Жил он там один, вернее, с бывшим адъютантом. Но самое неприятное, что маленький Раевский хорошо представлял себе разговор с генералом. Старик будет оценивать его и обязательно спросит, когда он пойдёт в армию. И тут нужно ему сказать, что пойду, но офицером. После училища… Нет, он не поверит, после военной кафедры. Если у него хорошее чутье, то всё равно не поверит, конечно. Старик будет бояться, что его военную семью разбавит непонятный шпак (Раевский вычитал это слово в какой-то книге). И не сказать, что он не прав: с одной стороны, пять или семь поколений военных, а с другой — какой-то одноклассник, который хочет заниматься астрономией. Да не важно чем, он пока не придумал, до поступления ещё год.

Поэтому он оттягивал визит, вернее, смотрины.

Но для Ани прадед значил слишком много, и сколько верёвочке ни виться, она привела их на пустую платформу, с дрожащим маревом над разогретым асфальтом.

Но всё было не так страшно. Судя по всему, старик был человеком интересным. Косил под Суворова, время от времени изрекая какие-то афоризмы. Раевский представлял себе, как старый генерал стучит ложкой по столу и кричит, что есть только два источника неудач: праздность и суеверие — и только две причины успеха: работа и ум.

Потомки думали, что он будет писать мемуары, но никто так и не увидел ни одной страницы. Аня рассказывала Раевскому, что старик до последнего работал в саду, но сейчас его просто вывозили туда на коляске, подаренной каким-то побеждённым им в прошлом веке генералом.

Теперь её прадед уже ничего не значил в высших кругах, но молодые генералы навещали его, будто принося дары древнему богу предков.

Раевский предварительно посмотрел о нём статью в энциклопедии. Лицо Аниного предка не выражало ничего, да и на странице проступало в памяти смутно, как на выцветшей фотографии в серванте.

Раевский тогда отметил, что легче различает этих генералов по орденам и звёздам на груди, чем по лицам.

А вот для Ани это был главный человек, часть её детства. Девочку привезли на генеральскую дачу совсем крохотной, и она помнила только прохладу внутри дома, карты с синими и красными стрелами и саблю на стене. Тогда она потянулась к сабле с наградной табличкой, чем привела предка в восторг. Для него действительно было важно наследование, и то, что сын сгорел в танке, было скорбной, но необходимой издержкой профессии. А когда правнучка, гукая, стала трогать саблю за рукоять, он казался абсолютно счастливым.

Сообщением с внешним миром ведал адъютант, тоже превратившийся в старика. Разница была в том, что адъютант ходил сам, а его начальство превратилось в моторизованную инфантерию.

Старик-адъютант не поговорил с Аней по телефону, это действо называлось не так. Он принял телефонограмму, и было слышно, как он старательно записывает что-то в журнал. Наверняка там был какой-то журнал для таких сообщений.

И теперь они брели, плавясь на солнце, по дачной улице. Безалаберная ограда Посёлка инженеров сменилась пафосным забором актёрских дач, и наконец перед ними оказался мощный забор. Забор был похож на часть танка, завязшего в кустах. Настоящий забор из бетонных плит, покрашенный масляной краской в зелёный цвет.

Дачи тут давали сразу после войны и только тем, кто воевал в этих местах. Участки были огромные, как футбольные поля, и, наверное, начальство думало, что генералы будут на этих полях сажать огурцы, не проявляя излишней самостоятельности в отставной жизни.

Вход был величественен и ничем не отличался от контрольно-пропускного пункта военной части.

Сторож, впрочем, был штатский (или переодетый), с хорошей памятью на лица, а может, просто предупреждённый адъютантом.

Подростки показали паспорта (охранник нашёл их в списке) и прошли через турникет на территорию. Генеральский Посёлок был так же мрачен и неприветлив, как и его оборонительный периметр. Внутренние заборы, хоть и были размером меньше внешнего, не давали никакой возможности подсмотреть жизнь хозяев. Раевский обнаружил, что улица, по которой они движутся, называется скромно — проспект Маршала Жукова, но чем дальше от входа, тем чаще им стали попадаться старинные покосившиеся дома с огромным количеством пристроек, деревянной резьбой под крышей и потерявшими цвет наличниками. Они стояли среди новых домов, будто старики, незваными гостями приехавшие на праздник разбогатевших детей.

Наконец путешественники приблизились к аккуратному деревянному забору, за которым виднелся крепкий дом — явно из первых, что были поставлены в военном посёлке. Однако тут не было никаких признаков дряхлости и разорения.

Аня надавила на кнопку звонка у калитки, и где-то в глубине сада ему отозвался дребезг, похожий на голос старинного телефона. Но калитка отворилась тут же, будто открывший её сидел прямо за кустами.

Раевский всмотрелся в старика: вот он какой, этот столетний предок, однако Аня опередила его:

— Здравствуйте, Архип Савельич.

Конечно, перед ними явно был не генерал, Раевский тут же вспомнил, что генерал передвигается только на кресле. Теперь они шли через парад кустов и аккуратных ёлок, выстроившихся вдоль дорожки, и, уже совсем притомившись, ступили на веранду, пустую и залитую светом.

Адъютант провёл их дальше, и наконец все очутились в большой комнате, наполненной массой вещей. На огромном столе лежали книги и карты, стояла пишущая машинка, а также какая-то непонятная техника в зелёных коробах. В потолок уходили высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах. В углу торчал ещё один высокий стол, на котором лежала открытая тетрадь в старинном клеёнчатом переплёте.

И тут Раевский наконец увидел хозяина.

Высокий высохший старик, куда старше своего помощника, сидел в коляске у стены.

— Здравствуй, Анюта. — Голос старого генерала был негромок, но чёток.

— Здравствуй, деда. — (Раевский почувствовал: однокласснице неловко называть его прадедом.) — Вот, деда, это Володя…

— Молодой человек, как вас по отчеству? — спросил старик.

— Сергеевич.

Хозяин повернулся к правнучке:

— Запомни, Аня, важную вещь: тебе кажется, что отчества ни к чему, но это вещь важная, отнесённая к памяти предков.

Адъютант без всякой суеты накрывал на стол.

— Все разговоры потом, сейчас принятие пищи.

Аня не удержалась и фыркнула, услышав эту странную казённую фразу.

Старик вдруг подмигнул ей, правда медленно, как может подмигнуть, наверное, черепаха.

Они сели за стол. Где-то рядом в соседней комнате работал телевизор. Был включён очень странный канал: там хор мальчиков бесконечно исполнял длинную заунывную песню о том, что Родина слышит, Родина знает.

Раевский удивлённо отметил, что генерал перед едой выпил рюмку, и тут же сам отпил из стакана, подозревая, что там что-то алкогольное. Но нет, тут же заломило зубы, потому что в бокале обнаружилась чистая, но удивительно холодная вода. Старик клюнул головой, будто птица, и вилкой в тонкой руке (всё, что высовывалось из рукава мундира, было обсыпано пятнышками родинок, как гречневой кашей) ткнул во что-то малосъедобное на своей тарелке. Перед молодыми людьми, впрочем, лежала еда вполне ресторанного качества.

— Я привезла фотографии от папы. — Аня выложила альбом на стол.

— Архип Савельич, прибери, потом посмотрю.

Адъютант неслышно подошёл сзади, и альбом растворился в воздухе.

— Владимир Сергеевич, — тихо сказал хозяин, — а позвольте спросить, фамилия ваша из каких краёв происходит? Что-то мне в ней чувствуется военное.

— Не буду примазываться, — мрачно ответил Раевский. — У нас ведь крепостные крестьяне получали фамилии по господам. Вряд ли я имею отношение к героям той войны. — Он немного подумал и прибавил: — Или к декабристам. Время было такое, архивов не держали. Другого вам предложить не могу.

Старик внезапно прикрыл глаза, а открыв их через мгновение, крикнул:

— Слышала, Анюта? Держись его, он себе цену знает, ершистый. А вы уж не обижайтесь, Владимир Сергеевич. Правильно, примазываться не надо и своих не надо ни во что перекрашивать ни при каких обстоятельствах. Даже если вам сверху прикажут, даже если друзья будут говорить, что так для дела нужно. Другой бы мне тут врать стал… А впрочем, бог с этим со всем. Ты, Анюта, повернись направо-налево, давно тебя не видел. Тебе идёт эта причёска, хоть я, конечно, это не одобряю. Вы ешьте, ешьте. Я ведь что-то слышал о ваших делах краем уха. Внучка делилась по телефону. Значит, серьёзность отношений соответствует моменту?

— Соответствует, — выдохнул Раевский. — Наверное.

— Вы — вместе?

— Да, вместе.

— Ну, тогда позволю спросить: а не кажется ли вам, ребята, что пора взрослеть? По-моему, процесс у вас несколько затянулся. Дела вокруг тревожные — я ведь не об этих переездах, а в мировом масштабе. Впереди институт, образование, а у вас в голове всякая чертовщина. Ты, Анюта, способный человек, будет жаль… Кстати, можете остаться здесь, места хватит.

— Нет-нет. И не вам ли знать, что нашу молодёжь не пугают трудности, — саркастически ответила Аня.

— Владимир Сергеевич, а вы так же разговариваете со своими предками?