Именно различные сегменты элит в основном ведут борьбу за получение, осуществление и удержание власти, используя для достижения этих целей различные средства, ресурсы и стратегии. Таких ключевых игроков во внутренней и международной политике принято называть акторами (с ударением на первый слог). В качестве акторов могут выступать отдельные политики, организации (политические партии и крупные корпорации), зарубежные государства (прежде всего, на международной арене, но иногда и во внутренней политике других стран).

Борьба акторов за власть, которая во многом составляет содержание политики, крайне редко представляет собой «бои без правил», когда акторы ведут борьбу на уничтожение друг друга любыми средствами в отсутствие каких бы то ни было норм. Томас Гоббс, живший во времена английской революции середины XVII века, обозначил такое состояние как «война всех против всех». Чаще всего условия этой борьбы определяются набором формальных и неформальных «правил игры», которые называют институтами. Довольно часто многие неформальные «правила игры» сильно расходятся с формальными, а то и противоречат им. Но это не отменяет главного значения институтов: они предписывают акторам определенные рамки их действий и содержат санкции за нарушения этих правил. Такое понимание институтов, пришедшее из экономической науки [См., в частности: North D. Institutions, Institutional Changes, and Economic Performance. Cambridge: Cambridge University Press, 1990; Грейф А. Институты и путь к современной экономике (уроки средневековой торговли). — М.: Издательский дом ВШЭ, 2013; Аджемоглу Д., Робинсон Дж. Почему одни страны богатые, а другие бедные: Происхождение власти, процветания и нищеты. — М.: АСТ, 2016.], отличается от часто используемого в медиа обозначения тех или иных органов власти и управления в качестве «институтов».

Характер политики в различных странах в разные периоды их истории определяется конфигурациями акторов и институтов. Сочетание этих параметров обозначают понятием политический режим. Различия между политическими режимами отчасти схожи с различиями между игровыми видами спорта: в каждом из них целью игроков является победа над противниками, однако конфигурации как игроков, так и правил игры, согласно которым они стремятся достичь этой цели, довольно сильно различаются от одного вида спорта к другому. Можно сравнить, например, теннис и шахматы, обнаружив различия между ресурсами и стратегиями игроков, и санкциями за нарушение правил игры.

Конечно, политические режимы (как и виды спорта) не являются играми, правила которых раз и навсегда заданы. Они меняются со временем, как и правила, по которым проводятся спортивные соревнования. Изменения политических режимов могут быть эволюционными и плавными, а могут носить «взрывной», или революционный, характер. Продолжая сравнение со спортом, можно представить себе шахматистов, которые вместо передвижения фигур по доске стали бы дубасить друг друга по головам шахматными досками, отказавшись от игры в шахматы. Стабильность политических режимов во времени характеризует устойчивость их равновесия, которую называют консолидацией. Консолидированные режимы, как правило, не могут внезапно исчезнуть или трансформироваться сами собой, и изменение конфигурации их акторов и/или институтов, если и когда оно происходит, обычно не ведет к смене режимов.


Со времен Аристотеля политологи описывали и анализировали большое количество разных типологий политических режимов. Чтобы не обсуждать их подробно на страницах этой книги, проще всего воспользоваться самым простым разделением режимов на демократические и недемократические (их синоним — понятие «авторитарные»). Демократический режим (или демократия), как ее понимал Йозеф Шумпетер, — это набор институтов, который предполагает, что осуществление власти происходит в результате конкурентной борьбы элит за голоса избирателей в рамках свободных и справедливых выборов [Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. — М.: Экономика, 1995. — С. 355.]. Такое определение демократии, которое иногда обозначают как электоральную демократию, представляет собой заведомое и довольно сильное упрощение. Реальная практика современной демократии намного сложнее: как правило, она также предполагает, помимо конкурентных выборов, наличие многих других элементов.

Конкурентные выборы — необходимое, но не достаточное условие для обеспечения демократии. Не бывает демократии без равноправной конкуренции элит на выборах. Именно здесь проходит красная линия, которая отделяет демократии от недемократических режимов. Электоральная демократия — это такой режим, где политики и партии могут терять власть в результате поражения на выборах [Przeworski A. Democracy and the Market. Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 10. // Чтобы обсудить беседы “первого и второго стульев”, я разговаривала с более чем 150 молодыми людьми, от подросткового возраста до тридцати с небольшим лет; с одними мы беседовали в группах, с другими — по отдельности, а с третьими — в семейной обстановке. Большую часть групповых бесед я провела в офисе или переговорной комнате. Некоторые из них были “беседами в домиках” с детьми в летнем лагере: каждый раз это было примерно по десять ребят, уже занявших свои места в двухъярусных кроватях незадолго до того, когда выключат свет. Кроме того, 27 взрослых поделились со мной своими самыми запоминающимися разговорами. Я также поговорила с 64 сотрудниками средней и старшей школы: с учителями, воспитателями, психологами и администрацией. В некоторых местах, чтобы отразить события последнего времени, я обращаюсь к голосам молодых людей, с которыми беседовала в 2008–2010 годы. Таким образом, я изучила более 300 интервью, где зафиксированы не столь отдаленные времена, когда СМС и социальные сети еще были в новинку. // Мои главы о “беседах трех стульев” посвящены высшему образованию и работе. Работая над главой об образовании, я поговорила с профессорами колледжей и университетов, с администрацией и студентами. В этом случае трудно подсчитать количество людей, с которыми я беседовала, потому что я опиралась на разговоры, состоявшиеся в течение десятилетий, проведенных в университете. // Занимаясь главой о работе, я общалась с рядом специалистов, в том числе с юристами, врачами, архитекторами, консультантами и представителями сообщества финансовых услуг. В компании по разработке программного обесепечения, которую в этой книге я называю HeartTech, в дизайнерской фирме, которую я называю “Стоддард”, и в консалтинговой компании, которую я называю Ready-Learn, я смогла организовать фокус-группы, а также провести индивидуальные беседы с широким кругом сотрудников, от инженеров и программистов до финансовых руководителей, архитекторов и помощников по административным вопросам. Собирая материал для главы о работе, я побеседовала с 202 профессионалами. // Говоря о беседах в публичном пространстве, я обращаю внимание на растущую политическую сенсибильность тех, кто вырос со смартфонами, поэтому главным образом возвращаюсь к своим данным о подростках и молодых людях.]. Оговорка «могут терять власть» важна: не всегда власть по итогам выборов на самом деле теряется. В некоторых демократиях неудачно выступившие на выборах партии могут входить в состав правительственных коалиций на правах младших партнеров. Есть и примеры демократий, где одна партия находилась у власти десятилетиями. Так, в Японии Либерально-демократическая партия удерживала господство в течение 38 лет, но и она уступила власть после поражения на выборах.

Политическая конкуренция, составляющая основу электоральной демократии, создает основы реализации политических свобод, присущих современным развитым демократиям (их часто называют либеральными демократиями): свободы слова, свободы ассоциаций (создания политических и неполитических организаций). Политическая конкуренция важна и тем, что она вынуждает правящие группы к подотчетности своим согражданам [См.: Даль Р. Демократия и ее критики. — М.: РОССПЭН, 2003.]: голосование избирателей служит основным, но далеко не единственным механизмом подотчетности.

Современные политические режимы, не попадающие под определение электоральных демократий, мы будем далее называть авторитарными (или автократиями) [См.: Голосов Г. Автократия, или одиночество власти.]. Здесь, однако, необходимы две важные оговорки. Во-первых, в качестве синонима понятия «авторитаризм» иногда используется понятие «диктатура», противопоставляемое «демократии» [Достаточно вспомнить заголовки двух авторитетных научных книг: Мур Б. Социальные истоки диктатуры и демократии: Роль помещика и крестьянина в создании современного мира. — М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2016; Асемоглу Д. (Аджемоглу Д.), Робинсон Дж. Экономические истоки диктатуры и демократии. 3-е изд. — М.: Издательский дом ВШЭ, 2020.]. Но в русском языке понятие «диктатура» обычно связывается с репрессиями и массовым насилием, и поэтому мы в дальнейшем постараемся к нему не обращаться. В современном мире отнюдь не все авторитарные режимы опираются на «кнут» как на основной инструмент господства. Многие из них стремятся использовать в качестве средства поддержания лояльности своих сограждан прежде всего «пряники» (российский политический режим, как будет показано далее, не являлся исключением).

Во-вторых, по разным причинам часть специалистов до недавнего времени была склонна называть «гибридными» те авторитарные режимы, которые не прибегают к массовым репрессиям, используя при этом в своих целях и некоторые институты, присущие демократиям (прежде всего это выборы из нескольких партий и кандидатов, но не только они). Некоторые из этих режимов внешне могут напоминать демократии, и их лидеры сознательно стремятся достичь такого сходства. Как следует из примера с проспавшим три десятилетия россиянином, к такого рода режимам относится и российский. Однако это внешнее сходство не должно никого обманывать: таким режимам не присуща смена власти в результате конкурентных выборов, и поэтому термин «гибридный режим» по отношению к ним избыточен: он способен лишь ввести читателей в заблуждение. Потому в этой книге он не используется.

Мир авторитарных режимов отличается большим разнообразием (ничуть не меньшим, и даже большим, нежели мир демократий). Им присущи разные конфигурации акторов и институтов («правил игры»). Ряд специалистов выделяют [Geddes B., Wright J., Frantz E. How Dictatorships Work: Power, Personalization, and Collapse. Cambridge: Cambridge University Press, 2018.] традиционные монархии (как в Саудовской Аравии), военные диктатуры (как в ряде стран Латинской Америки в 1960–1980-е годы), однопартийные режимы, в том числе и коммунистические (как в Советском Союзе и странах Восточной Европы до 1989–1991 года), и, наконец, персоналистские автократии, где власть сосредоточена в руках лидера и его окружения [Хотя в современном русском языке все чаще используется гендерно нейтральное обозначение «он/она», по отношению к авторитарным лидерам принято говорить исключительно «он», поскольку в современном мире среди лидеров авторитарных режимов женщин нет.].

Авторитарные режимы могут опираться на совершенно разные механизмы поддержания своей легитимности. Если для монархий характерна традиционная легитимность, то большинство автократий вынуждено искать способы обеспечения рационально-легальной легитимности. Некоторые авторитарные режимы носят «гегемонный» характер [Howard M.M., Roessler P. Liberalizing Electoral Outcomes in Competitive Authoritarian Regimes // American Journal of Political Science, 2006, vol. 50, № 2. P. 365–381.]: они не проводят выборов вообще, или (чаще) эти выборы носят фиктивный характер и представляют собой «выборы без выбора», то есть голосование без альтернатив (как в Советском Союзе до 1989 года).

В последние десятилетия все большее распространение в мире (в том числе и в постсоветских странах) [Hale H. Patronal Politics: Eurasian Regime Dynamics in Comparative Perspective. Cambridge: Cambridge University Press, 2015; Way L. Pluralism by Default: Weak Autocrats and the Rise of Competitive Politics. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 2015.] получают авторитарные режимы, которые обозначают как электоральный авторитаризм. В таких режимах — их примерами могут служить Мексика с 1930-х до 1990-х годов или Египет времен правления Хосни Мубарака — институт выборов имеет вполне реальное значение, и к участию в них допускаются различные партии и кандидаты. Однако формальные и неформальные механизмы этих выборов призваны не допустить по их итогам смену власти. Высокие входные барьеры для участия нежелательных партий и кандидатов, заведомо неравный доступ участников кампаний к финансам и СМИ, систематическое использование государственного аппарата для увеличения количества голосов, поданных за правящие партии и кандидатов, наконец, злоупотребления в их пользу на всех стадиях выборов, в том числе при подсчете голосов — вот лишь некоторые элементы авторитарного «меню манипуляций» [Schedler A. Elections without Democracy: The Menu of Manipulations // Journal of Democracy, 2002, vol. 13, № 2. P. 36–50.].

Заведомо неравные «правила игры», которые призваны обеспечить победу носителей действующей власти и/или их сторонников и ставленников (их принято называть «инкумбентами») независимо от предпочтений избирателей [Levitsky S., Way L. Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War. Cambridge: Cambridge University Press, 2010; Schedler A. The Politics of Uncertainty: Sustaining and Subverting Electoral Authoritarianism. Oxford: Oxford University Press, 2013.], в первую очередь отличают электоральный авторитаризм от электоральных демократий. «Гегемонный» авторитаризм уступает место электоральному из-за того, что правящие группы этих режимов нуждаются в проведении выборов как средстве собственной легитимации внутри страны и за ее пределами: в противном случае само существование этих режимов может оказаться под угрозой. Однако нечестные выборы — это обоюдоострое оружие, и порой они могут повлечь за собой острый кризис легитимности электоральных авторитарных режимов, о чем свидетельствуют последствия президентских выборов 2020 года в Беларуси.