двери ванной нет никакого замка, поэтому я постоянно бросаю на нее взгляд, готовая закрываться или кричать. От этого нервного потрясения за последние сутки меня уже просто трясет. Выскочив из маленькой душевой кабины, я брезгливо, но быстро вытираюсь найденным тут полотенцем и натягиваю свои вещи на все еще влажную кожу.