Мне исполнилось 46. Как и многие, я в юности мечтал: какая же будет жизнь в далеком 2000-м? И каким же взрослым буду я — ведь мне будет уже хорошо за сорок?

Помню, как нам, старшеклассникам, в школе раздали анкету: «Кем вы хотите стать, когда вырастете?» Я четко себе представлял, кем: журналистом-международником или дипломатом, потому что хотелось много ездить и повидать мир. В сущности, мне было наплевать на дипломатию, я жаждал путешествовать, но не мог же я, советский ребенок, легкомысленно заявить в анкете — «хочу путешествовать»? Вот и выбрал себе будущее солидное, важное, однако мечта была не о статусе, а о дальних странах.

Как сейчас говорят, Вселенная меня услышала. Когда я уже учился в аспирантуре, мне на глаза случайно попался дипломатический паспорт моего научного руководителя. Паспорт был потрепанный, испещренный пометками виз разных стран — и развитых, и совсем экзотических. Выглядел документ романтическим атрибутом бывалого путешественника и произвел на меня неизгладимое впечатление. Мог ли я тогда знать, что пройдут годы и мой собственный паспорт будет выглядеть точно так же? Высшие силы исполнили мою подлинную мечту: я повидал мир, однако помогло мне в этом умение работать и зарабатывать на свои (и не только свои) желания, а не статус дипломата или журналиста-международника.

Смешно, но лет за двадцать до миллениума воображение рисовало какие-то фантастические сюжеты с освоением планет и овладением телепортацией. Казалось, жизнь в двадцать первом веке будет совершенно не похожей на «раньшую», она будет необыкновенной, волшебной и почему-то беспроблемной. Или нам так хотелось — чтоб без проблем? Или думалось, что к сорока годам мы уже будем настолько матеры, маститы и настолько крепко будем стоять на ногах, что проблемы станут разруливаться сами собой?

(Из всех представлений о будущем сбылось одно: жизнь сегодня и вправду необыкновенная. Покажи мне двадцатилетнему современные гаджеты — я бы зашелся от восторга. Это ли не фантастика, куда там Азимову и Воннегуту! Да что двадцатилетнему! Кажется, совсем недавно я носил мобильный телефон в атташе-кейсе — телефон был громоздким и дорогущим. И если бы тогда, в 2000-м, празднуя день рождения, я увидел сегодняшний айфон — возможно, отвлекся бы мыслями и от Ани, и от Оксаны, и от застолья).

Вообще-то я перестал радоваться, как ребенок, дням рождения с тех пор, как мне исполнилось 30. Всего ничего по нынешним меркам — сегодня тридцатник считается по нормам психофизиологов поздней юностью, однако после 30 появился привкус какой-то неясной тревожности. Словно где-то очень далеко кто-то завел будильник и я об этом знал. До звонка еще было много-много лет (так хотелось думать), и вроде никаких оснований бояться возраста у меня не было, да я же и не женщина, чтобы комплексовать по этому поводу, однако появилось ощущение: будильник заведен.

И все же в том ноябре 2000-го мне нравилось сидеть в престижном ресторане и выслушивать много приятных слов, оценок, пожеланий. Я знал цену этим словам. Нет, никто не лицемерил, не лгал, не льстил. Цена этих пожеланий была реальная — потому что за столом собрались те, кому я доверял и кому верил. Мне хотелось думать, что это так. Иначе в чем смысл заведенного будильника?

Когда мы вернулись домой, я был очень взбудоражен. Аня оттаяла, потеплела, раскраснелась от выпитого, от общения. Несмотря на то что я много выпил и вина, и коньяка, засыпал трудно, ворочался, все вспоминал пахнущий дорогим кремом для рук влажный клочок бумаги с ее номером. Почему такая красивая, такая благополучная женщина, жена человека с положением, обеспеченная, судя по ее одежде, в общем, не знающая горя и проблем, как сказали бы ее одноклассницы на встрече выпускников, — почему она так поступила? С жиру бесится, продолжали верещать у меня в голове все те же одноклассницы.

Меня очень тянуло позвонить, но это непонимание ее мотивов смущало. Я решил выдержать паузу. Как писал Стендаль, для кристаллизации чувств. Чтобы отвлечься от мысли об Оксане, загрузил воскресенье под завязку: семейный шопинг, поход в кинотеатр с женой и дочкой. Вечером мои девочки были довольны: мы ездили из магазина в магазин, я терпеливо ждал, пока они перемеряют кучу нарядов, не торопил, помогал выбирать. Знали бы они, что это чудесное семейное воскресенье я в уме назвал «перекантовался»!

С понедельника дела помогли отвлечься. Но мысль об «опасном» звонке никуда не делась. Решил: позвоню в пятницу.

До часа Х еле продержался. Мое нетерпение было связано даже уже не с любовным томлением, а скорее с любопытством. Планировала ли она свидание? Ждала ли вообще моего звонка? Зачем ей я? А что, если ей нужен кредит в банке и я со своими романтическими настроениями буду выглядеть смешным?

Решил позвонить после обеда: в это время, когда заканчивается рабочая неделя, люди обычно общаются дружелюбней и расслабленней. Набрал заветные цифры, раздались гудки, нет ответа… Я испытал смешанное чувство разочарования и облегчения. Ну что ж, по этикету следует ждать четыре гудка, а я жду уже десять, наверное. Некрасиво так тарабанить. Только собрался дать отбой, как в трубке послышался лукавый голосок с детскими нотками: «Слушаю вас!»

Я замешкался, растерялся, во рту стало сухо. «Говорите!» — в голосе появилась требовательность, он уже не напоминал детский. «Оксана, это Марк, извините, я вот подумал, вы хотите со мной пообщаться». — Я понимал, что ни сегодня, ни на выходных мы вряд ли встретимся: серьезная девушка не побежит сразу же на свидание. А на выходных она с мужем.

В трубке послышалось: «Простите, не могла быстро ответить, убиралась в квартире», и я подумал, что мне такая милая непосредственность, пожалуй, нравится. Оксана игриво продолжила: «Да, у меня возникли такие мысли!»

Я чуть было не ляпнул: «Какие мысли?», но вовремя спохватился, что она отвечает на мой вопрос. Решил брать быка за рога: «Давайте в понедельник пообедаем!» — «Не могу обедать (ну вот и все, решил я), можем пополдничать». В моей голове зазвенели колокольчики. — «Давайте в 17.00 в ресторане гостиницы «Днепр». — «Договорились». И положила трубку.

Гостиницу выбрал неспроста. С бурных аспирантских времен я приятельствовал с Милой, директрисой «Днепра», даже пробовал создать с ее мужем крупный бизнес, но не заладилось. Зато скидки на номера и отельный ресторан у меня были внушительные. Для свидания с Оксаной я забронировал большой двухкомнатный «люкс» и столик в ресторане. Как всегда, порадовался скидкам. Усмехнулся: значит, ты еще не совсем потерял голову, если думаешь о скидках. И понял, что хочу эту женщину. Хочу, несмотря на то, что у меня есть красивая и умная жена, есть молодые-развеселые приятельницы.

«Зачем тебе это, Марк?» — спросил сам себя, когда возбуждение от звонка улеглось. Я только сейчас ощутил, в каком напряжении прожил эту неделю, представлял разговор, обдумывал разные варианты своих реплик, ее реплик. И вот все складывается наилучшим образом. Она согласилась. И снова, как тогда, слушая долгие гудки, я испытал смешанное чувство удовлетворения и опустошения. Зачем мне это?

Зачем? Как у Высоцкого: очень хочется.

Пунктуальность — мой пунктик. Я всегда прихожу вовремя, оказалось, и Оксана тоже. Даже не выждала кокетливых дамских 15 минут: не успел я снять верхнюю одежду, как в дверях ресторана появилась она. Длинное зеленое пальто, кашемировый берет, на плече маленькая сумочка.

Сердце пропустило удар и быстро заколотилось. Радуюсь и волнуюсь одновременно. Но, слава богу, не чувствуется никакой неловкости, нет натянутости, двусмысленности — мы оба заулыбались, как старые знакомые. Целовать ее я не решился, приобнял, помог снять пальто.

С моего любимого столика у окна открывался чудесный вид на Европейскую площадь, Крещатик, Дом профсоюзов. Еще не прокатились по этим мирным местам майданы и пожары, еще не пролилась людская кровь. Революции, как говорил Дантон, еще не пожирали своих детей.

Мы сели, посмотрели друг на друга, и в воздухе словно задрожали невидимые паутинки, задетые то ли ветром, то ли неосторожной рукой. Появилась скованность, разговор не клеился. Мы с преувеличенным интересом изучали меню, затем как по команде подняли головы и сказали хором: «Я буду теплый салат!» Рассмеялись — и скованность ушла, я пошутил: «Да мы с вами просто совпадаем во всем — и в пунктуальности, и во вкусах! Ну, если вы еще и сыр любите, я тогда не знаю…» — «Не могу жить без сыра!» — подхватила тональность Оксана, и мы заказали еще по бокалу шабли и сырную тарелку.

Потягивая вино, рассматривали темнеющую площадь за окном. Там внизу плыли огни автомобилей, тянулись ручейки прохожих. Я взял руки Оксаны и слегка погладил. Длинные тонкие пальцы, красивые розовые ногти (не дешевый поросячий цвет, который любят стеснительные малоопытные женщины, а благородный оттенок розы). Она не отдернула руки, не высвободила их, даже ответила ласковым движением, прихватив мой мизинец. Наши руки целовались. Мы замерли.

Я, как ни удивительно, чувствовал не возбуждение, а умиротворение. Было как-то уютно, душевно и спокойно. Руки наши нежили друг дружку, но в моей голове вдруг заворочалось сомнение: понимает ли Оксана мои намерения? Идти ли мне дальше? И вообще — зачем ей эта история? Почему она сейчас здесь со мной ужинает, почему ее руки откликаются на ласку?