Владимир Яценко
Бог одержимых
Свежая кровь
Григорий опасливо покосился на оранжевый пар, вьющийся над кружкой, и напомнил:
— Девушка, я заказывал чай…
Официантка хмыкнула, сбросила с подноса на стол тарелки, завёрнутые в салфетку вилку и нож и ушла.
— Не пей, козленочком станешь… — негромко сказал кто-то из соседей.
Григорий с тоской посмотрел вслед официантке — «так себе», а голос проигнорировал: ссориться с местными — что в колодец плевать. Официантка скрылась за стойкой бара, возле которой не терял надежды наладить общение с залом невысокий, невероятно измождённый человек в монашеской рясе:
— …сколько бы люди ни ломали игрушки, дарованные им Господом, сколько бы ни уродовали, ни насиловали свою среду обитания, Господь раз за разом обращает всё на пользу любимым чадам своим. Ядерные могильники снабжают горючим реакторы звездолётов. Химическое и бактериологическое оружие превращается в активную среду биостанций, извлекающих из морской воды водород и тонны ценнейших металлов…
— Эй, Пост, это ты про золото, что ли? — прерывает монаха кто-то из дальнего угла зала. — Так нам оно вроде и ни к чему. После нас кто же его в руки возьмёт?
Раздались жиденькие хлопки, кто-то несколько раз свистнул.
«По-видимому, это у них такое развлечение, — подумал Григорий. — Что ж? Как кормят — так и шутят…» Скользнув взглядом по тёмному экрану телевизора, прикрученному под потолком над стойкой бара, он посмотрел на блюда, стоящие перед ним, и понял, что совсем не голоден. В глубокой тарелке чуть подрагивало желеобразное варево. Что-то вроде холодца: полупрозрачная вибрирующая масса, в которой неизвестное растение раскинуло свои веточки по всему объёму.
«Что бы это значило? — задумался Григорий. — Желе, кисель? Вообще-то я заказывал овощной суп. Это они вилкой и ножом суп едят?..» В любом случае, для него, язвенника с пятилетним стажем, эта пища была неприемлемой.
Григорий почувствовал привычную боль чуть пониже груди, засосало-закололо под рёбрами в правом боку ближе к спине…
— Не «мохай», паря, — оскалился сосед по столику — невзрачный дедок в кепке-ленинке. — Ешь. Проверено — мин нет!
Участие завсегдатаев в его недоумении от местной кухни злило. Но спрашивать, а уж тем более обостряться, Григорий не хотел. Да и стоит ли испорченного на несколько дней настроения несостоявшийся ужин?
Он взглянул на вторую тарелку и понял, что у него просто нет выбора, — следовало немедленно расплатиться, встать и уйти. На плоской тарелке несколькими отдельными горками были разложены разноцветные, мелко натёртые массы, обильно залитые фиолетовым соусом. «Салат, — решил Григорий. — Впрочем, я могу и ошибаться: вот это — суп, а желе — салат…»
Он принюхался: сложная смесь пенициллина и машинного масла. Еда так пахнуть не может.
— …Страждущих много, — неожиданно повысил голос Пост. — Господь дал надежду каждому. Чтоб, значит, пользовались. А мы — как собаки на сене. Ни себе — ни людям. Почему сами настойки не производим? Почему учёный люд тесним? Зверьём травим, плесенью кроем? Да хотя бы сырьё продавали, если перерабатывать не умеем, а учиться не хотим. И экономику бы подняли, и людям добро…
— Ага, — выкрикнул кто-то рядом с Григорием. — Вот свалится эта чума нам на голову: туристы пополам со студентами. Порежут нас на кусочки и будут исследовать да шнобелевские премии за кордоном получать…
Зал одобрительно зашумел, кто-то засмеялся.
— Чего ржёте? Вот положат под микроскоп, там и будете смеяться, на стекле ихнем, под лампами…
Несмотря на смех и двусмысленные шутки, Григорий не чувствовал враждебности. Если бы не голод и необходимость в строгой диете, он нашёл бы способ принять участие в общем веселье. Эх, если бы перед ним стояла тарелка супа! С картошкой и зеленью. С редкими ракушками рожков. И соль… и мелкая пудра молотого перца на золотистой поверхности куриного бульона. И хлеб! Хлеб?
В отдельной корзиночке лежали тонко нарезанные ломтики серого цвета. Григорий взял один, принюхался, потом разломил. Нет. Это был не хлеб. Две половинки никак не хотели расставаться друг с другом: по месту разлома белесыми пружинками вытягивались, распрямляясь, тонкие ниточки.
— Друг, я возьму парочку? — Молодой парень в оранжевом свитере кивнул на ломтики. — Что, аппетита нет?
Старикан в кепке засмеялся. Григорий вздохнул и протянул парню всю корзинку:
— Мне только две! — запротестовал тот.
— Забери всё, — тихо попросил Григорий. — И если надумаешь, то и это тоже, — он кивнул на тарелки.
— Напрасно ты так, — заметил парень. — Оно поначалу только горькое, потом ничего, привыкаешь. Даже гнилостный привкус уходит…
Григорий покачал головой: «Надо же:?гнилостный привкус? — подумал он. — Где эта дура в переднике? Заплатить и бежать. Только залить в термос кипяток. В автобусе — чай и варёное мясо в холодильнике. Со вчера ещё кусок хлеба оставался. Выживу! Часа два до Копти, а там по бетонке до границы. Если бы не эта компания в Тернополе, уже проезжал бы Шостку. Заладили:?Подбрось, дядечка, до бродов?. Деньги, конечно, немалые. Считай, ещё один заработок за поездку. Вот и соблазнился. Только кто ж знал, что броды эти через реку Уж? В карантинной зоне? Пропуска-то нет! За въезд пассажиры солдатам заплатили, а вот во что выезд обойдётся, завтра узнаем…»
— И пусть изучают! — не сдавался Пост. — Вот так, сообща, всем миром и будем с бедой справляться. Мы им черёмуху, живосил, мяту нашу чёрную, а они нам врачей, клиники…
— О какой это «беде» ты толкуешь, Пост? — возмутились с передних столиков. — Как по мне, жизнь удалась!
— Да на кой нам, к лешему, их врачи, Пост?! — особенно злобно закричал кто-то. На крикуна неожиданно зашикали. — Только и спасения, что живосилом балуемся, оттого и сами, и дети на людей похожи. А врачи твои — убийцы в белых халатах.
— Это кому здесь врач нужен? — осаживает чью-то злость сильный уверенный голос. — Тебе, что ли, Пост? Или тому идиоту, который машину на траве бросил?
Как-то сразу всё стихло.
— Ты о чём это говоришь, Грыць? — отозвался в тишине уже знакомый голос неподалеку от бара. — Кто-то машиной на траву выехал?
Григорий почувствовал, как обострилась боль в боку, кровь прилила к щекам, а спину обдало холодом. Сомнений быть не могло. Речь шла о его микроавтобусе. Табличку «на траву не выезжать» он видел, но значения, как обычно, не придал. Мало ли? «По газонам не ходить», «собак не выгуливать»… Лес! Кругом дремучий лес, чтоб ему пусто было. И как только угораздило в такую глушь забраться?
— Эй, парень, — повысил голос Грыць, и Григорий понял, что отсидеться не получится. Взгляды всех присутствующих теперь были обращены к нему. — Похоже, это я к тебе обращаюсь!
— Да? А мне показалось, к какому-то идиоту… — с облегчением отодвинув от себя тарелки, сказал Григорий.
— А как ещё назвать человека, который читать не умеет? Ясно же написано: на траве машины не оставлять! Специально двор бетонировали… знаешь, во сколько доставка цемента обошлась?
«А что? Хороший повод встать, выйти и уехать, — подумал Григорий. — Всё равно есть ЭТО я не буду. А если съем — умру, и никакая но-шпа не поможет…»
— Бегом, парень. — Грыць, высокий мужчина в чёрном кожаном плаще, — был не на шутку встревожен. И его тревога каким-то необъяснимым способом передалась остальным. — Возможно, ещё успеешь…
«Что за чёрт? — подумал Григорий. — Это у них тут табу такое? Какая-то религия?»
«Давай, давай», — поддержали Грыця ещё голоса. Парень, что от загадочных хлебцев Григория избавил, озабоченно поинтересовался: «Давно стоит? Кажется, Степан с Пришибом выходили. Что же: вернуться сказать не могли?..»
Кто-то за спиной добавил: «Может, специально навёл кто?»
Неожиданный интерес к простому вопросу пугал и сбивал с толку. «Это они так чужаков не любят? — подумал Григорий. — Или траву берегут?»
— Ладно, ладно, мужики, — громко сказал он, перекрикивая общий гомон. — Если это для вас так важно, всё! Ваша взяла. Пойду, переставлю…
— Это не нам, — ласково поправил его Грыць. — Это для тебя важно. Нам-то вообще плевать…
Но Григорию не то что бы спорить — находиться здесь было противно. Он оставил на столике двадцатку и двинулся к выходу.
— Бегом! — напомнил ему Грыць.
— Да пошёл ты… — рассеянно бросил через плечо Григорий.
Для него и корчма с ядовитой пищей, и её непонятные завсегдатаи уже были далеко. Через полчаса он будет вспоминать это место как кошмарный сон.
— Дурак, — внятно сказал кто-то в наступившей тишине. — О тебе же печёмся…
— Ага, — уже возле дверей ответил Григорий. — А я-то думаю, почему это у меня чашка с чаем дымит как труба суперфосфатного завода?..
Толстая дубовая дверь, великолепно сработанная под старину: вместо ручки — широкая кожаная петля, — отгородила его от жующей компании, отрезав от шума и людей. Здесь, снаружи, ждала тишина и вечерняя прохлада конца сентября. Небо, устав от лета, пряталось за сплошной пеленой низких облаков. Но западный горизонт был чист, и в этой узкой полоске радостной голубизны вот-вот должно было показаться солнце, чтобы через две минуты окончательно уйти до завтрашнего утра.
Стукнула дверь. Григорий обернулся: в сумерки выполз Грыць, за ним ещё кто-то… Смешливые, развязные, хозяева жизни и округи.
— А-а, турист! — насмешливо ухмыльнулся один.
— Даже не пригубил, — поддержал другой. — Химию нашу…
— Бегом к машине, — хмуро бросил Грыць.
В это мгновение показалось солнце. Света хватило всем. Мгновенно обласкав и умыв теплом безликую местность, превратив унылый осенний пейзаж в цветную открытку с райских островов, солнце, будто прощаясь, послало этот воздушный поцелуй всем и каждому.
Нет. Не всем.
— Шевелись, турист, — голос Грыця был полон яду. — Или без машины остаться хочешь?
— Без машины? — спокойно переспросил Григорий. Он всё ещё щурился на заходящее солнце. Смотрел изо всех сил, впитывая его тепло, и не мог насмотреться. Будто в последний раз видел. — Нет, конечно. Без машины я остаться не хочу…
И всё… погасло. Ушло солнце. И сразу померк, обесцветился мир. Стал серым и плоским, как древняя фотография времен Второй мировой войны.
Вдруг кто-то охнул.
— Смотри, парень, — с чувством сказал Грыць. — Смотри и не жалуйся, что тебя не предупреждали.
Григорий с сожалением отвлёкся от далёкого горизонта, за которым только что спряталось дневное светило, и мгновенно забыл о нём. Его микроавтобус, покачиваясь, оседал, проваливался в землю. Сперва в грунт ушла резина, потом под землёй оказались диски…
— Это ещё что такое?
Колёса ушли в землю. Вокруг тонущего в грунте автобуса приподнялась складка в полметра высотой. И эти гигантские губы засасывали машину всё глубже и глубже, вот уже только окна нелепо выглядывают из травы. Странно было смотреть на технику под этим ракурсом: с высоты роста теперь просматривалась крыша…
— Эй!!! — закричал Григорий и рванулся вперёд.
Его не пустили. Чьи-то руки вцепились в шею, кто-то обхватил корпус, ещё двое стиснули с боков, сковывая движения, не давая возможности пошевелиться. Он опустился на колени, и тот, что повис на шее, придавил того, кто держал талию. Хватка на талии едва ослабела, но и этого оказалось достаточно, чтобы Григорий мощным рывком перебросил противника через голову. Потом прямо с колен перекатился на спину: нападающий, что повис на нём, коротко вякнул и отпустил руки. Теперь остальные…
«Остальных» не было. Расступились в стороны. Смотрят хмуро. Потирают ушибленные места. Григорий развернулся: на месте пассажирского «Рекса» чернел свежевспаханный грунт.
Григорий сделал шаг, потом второй.
Он подошёл к самому пятну, присел и положил руку на чёрную землю. Земля была тёплой и тонко, на самой границе восприятия, вибрировала. Грунт мелко измельчён. Самый крупный комок казался не больше ногтя на мизинце.
Григорий принялся ладонями отбрасывать податливую почву в сторону. Никто не стал ему помогать, никто не двинулся в его сторону. Так и стояли невзрачной толпой на бетонированной площадке перед дверью корчмы, хмуро глядя то ли на него, то ли на его работу.
— Это что такое? — закричал Григорий. — Зыбучие пески?
Ему не ответили. Только зашевелились, будто просыпаясь, тени, да кто-то устало сказал:
— Всё, мужики. Концерт окончен. Айда в корчму. Эй, землекоп, как надоест в экскаватор играть, в сенях руки вымой и заходи. Говорить будем…
* * *
«Не хотел же ехать! Ох, как не хотел!
Как чувствовал. И Виленка плакала. Будто знала. Никогда не ревела перед рейсом, а в этот раз повисла на шее: „Папа-папочка“! Отпускать не хотела. И Катерина…»
— Значит? так, парень, — дружелюбно сказал Грыць. — Звать меня будешь Капитаном. Разговор у нас долгий, так что имена — непоследнее дело…
Они вернулись в корчму. Народ уже расселся по своим местам. Проповедник, монах Пост, куда-то исчез, растворился среди столиков, а может? и вовсе ушёл: не показалась ему публика достойной времени…
— А Грыць, что же? — немного задыхаясь, спросил Григорий. — Разонравился?
Схватка у дверей корчмы обессилила его. Да и рытьё грунта голыми руками здоровья не прибавило. Верх живота горел, от боли в боку темнело в глазах…
— «Грыць» — это для местных, — спокойно уточнил Капитан. — К тебе это, стало быть, не относится. Кстати, а как тебя зовут? Документы хоть какие-то остались?
— Документов нет, — хладнокровно ответил Григорий. — А зовут меня Григорием.
— Григорий? — переспросил Капитан. — Тёзка, значит?
Он поднял руку, подзывая официантку. Та подлетела, будто дожидалась его команды.
— Давай-ка, Настёна, всё-таки парня покормим. Что-то мне подсказывает, что он сейчас от голода в обморок хлопнется. Поджарь-ка нам яблок, налей квасу и, помню, ржаные лепёшки я Петровичу на неделе привозил…
— Пять минут, дядя Гриша, — пообещала Настя. — Квас и лепёшки сразу принесу, а яблочки чуток обождёте…
— Нет, — выдавил из себя Григорий. Он уже едва сдерживался, чтоб не скорчится от боли. — Не смогу я этого есть.
— А что такое? — заинтересовался Капитан. — Ого! Да что это с тобой?
— Язва у меня. Двенадцатиперстной. Если вовремя не поем — на стенку лезу. Мне ещё таблетки нужны. Мои теперь в автобусе, под землёй…
— Язва? — с улыбкой здорового человека переспросил Капитан. — То-то я гляжу, ты какой-то зелёный… Да после нашей диеты, парень, ты о своей язве ни разу не вспомнишь, а медицинские припасы скормишь урне для мусора. Так, Настёна, вместо кваса — клюквенный морс и колечко сарды. Только без соуса, как по первому разу…
— Конечно, — кивнула Настя. Она посмотрела на Григория, и тот готов был поклясться, что разглядел в её глазах сочувствие. — Бегу…
— Давай, давай, красавица, — снисходительно кивнул Капитан. И уже к Григорию: — Как насчёт Грига? Грыць у нас есть, Гришка тоже. А вот Грига еще не было…
— Если я — Григ, то ты — Кэп, — прошептал Григорий, боль под диафрагмой становилась непереносимой. — А зачем яблоки жарить? Может, лучше, картошку сварить?
— Кэп так Кэп, — заулыбался Капитан. — А ты, парень, не промах. Чует мое сердце, что разговор у нас получится. А картошку, Григ, кушать мы не можем. Поскольку из почвы нашей она сама выбирается да так и норовит зубами в ногу вцепиться. Зубы у неё небольшие, но острые, — он покачал головой. — И с десяток рядов будет. Не дай бог встретится… Так что жарим старый добрый топинамбур, а по-нашему — земляное яблоко…
Подлетела Настя с тяжёлым, отблескивающим влажными потёками кувшином. Две чашки, корзинка с лепёшками, маленькое блюдце с оранжевым колечком.
«Похоже на ананас», — подумал Григорий.
— Уже на сковороде, — радостно сообщила Настя, по-видимому услышав последние слова Капитана. — Пять минут…
И ускакала.
— Ешь, — велел Капитан. — Колечко сарды, лепешка и пара глотков морса. Давай. Как рукой снимет. Это я тебе как медик говорю.
«Терять-то мне нечего, — подумал Григорий. — Хуже быть не может». Он послушно принялся за еду, не забывая следить за ходом мысли Капитана.
— Машину ты потерял, денег нет, документов тоже… — меланхолично перечислял тот, наливая себе морс. — Знаешь, парень, а ведь у тебя только три варианта…
— Что это было? — спросил Григорий.
— Ты о чём?
— Машина сквозь землю…
— А-а, — Капитан небрежно махнул рукой. — Рой медведок прошёл. Они чувствуют давление на траву. Когда животное погибает, оно лежит себе, понимаешь, смердит и давит траву. Вот медведки и приспособились. У нас ведь как — все едят каждого, а каждые — объединяются, чтоб их не так часто ели…
Сарда по вкусу напоминала ливерную колбасу не первой свежести, зато лепёшка и морс понравились. Вкусно. Он доел лепёшку и сразу потянулся за следующей, но остановился: «Подождем, что кишки скажут», — предостерёг он себя.
— А дом почему не проваливается?
— Вот чудак! — изумился Капитан. — Разве дома на траве стоят?
— В самом деле… — кивнул Григорий. — Давайте ваши варианты.
— Молодец, — похвалил Капитан. — Итак. Во-первых, тебя можно просто отправить в Киев. Недельку-другую у нас покантуешься, пока, значит, оказия какая-нибудь не подвернётся. Сам понимаешь, автобусы у нас по расписанию не ходят…
— И что дальше будет?
— Зависит от того, что споёшь, — пожал плечами Капитан. — Для начала мне скажи, кто такой и как в карантине оказался…
— А вы кто такой? — чуть осоловело спросил Григорий.
Сарда с лепёшкой уютно улеглись в желудке. Внутри всё потеплело и расслабилось. Боль ушла. Теперь хотелось спать.
— Ух ты! — сказал Капитан. — Молодой, наглый, счастливый?
— Было бы счастье, видели бы вы меня, — буркнул Григорий.
— Не было бы счастья — сидел бы сейчас в своей машине на глубине пяти метров, — заметил Капитан. — Или я с обходом в другое село завернул. Что делать бы стал?
— Кто вы такой? — нахально повторил вопрос Григорий.
— Это можно, — снисходительно ответил Капитан. — Только если я по всей форме представлюсь, то из разговоров у нас только официальная часть и останется. Про Киев, я имею в виду. Ещё будет участок, решётка и замок на дверях… ну как? Интересуешься ещё моими документами?
— Нет-нет, — замахал руками Григорий, какая-то крошка потревожила трахею. Он заперхал, прокашлялся. — Григорий Скадовский, русский, москвич. Отвёз бригаду строителей в Ивано-Франковск. В Москве дачу барыге строили. Сюда завернул за длинным рублем. Семейка из Тернополя в Броды попросилась…
— А-а, Степаненковы вернулись. Знаю, — заметил Капитан. — Так это ты их привёз? Папа, мама, двое детишек?
— Трое, — поправил Григорий и подлил себе морса. — Трое у них детишек. Салон под самый потолок узлами-чемоданами забили…
— Так ты — русский? Из Москвы? Тогда дело осложняется. В Киеве недели две уйдёт, чтоб через посольство установить твою личность. Потом ещё неделька на бумажные дела. В общем, месяца через два вернёшься домой…. Без денег, машины и документов. И знаешь, что?
— Сейчас узнаю…
— Это нелучший способ провести время.
Григорий вспомнил местные блюда и вздрогнул.
— Но ведь есть варианты, — напомнил он.
— Конечно, — согласился Капитан и на минуту задумался. — Второй вариант — это начать раскопки. Только есть тут одно обстоятельство…
