Вячеслав Недошивин
Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
Мудрый познает жизнь не выходя со своего двора,
а дуракам надо путешествовать.
Старая китайская пословица
К тебе, имеющему быть рожденным
Столетие спустя, как отдышу, —
Из самых недр, как на смерть осужденный,
Своей рукой — пишу…
Со мной в руке — почти что горстка пыли —
Мои стихи! — я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я — или
В котором я умру…
Сказать? — Скажу! Небытие — условность.
Ты мне сейчас — страстнейший из гостей…
Марина Цветаева,август 1919
Благодарим Государственный литературный музей за предоставленные изображения и помощь в подготовке книги.
Фотоматериалы предоставлены ФГУП МИА "Россия сегодня", ФГУП ИТАР-ТАСС (Агентством "Фото ИТАР-ТАСС"), Shutterstock/FOTODOM, ООО «Фотобанк Лори»
История домов, по счастью, длиннее человеческой жизни. А иногда длиннее жизни и десятков людей. Удивительно ведь! И кого из нас не поражала эта наследственная цепочка, родовая пуповина, связывающая историю и современность, этот фантастический геном старых зданий, сохранивший для нас чувства, вкусы, людские привычки и манеры, да и не всю ли ту атмосферу, воздух минувших веков Москвы?
«Здесь всё меня переживет, — написала когда-то в стихах Анна Ахматова и добавила: — Всё, даже ветхие скворешни…»
Скворешни!.. Что же тогда говорить о зданиях, с детства теснящихся вокруг нас, сопровождающих нас от рождения до смерти, дающих нам кров, тепло очага, уют, любовь — может, единственную нематериальную ценность мира?
Знаете ли вы, что в Москве есть двери, ведущие с улицы на широкую парадную лестницу, куда входила, считайте, вся русская литература за последние четыре века? Дом, пусть и перестроенный ныне, но где жил в 1760-е гг. поэт и драматург — и, кстати, директор Московского университета — Михаил Херасков, где бывали, подумать только, Сумароков и Фонвизин, где потом танцевали на великосветских балах и «машкерадах» Пушкин и Грибоедов, где через поколение, в 1880-е гг., в редакции юмористического журнала «Зритель», умирали от смеха и анекдотов три брата Антон, Александр и Николай Чеховы, которые сотрудничали в издании, где позже, уже в 1913 г., юный Есенин в служебной комнатке дома впервые попытался покончить жизнь самоубийством и где потом — уже в хорошо знакомом нам «Новом мире» — бывали до середины 1960-х гг. не просто все значимые поэты и писатели той эпохи, но аж три нобелевских лауреата по литературе: Пастернак, Шолохов и Солженицын?.. И это — в одном только доме…
Ныне домов в Первопрестольной, переживших века, десятки, сотни из известных мне восьми тысяч адресов гениев, талантов и просто чернорабочих русской словесности. Мы все еще буквально путешествуем, листая «каменную летопись» великой русской литературы, слышим голоса мудрецов, участвуем в их спорах, переживаем за них в бытовых неурядицах и как бы становимся невольными соучастниками, соглядатаями событий, послуживших поводом и первопричиной их творческих взлётов.
Та же Цветаева еще в 1913 г., как бы хватаясь за улетавший в никуда день, вдруг ахнет: «Не презирайте "внешнего"! — напишет. — Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана — не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего неважного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?..» А до нее великий Боратынский, чей дом, к счастью, сохранился, неожиданно, но с тайной надеждой на нас, потомков, признается: «Мой дар убог, и голос мой не громок, // Но я живу, и на земле моё// Кому-нибудь любезно бытиё: // Его найдет далекий мой потомок… // И как нашел я друга в поколенье, // Читателя найду в потомстве я…»
Чудеса прогулок, радость открытий, неожиданных встреч с тем, чего уже нет, со звуками, красками, запахами старой Москвы. Увидеть на нынешней Пресне, как молодой еще Пушкин, верхом на гарцующей лошади, не раз и не два, а целых три года подъезжал к усадьбе статского советника Ушакова ради старшей его дочери Кати, к которой сватался и которой именно здесь подарит браслет, ставший потом «тайной» для литературоведов. Ведь про этот утраченный ныне дом он напишет ей потом: «…на память поневоле // Придет вам тот, кто вас певал, // В те дни, как Пресненское поле // Еще забор не заграждал…» Или — прикоснуться к тёплой стене еще сохранившегося дома в Ермолаевском переулке, где тот же Пушкин ровно двести лет назад оказался невольным соперником в любви к дочери сенатора и князя Урусова, красавицы Софьи, аж с самим императором Николаем I, бывавшим здесь, и где поэта, из-за нее же, вызовет на дуэль другой поэт — родственник хозяев дома… Ведь это уже никогда не вычеркнешь из истории нашей литературы!
А вековые деревья в Милютинском переулке, которые в двух сохранившихся домах, может помнят и рождение, и фактическую смерть великого Серебряного века? В одном из них родился первый символист Валерий Брюсов, а в другом — напротив! — жили в 1930-х и были арестованы чекисты Ягода, Ежов и главный палач наших знаменитых поэтов и писателей Яков Агранов. А дом, где жила Нина Заречная, то есть, простите, Лика Мизинова, героиня чеховской «Чайки»? А двор, в который выбросился с 7-го этажа друг Мандельштама, великий чтец, автор жанра «Театр одного актёра» Владимир Яхонтов? А комната в Трубниковском, где ради любви Пастернак выпил залпом флакон йода и его отпаивала молоком его будущая и последняя жена Зинаида — эпизод, который почти целиком войдет в его закатный роман «Доктор Живаго»? Ведь эти дома живы, и к ним также можно, пробегая мимо, прикоснуться помнящей ладонью. Тут литература как бы облачилась когда-то в камень, а камень памятных зданий невольно превращается для нас в Литературу с большой буквы…
Все эти адреса — и еще, как я сказал уже, свыше восьми тысяч других, — которые я «собирал» едва ли не всю жизнь, перечислены мной с минимальным комментарием во втором томе моего Атласа «Литературная Москва. Домовая книга русской словесности, или 8 тысяч адресов писателей, поэтов и критиков (XVII–XXI вв.)». Кстати, само слово «Атлас» в применении к градоведению не моя придумка (см., например, «Атлас Н.Цылова», выпущенный в 1849 г., или «Атлас Москвы» Хотева, опубликованный в 1852 г). Но в первом томе этого издания, в книге, которую вы держите в руках, рассказано лишь о трех сотнях их, не только наиболее интересных, но и сохранившихся до наших дней, тех, кои я, специально для почитателей Литературы, выбрал лишь внутри Садового кольца. О многих из них ныне написаны даже книги, не говоря уже об энциклопедиях, специальных исследованиях, справочниках и путеводителях. Именно потому я ограничился здесь лишь коротким своим комментарием: иногда приведением всего лишь цитаты классика «по теме», репликой, когда-то поразившей меня, литературным анекдотом, связанным с этим местом, нечаянной параллелью обитателя дома со знаменитым «литературным героем» или — знаменательной встречей, ярким событием, неизвестным фактом. Разумеется, это личностный выбор «историй» об истории Литературы. Мои рассказы об упоминаемых здесь домах — это то, что в свое время поразило лично меня, что изменило или, напротив, утвердило меня во мнении о том или ином литераторе, что заставило ворошить первоисточники и погружаться в труды исследователей. В каких-то заметках о том или ином эпизоде из жизни московских домов знакомство с моими текстами потребует и от читателя известной осведомленности, но в одном вы можете быть уверены — всё приведенное здесь правда. До буквы "Я" — до кирпичика.
Наконец, подспудным желанием, если хотите, целью этого путеводителя было стремление пусть не сейчас, но в обозримом будущем увидеть на стенах этих зданий мемориальные доски многим из их обитателей. Ведь у подъезда одного из домов на Большой Никитской, где в разное время и не зная друг про друга жили в узкой комнатке 1-го этажа великие Цветаева и Ахматова, там, где в любой европейской столице висели бы, как ордена, две мемориальные доски, не висит по сей день ни одной. Ну не стыдно ли нам — потомкам?! А ведь таких домов в столице сотни…
Принципы построения двухтомника Атласа — одинаковы. Переулки, улицы и проспекты расположены здесь в алфавитном порядке и также (для удобства читателей) приведены в современных названиях. А условными сокращениями, выделенными жирным шрифтом в двухтомнике, обозначены:
Ж. — в доме жил, жили;
Б. — в доме был (бывали);
В. — в доме выступали (читали стихи, прозу, делали доклады, ставили спектакли).
Строчные буквы (в скобках) подскажут вам, что буква «с» обозначает, что дом сохранился, «с. п». — сохранился, но перестроен, «с.н.» — сохранился, но надстроен, а «н.с.» — не сохранился.
Кроме того, в книге есть два приложения: краткое перечисление адресов литературных музеев, всевозможных мемориальных квартир и домов писателей Москвы (Приложение № 1), а также некий «именной список» адресов, по которым в разные годы жили наиболее знаменитые русские писатели, своеобразный персональный «адресатник» Тургенева, Тютчева, Бунина или Гумилева (Приложение № 2). Ведь не исключено, что кто-то из читателей, особенно специалистов, захочет просто «пройтись» по адресам любимого Блока или не так давно ушедшей от нас Ахматовой.
