— А мотив? — спросила я. — Мотив имеется?

— Что? — переспросила игуменья Серафима.

— Дарья Владимировна спрашивает о предполагаемых причинах совершения преступления, — объяснил ей следователь. — Но я думаю, что об этом ей будет правильнее услышать от вас.

— Ох, господи! После таких-то разговоров не знаю, с чего и начать.

— Да вы, матушка, начните с того, как камень к вам в монастырь попал, — подбодрил ее Макарий.

— Ну да, а то с чего же, — сказала монахиня, пожевала губами и, осенив себя крестным знамением, начала говорить: — По осени еще пришли в монастырь селькупы [Селькупы — небольшой народ, проживающий на севере Западной Сибири.]. Издалека, с самого Васюганья. За год до того там наши сестры побывали, крестили племя, наставили на путь истинный.

Видя наше изумление, она очень по-доброму улыбнулась и пояснила:

— Сестры наши слово Божие и в более дальние края доносили, до самого Ледовитого океана! Даже с его берегов к нам слова благодарности приходят за просветление и обращение к истинному Богу. Вот и селькупы те с благодарностью пришли и с дарами. А среди прочих даров был камень. Зеленый, как стекло, а размером с куриное яйцо. Я сама да и сестры наши не горазды в каменьях разбираться. Решили, что камень он и есть просто камень. Он с того самого дня запросто на подоконнике у меня в келье [Келья — жилое помещение в монастыре. Как правило, это крохотная комната, но у настоятельницы келья могла быть просторнее и состоять из нескольких помещений.] лежал. Среди прочих пустяков. Второго же дня заглянула к нам в обитель княгиня N, известная своим усердием в делах веры и не раз монастырю нашему и приюту при нем помощь оказывавшая. Вот княгинюшка-то и разъяснила, что камень этот — изумруд и что цена у него несусветная. Я и припомнить не могу, что она про цену его в точности сказала, какие такие цифры называла. Помню лишь, что в полное изумление от тех цифр пришла. Княгиня погостила всего ничего да и уехала, оставив меня в раздумьях. С одной стороны, ежели она права, то от камня можно много денег получить и потратить их на благое дело. Но с другой стороны, княгиня стара, глаза видят плохо, да и камень с виду невзрачен, не блестит, не переливается. И откуда у селькупов таким каменьям взяться? Каменья в горах находят, а не в тайге.

— Селькупы — племя кочевое, — пояснил епископ. — От Урала до озера Байкал кочуют. А на Урале изумруды — дело почти что обычное. Не блестел же камень оттого, что не обработан, не отшлифован и не огранен.

— Ну откуда мне обо всем этом знать было? — чуть обиделась Серафима и даже развернулась в сторону от Макария и лицом в нашу сторону. — Так я решила камень этот владыке отправить. Договорились, что с самого раннего утра, сразу после молитвы, сестра Евдокия его и повезет в город, благо и другие дела там имелись. Насчет возка договорились. После молитвы Евдокия ко мне зашла, камень тот в ладанку [Ладанка — маленький мешочек, в который кладут ладан или амулет. Обычно она носится на шее.] положила — едва он там и поместился, ладанка-то небольшая совсем, — и пошла к дому Ивана Кузина, что у нас при монастыре извозчиком. Сама пошла оттого, что от дома извозчика к городу прямо ехать. А если бы ему к монастырю подъезжать, так круг бы получился, а второй обратно. Вот и пошла Евдокия. Но не дошла. Упокой, господи… И камень тот, пропади он пропадом, не донесла — похитили камень.

Монахиня замолчала, собираясь с духом. Никто ее не торопил.

— Что еще рассказать, уж и не знаю.

— А кто еще, кроме сестры Евдокии и вас, знал, что княгиня в камне изумруд признала? — поинтересовалась я.

— Да никто, — уверенно ответила настоятельница. — С чего мне с сестрами о суетном беседы вести? Княгиня мне наедине сказала, что это изумруд. А Евдокии я только и сообщила, что она с утра камень должна будет архиерею свезти. Та, как должно, ни о чем не переспрашивала, а исполнила, как велено было. А что не до конца, так в том не ее вина. Вы уж, Дмитрий Сергеевич, сыщите злодея. Перед Богом он ответит в свое время. Но и перед людьми ответ держать тоже должен!

— Буду стараться, — просто сказал следователь.

У меня в голове крутилось сразу столько мыслей, что я не понимала, какую из них начинать думать. Хотя главной на тот момент была мысль о том, что не могло исчезновение камня быть случайным.

— Дмитрий Сергеевич, — обратилась я к следователю. — А вы сестер в монастыре опрашивали?

— Скажем так: опрашиваем. Хотя, возможно, мои люди уже и закончили, но я с ними еще не встречался. И результатов вскрытия пока не знаю. Так что сказать мне вам больше нечего.

— А можно нам в монастырь съездить? — обратилась я ко всем сразу. — Мы же этим себя опасности не подвергнем?

Архиерей чуть кивнул, но счел нужным оставить решение за полицейским.

— То, что преступником является одна из сестер или иной человек из монастыря, — сказал тот, — можно предполагать лишь теоретически. Так что, думаю, опасности нет. А раз меня вынудили привлечь вас к следствию…

Ох, какие молнии засверкали! Сначала во взоре игуменьи Серафимы, когда разговор зашел о подозрении, хотя бы и «теоретически» падающем на одну из сестер, а потом в скрестившихся взглядах епископа и следователя. Это уже при словах о «вынуждении».

— …То съездите, — продолжил Дмитрий Сергеевич, выдержав взгляд епископа. — Может, свежим глазом увидите то, что мы не заметили.

— Так возьмите мой возок, — предложила монахиня. — Я тут до вечера пробуду, а вы к тому времени обернуться успеете.

— Что-нибудь еще? — спросил епископ.

У меня ни вопросов, ни пожеланий, помимо уже высказанных, пока не было. Но у Пети они нашлись:

— Ваше преосвященство, — умоляюще обратился он к хозяину дома. — Я в гимназии учусь, и даже поездку в святой монастырь в совершенной близости от города господин инспектор народного образования, если о ней узнает, может расценить как нарушение гимназического устава и счесть достойной наказания…

— Хорошо, — понял его просьбу епископ. — Я переговорю с его превосходительством и попрошу не препятствовать в исполнении моего поручения.

— Спасибо! — обрадовался Петя.

На прощание мы все трое приняли благословление, сперва от игуменьи, а потом и от епископа.

— Господа! — обратился к нам Дмитрий Сергеевич, едва мы вышли из библиотеки, но тут же сменил официальный тон на отеческий. — Даша! Петя! Вы видели, с каким душевным скрипом я согласился на ваше участие в расследовании. Не ожидал я такой блажи от самого архиерея. И того, что он полицмейстера уговорит. Мне же самому с ними спорить невозможно — чином не вышел. Так я вас еще раз прошу: вы на досуге размышляйте, здесь даже я, не буду врать, на вас рассчитываю, потому как дело и впрямь загадочное. Но вы уж никуда не лезьте без моего разрешения. Слишком все в этом деле запутанно, непонятно и страшно.

2

Возок игуменьи Серафимы оказался невелик и скромен, как и положено монастырскому возку: крохотная будочка, установленная на простые сани. Лошади, правда, были хорошие: обе каурой масти, с пышными гривами и хвостами, заботливо вычесанными. По тому, как ласково с ними обращался возница, было ясно, что это его рук дело.

Внутри кабинка показалась чуть просторнее, чем выглядела снаружи. Вдвоем мы разместились, можно сказать, с удобствами.

— И что вы обо всем этом думаете? — спросил Петя.

— Думаю, что прежде всего нужно прислушаться к словам Дмитрия Сергеевича и просьбам его преосвященства.

— Это вы на что намекаете? — сделал невинное лицо гимназист.

— На то, что вы, Петя, увильнули давать обещание, которое с нас обоих требовали.

— Так зато хотя бы у меня руки развязаны будут! Честное слово, я не собираюсь лезть в опасные дела. Но вдруг понадобится совершенно незначительный риск?

— Я однажды уже полагала, что риск самый незначительный. Или вам обязательно надо, чтобы вас самого по голове стукнули?

— Даша, вы несправедливы. Я и на чужих ошибках учиться умею.

Он надулся и отвернулся, глядя в окошко нашей «кареты», уже проезжающей мимо здания станции, расположенной на самой окраине города. Дальше дорога шла вдоль железнодорожных путей, мне стало интересно рассмотреть обгоняющий нас состав. Огромный паровоз, крутя соразмерными его огромности красно-черными колесами, выпустил с шипением облако пара, просвистел гудком и, набрав скорость, загромыхал в сторону станции «Тайга». Глядя ему вслед, я невольно прижалась к Петиному плечу. Он закаменел, кажется, даже дышать перестал, я отстранилась, чувствуя, что краснею. Видимо, краснеть без особого повода является заразной привычкой. Вот я от Пети и заразилась.

Гимназист вскоре обрел дар речи, для чего ему пришлось слегка прокашляться.

— Так вы мне не ответили, что вы думаете об этом преступлении?

— Думаю, удивительно прежде всего то, что оно совершенно не похоже на предыдущее. Там чуть ли не до самого конца был неясен мотив, зато был известен способ убийства. Здесь все наоборот.

— То есть вы, Даша, считаете, что изумруд был настоящий? В смысле, тот камень — действительно изумруд?

Я пожала плечами.

— Да. Наверное, нужно исходить из этого, — не дождавшись ответа, продолжил размышлять вслух мой попутчик. — А то получится, что это ужасное убийство совершено безо всякой цели. Но что меня смущает, так это то, что выяснилось все насчет изумруда накануне днем, а уже ранним утром было совершено ограбление.

— Это для матушки Серафимы все выяснилось накануне. Вы же слышали, что камень запросто лежал у нее на подоконнике. Его кто угодно мог видеть, а народу в ее келье за эти месяцы побывало великое множество. Кто-то вполне мог опознать сокровище. И если промолчал, так значит, увидел возможность похитить камень. Но сразу у него не получилось. В конце концов, все совпало таким образом, что преступник выбрался за камнем именно тогда, когда его собирались из монастыря увезти.

— Но тогда… то есть я хочу сказать, что некто должен был узнать про изумруд совсем недавно. В противном случае у него была бы не одна возможность для кражи. Не стал бы он такое дело затягивать, слишком неразумно было бы. Уж придумал бы что-нибудь: обманул матушку-игуменью или нашел предлог остаться в ее келье одному. Или тайно в нее проникнуть. Или…

— Вот и я о том, — перебила я Петю, а то он предложил бы еще сотню способов украсть изумруд. — Получается, что преступник узнал это совсем недавно. Скажем так, не далее двух недель назад. Это у нас первое. Второе: он должен был знать, что камень сегодня утром будет вынесен из кельи настоятельницы монахиней Евдокией. И сказать ему об этом мог только кто-то из самого монастыря!

— Так вот отчего вы на эту поездку напросились! Вы хотите найти человека, который мог передать преступнику такие сведения?

— А вот и нет!

— Тогда зачем же мы едем?

— Петя, вы знаете, сколько в монастыре народу?

— Честно сказать, не имею представления.

— А я знаю. Монахинь около двухсот. Опять же при монастыре есть приют и школа. Потом, не думайте плохо о Дмитрии Сергеевиче: все, о чем мы сейчас говорили, он знает не хуже нашего, так что уж, наверное, постарается разобраться, кто побывал в монастыре в последнее время, кто в него приехал за эти недели. Разведает про личности этих людей, про их прошлое. Нам все это поднять не под силу. Пусть это полиция делает.

Я говорила недовольным голосом, потому как сердилась на Петю за то, что смутилась, прижавшись к его плечу. Хотя сердиться было совершенно не за что. На него уж точно. Петя же стал таким задумчивым, что меня смех начал разбирать.

— Даша, вы мне все же ответьте, — жалобно попросил он. — А то у меня голова дальше только об этом думать будет, а ее можно и для другого использовать.

— Если честно, я и сама до конца не знаю. Просто захотелось своими глазами все увидеть, вдруг из этого что-то да получится.

Еще отъезжая от архиерейского дома, мы попросили возницу остановиться по возможности близко от места преступления.

— Приехали, вылезайте, господа хорошие! — крикнул нам извозчик, спрыгивая со своего места на снег и распахивая дверцу.

— Вот спасибо, — поблагодарил Петя. — Так славно нас довезли.

Я оперлась на его подставленную руку и тоже выпрыгнула на землю, и тоже сказала:

— Спасибо вам, Иван Поликарпович.

— Вон оно как! Приятственно-то как, когда уважительно!

Разговаривая, он налегал на «о», но не так сильно, как окали на Урале, скорее так, как говорят где-нибудь на Вологодчине.

— А вы давно из Вологодской губернии к нам приехали? — спросила я больше наугад. Но все же угадала.

— Дык… весной прошлой. А откель вам это ведомо, что мы с Вологодчины то есть-то?

— А вы разговариваете таким манером, как в тех краях.

— Вон оно чаво! — задумчиво протянул Иван Поликарпович. — Сами-то мы того не замечаем. А образованные люди, они вон оно чаво… Дык, проводить к месту, что ли?

— Окажите любезность, проводите.

— Особо далеко провожать не получится, нужды нет. Вот сюда извольте. Вы по тропке ступайте, не то в снег провалитесь.

Возок остановился вблизи монастырских ворот. Если взглянуть от них, то дорога, которой мы приехали, резко забирала направо. А влево, и тоже под крутым углом вилась через поля к селу та самая тропинка. Стало понятно, отчего возница боялся разминуться с монахиней.

Тропинка оказалась покатой и чуть возвышалась над остальным заснеженным полем, хотя мне казалось, что все должно быть наоборот, что тропинка должна пролегать глубже сугробов. Не удержавшись, я спросила о причинах такого явления.

— Да все очень просто, — стал объяснять Петя. — Если бы здесь прошли, когда снега было уже много, то, конечно, протоптали бы траншею среди сугробов. Но, видимо, ходят здесь постоянно с того самого момента, как земля промерзла. Поэтому каждый раз, когда шел снег, его утаптывали, потом тропку переметало, и то, что насыпалось поверху, снова утаптывалось. Но все равно долгое время и тропка, и снег рядом были на одном уровне. Может, тропка даже чуть ниже была. Сейчас же, ближе к весне, снег в поле стал рыхлым и просел, а под тропкой он твердый настолько, что и не проседает.

Эти объяснения наш провожатый слушал едва ли не с большим вниманием, чем я, хотя сама об этом и спросила. Правда, меня в этот момент больше интересовали следы, оставленные убитой здесь монахиней, и я искала глазами подходящее место, где было бы возможно проверить мелькнувшую в голове идею.

— Ишь ты! — восхитился Петиным объяснением монастырский возница. — Грамотно-то как изложено и понятно! Вот здесь и нашел мой Степка убиенную. Прими, Господи, душу ее!

Как и следовало ожидать, ничего интересного здесь увидеть не удалось. Да к тому же, осматривая место преступления и забирая тело, затоптали здесь все очень сильно.

Зато чтобы осмотреться вокруг, место оказалось подходящим — вся картина места преступления, столь подробно описанная нам Дмитрием Сергеевичем, была видна как на ладони: и монастырь, и тропинка, и деревня Предтеченка.

Мы повернули обратно в сторону монастыря, и я вновь принялась искать подходящее место. Кто-то, видимо из числа следственной команды, прошел вдоль всей цепочки следов в обе стороны, сначала от тела к монастырю, затем обратно. Но сами следы монахини ни разу не пересек. Метель сильно занесла снегом первую цепочку следов и намного меньше вторую. Было видно, где эти следы глубоки, где глубина меньше. Вот там, где следы были не очень глубокими, я и остановилась.

— Петя, а давайте попробуем раскопать следы монахини! — предложила я.

Петя, который сам же спрашивал, не имел ли преступник возможности бежать за жертвой след в след, сразу догадался, для чего я это предлагаю, и шагнул с нашей утоптанной дорожки. Ноги его провалились, как я и предполагала, неглубоко, так что большой опасности, что ему в ботинки набьется снег, он промочит ноги и заболеет, не было. А я и вовсе пошла по его следам. Копаться в снегу Петя мне не позволил, сам же снял перчатки и стал осторожно выгребать свежий снег из глубокого следа. Так он раскопал четыре ямки. В двух из них валенки монахини проваливались почти до самой земли, так что понять, ступал там кто-то еще или нет, было невозможно. В двух других, притом в одной очень отчетливо, поверх следа валенка был виден еще и след ботинка или сапога. След был маленького, детского размера и развернут в сторону монастыря. Присев, мы смотрели на этот след, пока не затекли ноги. Единственной здравой мыслью, сделанной из этих продолжительных наблюдений, была мысль о том, что нам повезло: будь этот человек обут в валенки, у которых подошва плоская и без каблука, наши раскопки ничего бы не дали.

Потом мы встали и молча пошли к воротам монастыря. Иван Поликарпович сопровождал нас, тактично не нарушая молчание.

3

— Сестра Евдокия! — закричал он, когда мы входили в монастырь через ворота.

Я даже вздрогнула. Не от крика, конечно, — от прозвучавшего имени. Хотя тут же подумала: отчего бы и не быть в большом монастыре другой сестры с тем же именем?

К нам степенно подошла немолодая уже монахиня.

— И вы здравствуйте, — ответила она на наше приветствие. — С чем пожаловали?

— Матушка-игуменья велела передать, чтобы вы гостей встретили со всем уважением и показали им все, что они смотреть пожелают, — ответил за нас возница.

— Раз велела, значит, исполним, — согласилась сестра Евдокия.

— Дык, я того? Отобедать бы? До дома то есть?

— Поезжай, обедай, — не стала возражать монахиня. И повернулась к нам. — Может, и вам отобедать хочется?

Петя хотел отказаться, но предоставил право ответа мне.

— Благодарим покорно, — сказала я. — Если вас это не затруднит.

— Какие уж тут затруднения? — удивилась монахиня. — Сестры только что трапезу закончили, что оставлено для другого люда — все горячее. Пища у нас скромная, но гостям всегда угождала. Идемте в трапезную, что ж мы стоим посреди двора?

Мы пошли вслед за сестрой Евдокией, а я шепнула Пете:

— Вы уж, пожалуйста, кушайте хорошо, с аппетитом.

— Что же я, сам не понимаю? — шепнул в ответ сын градоначальника.

Трапезная была велика, но вряд ли могла сразу вместить двести человек. Скорее всего, сестры трапезничали по очереди.

Мы умостились с краю огромного стола, и нам очень скоро принесли по тарелке каши и по миске щей. До поста оставалось еще далеко, так что щи были сварены с говядиной, а каша сдобрена коровьим маслом. Похоже, наша прогулка пробудила в Пете настоящий аппетит, и притворяться ему не пришлось. Мы съели все, что было нам предложено, и запили киселем, сваренным из сушеной малины.

— Спасибо огромное, — сказал Петя сестре Евдокии, которая все это время сидела напротив и молча за нами наблюдала. — Даже сам не знал, как проголодался. И вкусно все. Так что и нам вы очень даже угодили.

— Ну и на доброе вам здоровье! — ответила монахиня. — Теперь и делом можно заниматься. Так что смотреть-то хотите?

— Нам бы вокруг монастыря пройтись, — сказала я. — И еще, если дозволите, на колокольню подняться.

Сестра Евдокия никакого удивления не выказала, просто поднялась со своего места.

— Вокруг монастыря только по двору получится — снаружи снег по пояс, — сказала она на ходу.

— Можно и по двору, — согласилась я.