— Три, — ответил я.

— Так мало. Ты, наверное, их любил.

— Я скорее горжусь, что не спал со всеми подряд.

— По-твоему, если у женщины было много мужчин, значит, она… — возмущенно начала она.

— По-моему — так, как я сказал, не накручивай себя, — оборвал ее я.

Отвернувшись к стенке, я слышал, как она одевалась и что-то еле слышно повторяла. Ее задели мои слова, вывод — доля правды в них присутствовала. Она услышала то, что хотела услышать. Да, женщины — они такие. Все им всегда нужно знать, а чего не знают — сами себе придумают. От этого их все и беды.

— И куда ты пойдешь в три часа ночи?

— Это не твое дело, — со злостью отрезала она, — и что я, дура, забыла здесь? Не понимаю. Знаешь?.. Я ошиблась в тебе. Мне показалось тогда, что ты не такой, как все.

— Вам, женщинам, каждый раз так кажется, особенно если этот кто-то умеет слушать и мало говорить. Это, пожалуй, ваши любимые грабли, — с улыбкой произнес я.

— Да, я ошиблась дважды — ты еще хуже.

— Давай поступим так: ты сейчас разденешься и ляжешь спать, если хочешь, я могу постелить себе на полу. А утром уйдешь. Договорились?

— И с чего это ты стал таким заботливым? — ехидно спросила она.

— Просто хочу, чтобы ты осталась. Разве это так много?

— Хорошо, но больше ноги моей здесь не будет. И да, ты спишь на полу, — улыбнулась она.

На самом деле я больше переживал за то, что в три часа ночи такой девушке нечего было блуждать по городу одной. И отпускать ее — было бы действительно подло. Тем более, эти мысли не дали бы мне нормально уснуть. Такой уж я человек, переживаю за тех, кого впустил в свою кровать.

Когда я проснулся, ее уже не было. С моим-то чутким сном, уйти и не разбудить — это искусство. Наверное, у нее был большой опыт в этом деле. Не сомневаюсь.

Подкурив сигарету, я заметил на столе ее часы и записку. Наверное, очень торопилась, раз забыла на таком видном месте. Но то, что она написала, заставило меня улыбнуться.

«Я забыла у тебя свои часы. Представляешь?»

«Здравствуй, В. Так много хотелось тебе сказать, чего ты никогда от меня не услышишь. Отпустить? Нет, я никогда тебя не держал и не вправе делать это. Понять… Мне бы только тебя понять. Разве я прошу так много? Ты падаешь. И, падая все ниже, так отчаянно цепляешься за воздух. Ты летишь в самую бездну в надежде, что я прыгну за тобой. Если бы ты боялась разбиться… Я знаю, ты склеишь себя, соберешь по частям и яркой тушью скроешь от всех то, что позволяла видеть мне. Свой дождь…

Если бы я знал, что твое тело принадлежит другому, я бы никогда к тебе не прикоснулся. Если бы я знал, что твои губы шепчут чужому, мои бы остались немы. И руки… Твои предательские, горькие руки. Им место там, где твое сердце. А ты забыла их на мне…

Твой В. (февраль 83-го)».

Мало шептать о любви ночью, если утром от нее не останется и следа. Намного вкуснее готовить завтрак с мыслью, что впереди ждет совместный остывший ужин. Утренняя страсть. А страсть, как и кофе, — не теряет свой вкус, если его подавать горячим.

Она лежала в моей рубашке, с расстегнутыми верхними пуговицами. Это особо подчеркивало ее грудь. Больше на ней не было ничего. Ничего лишнего для художника, что не мог насмотреться на свой шедевр. Свою картину. Я видел в ее глазах больше мира, чем за окном. И взгляд. Она смотрела так, будто это я перед ней стою обнаженным. Она смотрела глубже.

За десять дней совместного душа и теплого пледа я узнал о ней многое — начиная с семи комплектов ее нижнего белья, заканчивая именами всех ее мужчин. С каждым днем все больше убеждался, что она — неотъемлемая часть этого уюта. С ней было комфортно и легко. Это было важно. Все может измениться с ее уходом, но мне не хотелось возвращаться к старой жизни — тишине и глубоким мыслям, к бессонным ночам с запахом окурков. Только как прежде все равно уже не будет. Нет. Порой возникало чувство, что это я у нее в гостях. Так забавно, она никогда не робела, когда раздевал ее догола, но смущалась каждый раз, когда укрывал потеплее. Не стало и привычного беспорядка, все было аккуратно разложено по своим местам. Не удалось скрыть от нее ничего. Да и что мне было скрывать — три открытки из прошлого с дорогими словами и простецким почерком. И вот зачем я их столько хранил? Она, будто читая мои мысли, сразу же отправила их в самое подходящее место — мусорную корзину. Или пару альбомов с фотографиями из детства — вот они действительно имели для меня огромную ценность. Я их часто пересматривал. А она, улыбаясь, повторяла, что я на себя маленького совсем не похож.

Я уже и забыл, что ночь — время не только громкой тишины, но и откровенных разговоров. Чувства внезапной радости и приятной грусти. Мне не нужна была ночь, пока не с кем было ее разделить. И так стало мало ее, когда начал в ней нуждаться.

— Зачем ты перед сном мажешь лицо и руки кремом?

Она улыбнулась слегка огорченно.

— Я уже не так молода. И моя кожа постоянно об этом напоминает. А крем… он, скорее, для поддержки в тонусе моей самооценки. Я не ощущаю себя лучше, просто убеждаю в этом других.

— Ты прекрасна. Тебе это вовсе не нужно, я бы заметил.

— Знаешь, я бы не удивилась, заметь ты это раньше. Но не сейчас. Твои глаза слишком влюблены, чтобы смотреть мимо моих.

В то прохладное утро я проснулся один, с большой теплой вмятиной слева от меня. Сбежала, не оставив записки. Не нужно было слов.

Она закурила. Так неумело и слегка наигранно. Я курю с тринадцати лет, и такие мелочи бросаются в глаза невольно. Она молчала и каждый раз, когда хотела что-то сказать, — затягивалась сигаретой глубже. Другая. Совсем чужая. И одета непривычно. Белая футболка, темные штаны и затертые серые кроссовки. Ни каблуков, ни грамма макияжа. Как она изменилась за два года. На улице, среди прохожих, я бы просто ее не узнал. А раньше не заметить ее было невозможно.

Мне стало больно на нее смотреть. Она сейчас не со мной, а где-то далеко. Что-то тихо себе говорит, но разобрать невозможно. Взяв ее руку, я хотел сказать, но она меня перебила.

— Ты с ней спишь?

— Я с ней просыпаюсь.

Она громко засмеялась и закрыла глаза ладонью. И с каждой секундой ее смех становился мягче и вдруг заскользил каплями по лицу. Со всей силы я прижал ее к себе. Она целовала мое лицо, и оно становилось мокрым. Она оставляла свои слезы в тех местах, где коснулись ее губы. Я хотел кричать во все горло, впервые за эти два года я ощутил себя живым. Настоящим. Не скрывая своих эмоций…

— Прошу, ненавидь меня, злись и никогда не прощай, но только не относись ко мне равнодушно. Ударь меня. Пусть лучше мое тело болит, но ты же привык бить туда, где не заживает. Ты самый нежный и самый жестокий. И самое страшное — это надежда. Ты мог забрать все и, хлопнув дверью, похоронить нас за порогом, но надежду ты мне оставлял всегда…

— Зачем?

«Дорогой В. Мы не можем исправить прошлое, но никогда не поздно начать с настоящего. Я устала, и с каждым днем становится все невыносимее. Я так больше не могу. Давай сбежим, уедем далеко и навсегда, где нас никто не сможет найти. Просто исчезнем. Оставим все, чтобы больше никогда не оставлять друг друга. Дети должны рождаться в любви, а не в обстоятельствах. И знать они должны не только свое отчество. Я стану лучшей в мире мамой, если буду знать, что сзади поддерживают руки. Крепкие и верные. И я не упаду… Обещаю.

Твоя В. (ноябрь 83-го)».

…Они бросают громкие слова, а со временем забирают их обратно. Меняют адреса и получателей писем, им кажется, что так они меняют жизнь. Топчут самое дорогое, оставляя следы, а убегая — так и не находят по ним дорогу обратно. Они вечно опаздывают на поезд, а с его уходом — так отчаянно бегут ему вслед. Молчат, когда важно каждое слово, и начинают кричать, когда никто уже их не слышит. И порой они могут ждать бесконечно долго. Не зная о том, что их уже не ждут. Люди…

— А чем отличаемся мы?

— У нас нет ни времени, ни будущего. Вот поэтому мы всегда приходим вовремя.

Отель. Тихая февральская ночь со вкусом вина и встречи. Белая, как простынь, и голая, как тела на ней. Ночь с запахом парфюма и страсти. Под ногтями кожа, шея и спина в красных иероглифах. Это так верно — выключить мир, город, поставить на паузу свои заботы и мысли. Оставить все и потеряться в мгновении. В этом тихом отеле под звездами, где светили мы, а не сгорали, где заканчивалось время и восходило солнце, где предательством было — просто уснуть…

— Что будет завтра?

— Не думай о завтра, у нас есть целое сегодня.

Но я ее тогда обманул. У нас не было и половины сегодня, наше всегда имело конец и никогда — начало.

— Скажи мне что-то важное…

— Тебя настолько нет, что ты везде.

«…Она делает вид, что ничего не замечает, ей так легче. Чем каждый раз видеть в моих глазах счастье, к которому она прикоснуться не может. Не может разделить, но думает о причине. И каждый раз, когда она кладет свою голову мне на грудь, возникает чувство, что там лежит камень. Холодный и тяжелый, но куда хуже — он лежит и на душе. И нет, не она его туда положила, это я сам позволил ему там быть. Часто не жалею я ее совсем, но уважаю всегда. Это мой выбор. И пусть я не могу дать ей романтики и нежных слов, но что бы ни случилось, я всегда буду держать ее за руку и защищать, как свое дитя. Уважать — это ставить выше себя, выше своих принципов, потребностей и желаний. Это когда она берет мою зубную щетку, даже не догадываясь, как меня это раздражает, а я молча полощу ее и ставлю на место. Когда она рассказывает, как прошел ее день, а я молча слушаю, хоть мне это вовсе не интересно. И, пожалуй, труднее всего — это показывать, как я ее хочу ночью, чтобы утром она не хотела меня будить…