— Да ты что, не понимаешь… — начал было он, но осекся.

Потому что заглянул в ее глаза, сообразил: все она прекрасно понимает, и куда лучше, чем он. Люда просто не хочет, чтобы история всплыла, ей это не нужно. И плевать ей на этих детей, они для нее — безликая массовка, раздражающий фактор.

— Ты все знала, — процедил сквозь сжатые зубы он.

— Не понимаю, о чем ты…

Но он уже вырвал у нее из рук бумаги, прежде чем она успела бы их уничтожить.

— Ты ж явно связана с этой дрянью больше, чем другие, — указал Макс. — Если копнуть поглубже, что вылезет, а? Какая связь с «Белым светом»?

— Моя роль в «Белом свете» не имеет никакого отношения к тому, о чем ты говоришь.

— Значит, роль все-таки есть!

— Я и не скрываю этого.

— Правильно, это бизнес, да еще важный, а дети пусть хоть сотнями мрут! Они ж бесплатные, дети-то! У тебя хоть свои есть?

— Это не имеет никакого отношения к делу. Максим, прошу, успокойся.

Она говорила с ним точно так же, как Эвелина — спокойно, с легким сочувствием. Так взрослый общается с маленьким ребенком, который несет полный бред просто потому, что не знает этот мир.

Но такой подход еще больше злил Максима. Ему казалось, что его загнали за какую-то невидимую ограду, и пути на свободу просто нет. Они тут все сговорились! Хуже всего то, что непонятно: кто «они», кто уже продался, а к кому еще можно обратиться.

Говорить с Людой бесполезно, это наверняка. Поэтому Макс покинул ее кабинет, вернулся в общий зал, где собрались группами девочки-журналистки. Незримые для многих создательницы новостей, которым верили, по словам которых строили свою жизнь.

— Замгарин убивает детей, — громко и четко произнес Макс. — Останавливает сердце! Таких случаев становится все больше, пока вы и ваши коллеги радостно поете, как он прекрасен и безопасен. Раньше вы еще могли прикрываться тем, что вы ничего не знали. Но теперь вам все известно! И, продолжая пропагандировать его, вы становитесь соучастницами убийства!

— Девочки, не слушайте его, — поспешила обратиться к ним выглянувшая из кабинета Люда. — Этот человек не совсем здоров, вы не бойтесь, скоро все закончится.

Значит, полицию все-таки вызвали… Но он иного и не ожидал.

— Мое состояние не имеет к этому отношения. Мертвые дети, вот вам факт! Все здесь!

Он показывал им документы — а они не слушали, не смотрели. Все они были овцами, покорными, ведомыми, безусловно подчиняющимися пастуху. Люда поступила грамотно: она собрала вокруг себя только тех, кто не привык мыслить самостоятельно.

Макс уже слышал шум в коридоре, знал, что идут за ним. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что лишь одна из девушек не примкнула ни к одной из групп. Она все равно смотрела на него с настороженностью и осуждением, она ему не верила. Но она была сама по себе, а это уже много. Истинные овцы боятся отойти от стада.

Поэтому Макс подскочил к ней и сунул ей в руки стопку смятых бумаг. Он смотрел прямо на нее — запоминал зеленые глаза, бледную кожу, усыпанную веснушками, темно-рыжие волосы. Он хотел узнать, кто она, и потом найти ее, увидеть, попыталась ли она изменить хоть что-нибудь.

— Здесь доказательства, — сказал он. — Все, что я собрал!

Ему показалось или девушка кивнула? Спросить ее он больше ни о чем не успел: на него накинулись со спины.

И это уже были не худенькие девочки! Даже здешние раскормленные охранники не рискнули бы напасть на него, они его слишком боялись. Но те, кто прибыл сюда по вызову, знали, что делать.

Это не значит, что у них все получилось сразу и легко. Макс слишком устал за эти дни, ему хотелось выместить на ком-то злость — и под горячую руку попали они. Завязалась драка, долгая и уродливая, со сломанной мебелью и испуганными женскими визгами.

Его все-таки скрутили и потащили к выходу. Но перед этим он успел заметить, как рыжая покорно передает Люде стопку собранных им бумаг. И это стало куда более болезненным ударом, чем все синяки и ссадины, которые он получил…

Все они там одинаковые, и надеяться можно только на себя. Но уж он точно не сдастся! Отсидит свое за решеткой, не привыкать. Скорее всего, еще не раз получит по ребрам за драку с дежурными. А потом он все равно выйдет — и продолжит работу.

По крайней мере, на это Макс надеялся. Только на улице он наконец разглядел, что скрутили его не ППСники и тащат не в полицейский автомобиль, хотя машина все равно служебная.

— Какого хрена здесь происходит? — возмутился он.

— Принудительная госпитализация, — ухмыльнулся один из скрутивших его мужчин разбитыми губами. — Доигрался, упырь?

Макс не был экспертом, но знал достаточно, чтобы понять: принудительная госпитализация так не происходит. В редакции портала он вел себя как типичный дебошир, и привлечь его должны были за хулиганство. Но полиция не приехала…

Жаловаться и возмущаться было бесполезно. Телефон у него забрали, швырнули в машину, куда-то повезли. В голове роились, путаясь, самые разные мысли, и хороших среди них не было. Он вроде как знал, что старательно пинает осиный улей, но почему-то не думал, что это ему аукнется. Он же ничего не добился! А они, эти неведомые они, и не собирались ждать, пока добьется.

По пути он успел вообразить немало сценариев, каждый из которых заканчивался для него плохо — вплоть до безымянной могилы в лесу. Но реальность оказалась не столь драматичной: его действительно привезли в закрытую психиатрическую лечебницу.

Он должен был выйти оттуда быстро. Да ему бы хватило одного звонка адвокату, чтобы оказаться на воле! Проблема заключалась в том, чтобы сделать этот звонок. Его заперли, изолировали от мира, и теперь он вынужден был играть по их правилам.

— Вы ведь понимаете, что добром это для вас не кончится? — устало поинтересовался Макс, когда рядом с ним все-таки появился человек в белом халате. Не факт, что врач. — Если вы меня не убьете, я все равно отсюда выйду, рано или поздно. И вот тогда я сделаю все, чтобы прикрыть эту контору!

— Пожалуйста, воздержитесь от угроз, Максим Иванович. Вам они на пользу не идут.

— Да мне тут ничего на пользу не пойдет!

— А вот в этом вы не правы. Замгарин, думаю, пойдет, — слабо улыбнулся обладатель белого халата.

— Вы сейчас серьезно?

— Абсолютно. Две недели интенсивного курса — и, уверяю вас, вы почувствуете себя совершенно иным человеком!

* * *

Ника убедила себя, что замгарин безопасен. Беда, случившаяся с Дашей, вовсе не повод портить жизнь целому сообществу, объединенному одним продуктом. Она поверила в это, все забыла, хотя ее сестра все еще оставалась в больнице.

И тут явился он — здоровенный, неухоженный, небритый, рычащий. Медведь, а не человек. Вломился в офис, напугал девочек, разозлил Люду — а это мало кому удается. Нес какую-то непередаваемую муть про мертвых детей. Да если бы такое происходило от замгарина, все бы уже знали, смешно просто!

Ну и как вишенка на торте, он подскочил к Нике и сунул ей какие-то мятые бумажки прямо в руки. Потом за ним явились санитары.

Ей следовало бы просто бросить эти бумаги в шредер и забыть обо всем. Если бы на Нику продолжали смотреть все без исключения, она бы так и сделала, она в последнее время не позволяла себе поступать нелогично.

Однако здоровяк отвлек на себя внимание, устроив шумную драку. Вот тогда Ника впервые за долгое время позволила себе подчиниться интуиции: она сфотографировала большую часть этих бумажек, не читая, что там. Ее поступок никто не заметил, даже если коллеги видели в ее руках мобильный, они наверняка решили, что она снимает драку сумасшедшего с санитарами. Но потом его увели, наступил покой, и к ней подошла Люда.

— Ты молодец, хорошо держалась, — сказала редактор. — Где эти его писульки?

— Давай я их посмотрю, может, найду что-нибудь путное!

— А ты еще не успела посмотреть? — Голос Люды зазвучал как-то странно, непривычно напряженно.

— Нет, конечно!

— Вот и не нужно тебе это. Я его знаю, человек давно и тяжело болеет, а сейчас у него сезонное обострение. Это все бумаги?

— Да.

— Можешь уйти домой пораньше, ты заслужила.

А потом Ника через внутреннее окно, объединявшее кабинет Люды и общий офис, наблюдала, как редактор торопливо пропускает бумаги через шредер, да еще и рассовывает обрывки по разным мусоркам.

Уже это настораживало, но разум, подкрепленный замгарином, подсказывал: Ника наверняка что-то не так поняла, нужно просто забыть и отпустить.

А у нее не получалось. Поэтому уже в своей квартире, пустой и тихой без сестры, она внимательно изучила бумаги, оставленные психом. И это были очень настораживающие бумаги!

Псих или нет, он был прав. С детьми действительно творилось нечто неладное, их смерти нельзя было объяснить каким-то там несчастным случаем. Но почему тогда Люда так упрямо игнорирует это? Не может быть, что намеренно, это же… слишком чудовищно.

Разум, которому Ника за последние недели привыкла безоговорочно доверять, шептал, что она превращается в истеричку. Мысль о том, что она вынуждена будет отказаться от замгарина и вернуться к тому существованию, в котором прыжок с крыши был вполне себе годным вариантом, пугала ее.