Сама Альда на совещаниях Общего Правительства никогда не бывала, но она следила за новостями, долетавшими оттуда, а подробности при желании могла узнать у Вернона. Ему такое тоже знать не полагалось, однако он, конечно же, знал.

Хотя тут и догадаться было несложно: существо не могли оставить на Марсе. Из-за близости этой твари и так пришлось эвакуировать мегаполис, однако мера была сомнительная и временная. Сейчас мнения расходились лишь в одном: изучать существо или сразу уничтожить? Но делать это в любом случае предстоит не на Красной планете. И вот когда кокон с существом переместят туда, где нет миллионов гражданских, у Альды появится шанс хотя бы попробовать!..

— Возможно, ты чего-то и добьешься, — заметил призрак. — Задействуешь всю свою родню, чтобы получить само разрешение на попытку. Сыграешь на научном интересе Легиона, и они все-таки выдадут тебе Тео. Но разве это не будет предательством по отношению к Триану? Ты рискнешь всеми теми, кого он хотел спасти — и спас.

— Не рискну, — покачала головой Альда. — Если существо уберут с Марса и эксперимент проведут в отдалении от жилых планет и станций, никто не пострадает.

— Кроме тебя. Тебе придется быть поблизости, чтобы при формировании подходящих клеток передать туда воспоминания.

— Собой я готова рискнуть.

— Тебя он хотел спасти больше всего.

— А не получилось, — пожала плечами Альда. — Меня он так и не спас. Такой сценарий будет удачным для нас обоих: либо у меня все получится и мы вернемся вместе, либо вместе же и умрем. Меня вполне устраивает эта определенность.

— Которой все равно не будет. То, что ты отмахнулась от одной из ключевых проблем, не означает, что она исчезла. Даже ради самой попытки задействовать Тео тебе придется вывести существо из анабиоза. Как ты намерена это сделать? Предвосхищая твой вопрос, скажу: нет, на самого Тео оно вряд ли отреагирует, а если и отреагирует, уничтожит его в процессе. Что же ты намерена делать?

Хотелось обвинить призрака в том, что он снова пытается ее отговорить, а не получалось. Он был прав. Вернон признал, что воздействовать на существо телепатически невозможно — а если не получилось даже у него, то у Альды и подавно не получится. Внешняя оболочка кокона, в котором скрывалось существо, была сделана из очень прочного материала, такой еще попробуй, пробей, не уничтожая тех, кто находится вокруг!

Нет, чтобы все получилось, оно должно было отреагировать само. Альде требовалось, чтобы спокойные воды стали бурлящими, чтобы клетка превратилась в хаос, порождающий что-то новое.

И все равно отчаиваться Альда не собиралась. Еще недавно у нее не было ничего, вообще никаких вариантов! А теперь она нашла нужное направление, и это меняло все.

— Я пока не знаю, но ты мне поможешь, — заявила она. — Триан разбирался в природе Легиона гораздо лучше, чем я. На что эта устрица может отреагировать? Что ее выбесит настолько, что клетки станут нестабильны?

— Существо не способно на эмоциональную реакцию.

— Очень даже способно! Оно испытывало боль и страх, это я точно помню. Боли и страха нам хватит, чтобы его расшевелить, нужно только добиться соответствующего масштаба!

— Я не собираюсь помогать тебе в твоем самоубийстве, — отмахнулся призрак. — Ты ведь знаешь, что я создан из всего, что было им. В том числе и любви к тебе. Я не дам тебе подсказку, которая может тебе навредить.

— Вообще-то, я все равно попытаюсь самоубиться, — пожала плечами Альда. — Ты просто можешь повлиять на вероятность успеха.

— В смысле? Ты готова покончить с собой?

— Ну, это не цель как таковая. Я готова сунуться к существу и сделать все, чтобы оно перестало быть безжизненным булыжником. Но если я буду делать это наугад, оно наверняка убьет и меня, и Тео, и вообще всех, до кого дотянется. Так помоги мне! Найди в памяти Триана то, что может хотя бы как-то контролировать существо!

Альда прекрасно понимала, что сейчас, по большому счету, разговаривает сама с собой. Ее это не смущало: внутренние диалоги еще никто не отменял! Триан оставил ей огромный архив воспоминаний — долгие, трудные годы жизни… Теперь ей важно было обнаружить там то, что хоть как-то повлияло бы на ситуацию. И образ, созданный из мыслей и эмоций Триана, мог в этом помочь.

На сей раз призрак с ответом не спешил. Он прекрасно знал, что Альда не блефует, она в любом случае попытается воздействовать на существо. Как не знать, если он тоже был частью ее разума?

Он хотел уберечь ее, как хотел этого настоящий Триан. Он уже осознал, что не сможет сделать защиту идеальной, нельзя спасти Альду от самой себя. Зато можно повлиять на исход этого эксперимента.

Наконец он снова посмотрел на нее, и темные глаза были настолько идеальной копией глаз Триана, что Альда почувствовала волну мурашек на коже. Она замерла, ожидая, что он снова начнет ее отговаривать — и ей придется обидеться на него за это.

Однако призрак лишь спросил:

— Тебе известно, что такое Шидона́й?

* * *

Пожалуй, следовало рассказать обо всем команде, а Лукия так и не решилась. Она прекрасно знала, что остальные не простят ее за это. Пускай. Она себя тоже прощать не собиралась.

Она не хотела превращать день его смерти в фарс со скандалом и дракой. Даже Лукии оказалось чудовищно тяжело принять то, что должно было случиться сегодня. А Киган, вероятнее всего, и вовсе не принял бы, он бы устроил потасовку прямо в больнице, не понимая, что от его поступка станет только хуже.

Рале должен был умереть. Других вариантов не осталось.

Лукия приняла это не сразу — да вообще не приняла, даже теперь! Просто изначально она еще надеялась что-то сделать. Она знала, что его попытались списать со счетов почти сразу: не самый юный возраст, не самый высокий номер. Она добилась того, чтобы его дело пересмотрели, и это действительно произошло. Лукия лично наблюдала за тем, чтобы комиссия работала как надо. Она беседовала с хилерами — в том числе и высших номеров, однако это ничего не изменило…

— Вероятность того, что он умрет при лечении, слишком высока, — пояснил один из хилеров. — Никто не будет даже пытаться.

— Но единственная альтернатива для него — смерть, — напомнила капитан. — С учетом этого, почему бы не попытаться?

— Вы мыслите как человек.

— Как капитан.

— Не важно. Нужно мыслить как хилер. При исцелении головного мозга мы слишком сильно настраиваемся на пациента, слишком сильно срастаемся с ним. Если он все-таки умрет в такой момент, мы не просто почувствуем эту смерть, мы проживем ее. Подобное никогда не забывается и никогда не отпускает. Мы ввязываемся в это, если шансы спасти кого-то хотя бы до двадцати процентов доходят. У него они меньше десяти. Мне очень жаль.

Из всего сказанного, лишь последняя фраза была ложью, Лукия за таким внимательно следила. Хилеру не было жаль, он не знал Рале и не собирался тратить душевные силы на незнакомца. А вот все остальное оказалось правдой: сама попытка исцелить головной мозг несла в себе слишком большой риск.

Лишь теперь Лукия в полной мере понимала, через что проходила Римильда Фревилл во время миссий на «Северной короне». Сама хилер не рассказывала, насколько ей тяжело, однако порой это было видно. Она никогда не жалела себя… и в последний раз не пожалела.

Но сокрушаться об этом бессмысленно, спасти Римильду уже не удастся, а Рале все еще жив. Лукия продолжила бороться за его жизнь: консультировалась с хирургами мира людей, разговаривала со специалистами по кибернетическим протезам.

Все оказалось бесполезно. Врачи и хилеры сошлись в одном: современная медицина могла спасти тело Рале, но не его разум.

Нельзя сказать, что в этот момент к Лукии сразу пришло смирение. Ей как капитану вообще не полагалось ничего чувствовать, только думать и анализировать. С точки зрения разума, все было просто: Рале перестал быть ценным ресурсом, его надлежало утилизировать и найти новый.

А она так не могла. Она искала спасение, она пыталась… и все равно ничего не добилась. Нет, она могла бы похитить его, вывезти туда, где жизнеобеспечение продолжило бы работу. Такие мысли были чудовищны для капитана и грозили трибуналом, но Лукия позволила их себе — только чтобы от них отказаться.

Попытка спасти Рале таким образом стала бы слишком эгоистичным поступком, как бы странно это ни звучало. Позволение ему долгие годы загнивать в собственном теле лишь избавило бы Лукию и остальных от немедленной боли утраты. Его умирание стало бы привычным, а потому неважным. Рале вроде как остался бы жив, и это означало бы, что плакать о нем не обязательно. Но при этом он исчезал из непосредственного окружения, он не сражался рядом, не давал советов, не улыбался… он не был. И в день, когда его несчастное тело все-таки не смогло бы существовать даже с помощью машин, все приняли бы это как данность, выслушали новость между делом, изобразили грусть для приличия и двинулись дальше.

Лукия не могла так с ним поступить в жалкой попытке ослабить собственную боль. Его смерть должна была стать потрясением и трагедией — такой же значительной, какой была его жизнь. Рале заслуживал истинных слез и истинной скорби. Поэтому капитан пересилила себя и ничего не сделала, когда комиссия решила его умертвить. Поэтому и остальным не сказала — чтобы Киган не устроил тут драку, чтобы Альда, еще не пережившая толком собственное горе, не попыталась оттянуть неизбежное.