Твой В. (снежный март 85-го)».

— Ты снова уезжаешь?

— Да, я скоро вернусь. Так нужно.

— Постой! Ты забыл кое-что.

Действительно, я забыл поцеловать ее на прощание. Ей всегда это нужно — перед сном, каждое утро, даже выходя на минуту, она приучила меня целовать.

— Ты забыл свои часы!

Она не была особенной, нет. Ни в первый день нашей встречи, ни за четыре года совместной жизни она не пользовалась косметикой. Ей не нужно было подчеркивать свою красоту, она предпочитала быть естественной. Мне это безумно нравилось раньше. Она любила заварить чашечку кофе и углубиться в книгу поздним вечером, и чаще она была в себе, чем во мне. Я никогда ее не отвлекал, как и она меня. А порой мне казалось, что она идеальная…

…Это как вкусный пирог, съешь маленький кусочек, и тебе захочется еще. Трави себя крошками, и ты будешь сходить с ума от голода. Так было и с нами. Чем меньше нас друг у друга было, тем больше мы голодали. И тем вкуснее мы ощущали каждый завтрак. В то время как переедание часто вызывало тошноту.

— У меня есть хорошая новость, — с радостью в глазах прошептала она.

— И у меня, — огорченно сказал я.

В тот момент нужно было что-то менять, и я это прекрасно понимал. Нельзя всю жизнь убегать от правды и выдавать за правду ложь. Как и нельзя убрать из взгляда преданного человека свое предательство. Так или иначе, смотря человеку в глаза, ты видишь свое отражение.

— Начни со своей.

— Он подал на развод, это наш шанс начать новую жизнь. Представляешь? Мы можем все изменить. Начать с чистого листа и ставить запятые после точек. Клеить обои в свой новый дом, чтобы потом наши дети на них рисовали. Лежать каждую ночь и благодарить бога за прожитый вечер. Забыть прошлое, как страшный сон, и никогда к нему не возвращаться. Что может быть прекраснее этого?

— Да, ты права. Это шанс…

Стоя перед выбором, ты стоишь на самом краю обрыва. Сделай шаг вперед — и разобьешься, отступи назад — и останешься цел. Но цена малейшего движения слишком высока, и поэтому многие предпочитают замереть на месте…

«Здравствуй, В. Она прелесть. Глаза, что я так полюбила, твои глаза у нее. Знаешь, я никогда не могла в них насмотреться, я смотрела, но не видела. А теперь я смогу смотреть чаще, спасибо тебе за фотографию.

Мне уже тридцать восемь, представляешь? А чувствую я себя на все сто. В мои годы детей уже замуж отдают, внуков ждут, а я… Забавно, мы знакомы уже шесть лет, а ты так ничего обо мне и не знаешь. А может, просто не хотел знать? Да, в свои двадцать я была хороша. Меня носили на руках, а когда уставали одни — подхватывали другие. С улыбкой вспоминаю, как я верила в вечерние сказки, а наутро от сказочников и следа не оставалось. Я была такой наивной… Повторяла свои ошибки снова и снова. Ведь я верила, что найду того, кому будет хорошо со мной, не снимая мой лифчик. И я нашла, представляешь? Даже вышла за него замуж, но в скором времени поняла, что это ошибка. Очередная. Он был хорошим, вот только я с ним чувствовала себя плохой. Ты, наверное, спросишь меня: так что же тебе нужно было? Я сама не знаю. Но с тех пор все было по-другому. Я перестала искать, а меня начали находить. И мне плевать было — кто ты, но если ты ко мне подошел, значит, тебе что-то от меня нужно. Так было со всеми, я привыкла быть одна. А вот ты… Ты был немного другим. Не пытался затащить меня к себе в постель, и только поэтому я легла в нее сама. И часто возникало чувство, что я тебе совсем неинтересна. Но ты меня слушал, а я всегда хотела слушать тебя. О чем ты молчишь, с кем разделяешь мысли, и даже какая прическа была у твоей бывшей. Но ты ничего не говорил, а самое главное, ты никогда ничего не обещал… Именно это каждый раз заставляло меня возвращаться.

Твоя В. (август 87-го)».

Она сидела напротив меня, а я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. На расстоянии протянутой руки я не ощущал свою вселенную. Я мог к ней прикоснуться, но мое сердце не ускоряло свой ритм. Мои зрачки не становились шире с каждым взглядом. И порой мне было некомфортно от такой близости…

Это как узкая дорога для одного путника. Ты можешь взять в нее кого угодно, но идти он будет сзади либо спереди и никогда рядом с тобой.

— Когда я еще смогу тебя увидеть?

— Каждый раз, закрывая глаза…

«Вот ты сейчас бежишь к нему, хоть не знаешь о нем совсем ничего. У вас нет общего, кроме царапин на спине и утреннего кофе. Нет страстных поцелуев и разговоров после… Ты даже не знаешь, кто ты для него, или тебе просто неинтересно. И позволь предположить, что ты многое бы отдала, чтобы больше к нему не бежать. Не искать в нем то, что ты так усердно не находишь. Ты прикладываешь его к своим ранам и надеешься, что это тебя вылечит. Как же ты ошибаешься. Впрочем, как и я раньше. Запомни, родная, тебе сейчас никто не поможет — ни он, ни полмира ему подобных, пока твой собственный мир разрушен. Так глупо пытаться убежать от своих мыслей и громких криков, которых не слышит никто. От недосказанности. А убежать к кому? К себе. От кого? От себя. Так глупо.

Полюбить! Снова? Заполняя одну пустоту другой, твоя чаша никогда не сможет наполниться. Только догорев, ты никого собой не обожжешь. Отсутствие нужного человека — душевный ад, мне это известно. Но только отсутствие может придать особый вкус каждому присутствию. Вкус момента. И одним моментом — вкус всей жизни. Сейчас тебе нужен покой и шоколад. Лишь когда ты обретешь душевную тишину, ты сможешь заново полюбить. Просто верь мне…

В. (декабрь 91-го)».

Они гуляли в парке возле детского сада. Он и его маленькая копия. Она держала его за руку и рассказывала про мальчика, что постоянно дергает ее за косички.

— Он тебе нравится?

— Да, мы даже спим на тихом часу рядом.

— Так рано, доченька, а ты уже влюбилась…

— Я не знаю, папа. А мама любит дядю, с которым спит?

Семь дней

Это случилось на четвертый день после моей смерти, пусть и оптимистичнее было бы сказать — на четвертый день новой жизни. Утро у меня обычно за полдень, хотя в тот день все было по-другому…

Я бежал. Так уверенно, отчаянно, не глядя под ноги, как обычно бегут от себя. Нет, город совсем не виноват, что стал для меня чужим и тошным. Мне казалось тогда, что спасение находится где-то далеко, в другом месте и в других обстоятельствах. Дав свободу эмоциям, я подавил трезвый рассудок. Подавил и себя. Не скажу, что напрасно.

Вокзал. Длинные очереди. Пустые разговоры. Все настолько озадачены собой, что не вспомнят лицо собеседника, который минуту назад так усердно рассказывал о своих планах. Каждый по-своему глушил психоз ожидания. Одни смотря куда-то в стенку, другие — на их спины. И все спешат, стоя на одном месте. Удивительно.

Купив билет, я вышел на улицу. Прикурив сигарету, я смотрел в небо. Мне всегда нравилось небо. Сотни людей мелькали перед глазами. Суета. А я нуждался в тишине и покое. Интересно, много ли таких, как я, здесь сегодня? Купивших билет на поезд в направлении — «от себя». Очень интересно было бы с ними поговорить. А хотя… О чем мне с ними говорить?

— Здравствуйте, у вас огонька не найдется?

До чего же банальный вопрос. Я достал зажигалку и дал ей в руки. Возможно, она ожидала, что я дам ей прикурить сам, как это делают джентльмены. Нет. Девушка с сигаретой у меня на подсознательном уровне вызывала отвращение. Курит? Ну да, это же так модно. А когда дети рождаются инвалидами — это не в моде совсем.

— Позвольте вопрос?

Вот теперь все внимание было переключено на нее. Передо мной стояла невысокая девушка, лет 22–25, с каштановыми волосами и маленькой родинкой на верхней губе. Весьма милая, вот только сигарета ей была не к лицу.

— Можно.

— Вот вы смотрите на небо потому, что в нем что-то видите, или таким образом уходите в себя?

Интересный вопрос. Не задумывался как-то об этом. Мне нравится смотреть в небо, я отпускаю в него свои мысли и просто смотрю.

— И то и другое, — ответил я.

Мне всегда было интересно общаться с женщинами, и при другом раскладе я бы красиво ответил и продолжил весьма не банальную беседу. Но не сейчас. Мне нужно побыть одному.

— Как ее зовут?

Моя губа дернулась, руки заметно задрожали от волнения. Черт. Что со мной? Почему она это спросила и какое ей до этого дело? Со стороны, наверное, это было забавное зрелище. Я левой рукой удерживал правую, чтобы она не дергалась. Нервы совсем ни к черту. Стыдно. Я спросил:

— Кого?

— Ту девушку, о которой вы раз десять повторили — «Почему она так сделала?».

— Я?

Скорее, это был не вопрос, а удивление. Неужели я вслух произнес это? Если да, то пора немедленно меня изолировать от общества.

— Так как ее зовут?

— Лилия, — ответил я машинально, хотя думал задать встречный вопрос: «Зачем вам это?»

Моя сигарета дотлела у меня в руках и начала обжигать пальцы. Мне захотелось продолжить разговор. Зачем? Не знаю.

— Что сделала Лилия? — спросила она.

Вот на этом вопросе я взял под контроль свои мысли и слова. Начал думать, как бы правильно сформулировать и не поставить себя в положение несчастного от неразделенных чувств. Меньше всего в ее глазах хотелось выглядеть жалким.