Колвил
(в дверях)
…А дождик перестал…
Эрик
(выходит за ним)
Жемчужный щит сияет над туманом.
В комнате остается один Роберт.
Голос кучера
Эй, милые…
Пауза. Колвил возвращается.
Колвил
Да… братья… грех какой!
Роберт
Ты что сказал?!
Колвил
Я — так, я — сам с собой.
Роберт
Охота же болтать тебе с болваном!..
Колвил
Да с кем же мне? Одни мы с вами тут…
Роберт
Где дочь твоя?
Колвил
Над ней давно цветут
сны легкие…
Роберт
(задумчиво)
Когда бы с бурей вольной
меня в ночи сам бес не обвенчал, —
женился б я на Сильвии…
Колвил
Довольно
и бури с вас.
Роберт
Ты лучше бы молчал.
Я не с тобой беседую.
Колвил
А с кем же?
Не с тем же ли болваном, с кем и я
сейчас болтал?
Роберт
Не горячись. Не съем же
я Сильвии, — хоть, впрочем, дочь твоя
по вкусу мне приходится…
Колвил
Возможно…
Роберт
Да замолчи! Иль думаешь, ничтожный,
что женщину любить я не могу?
Как знаешь ты: быть может, берегу
в сокровищнице сердца камень нежный,
впитавший небеса? Как знаешь ты:
быть может, спят тончайшие цветы
на тихом дне под влагою мятежной?
Быть может, белой молнией немой
гроза любви далекая тревожит
мою удушливую ночь? Быть может…
Колвил
(перебивает)
Вот мой совет: вернитесь‐ка домой,
как блудный сын, покайтесь, и отрада
спокойная взойдет в душе у вас…
А Сильвию мою смущать не надо,
не надо… слышите!
Роберт
Я как‐то раз
простил тебе, что ты меня богаче
случайно был… теперь же за совет
твой дерзостный, за этот лай собачий
убью тебя!
Колвил
Да что‐то пистолет
огромный ваш не страшен мне сегодня!
Убийца — ты, а я, прости, не сводня,
не продаю я дочери своей…
Роберт
Мне дела нет до этой куклы бледной,
но ты умрешь!
Колвил
Стреляй же, гад, скорей!
Роберт
(целясь)
Раз… два… аминь!
Но выстрелить он не успевает: боковая дверь распахивается, и входит, вся в белом, Сильвия, она блуждает во сне.
Сильвия
О, бедный мой, о, бедный…
Как холодно, как холодно ему
в сыром лесу осеннею порою!..
Тяжелый ключ с гвоздя сейчас сниму…
Ах, не стучись так трепетно! Открою,
открою, мой любимый… Ключ
держу в руке… Нет! Поздно! Превратился
он в лилию… Ты — здесь, ты возвратился?
Ах, не стучись! Ведь только лунный луч
в руке держу, и эту дверь нет мочи
им отпереть…
Колвил
(уводит ее)
Пойдем, пойдем… Храни
тебя Господь… Не надо же… Сомкни
незрячие, страдальческие очи.
Сильвия
Ключ… Лилия… Люблю… Луна…
Колвил
Пойдем.
Оба выходят.
Роберт
(один)
Она прошла, прозрачно-неживая,
и музыкой воздушною весь дом
наполнила; прошла, — как бы срывая
незримые высокие цветы,
и бледные протягивались руки
таинственно, и полон смутной муки
был легкий шаг… Она чиста… А ты,
убогий бес, греши, греши угрюмо!
В твоих глазах ночная темнота…
Кто может знать, что сердце жжет мне дума
об ангеле мучительном, мечта
о Сильвии… другой… голубоокой?
Вся жизнь моя — туманы, крики, кровь,
но светится во мгле моей глубокой,
как лунный луч, как лилия, — любовь…
<Занавес>
Конец первого действия
Смерть
Драма в двух действиях
Действие первое
Комната. В кресле, у огня, — Гонвил, магистр наук.
Гонвил
…и эту власть над разумом чужим
сравню с моей наукою: отрадно
заране знать, какую смесь получишь,
когда в стекле над пламенем лазурным
медлительно сливаются две соли,
туманную окрашивая колбу.
Отрадно знать, что сложная медуза,
в шар костяной включенная, рождает
сны гения, бессмертные молитвы,
вселенную…
Я вижу мозг его,
как будто сам чернилами цветными
нарисовал, — и все же есть одна
извилина… Давно я бьюсь над нею, —
не выследить… И только вот теперь,
теперь, — когда узнает он внезапно —
А! в дверь стучат… Тяжелое кольцо
бьет в медный гриб наружный: стук знакомый,
стук беспокойный…
(Открывает.)
Вбегает Эдмонд, молодой студент.
Эдмонд
Гонвил! Это правда?..
Гонвил
Да… Умерла…
Эдмонд
Но как же… Гонвил!..
Гонвил
Да…
Не ожидали… Двадцать лет сжималось
и разжималось сердце, кровь живую
накачивая в жилы и обратно
вбирая… Вдруг — остановилось…
Эдмонд
Страшно
ты говоришь об этом… Друг мой… Помнишь?..
Она была так молода!..
Гонвил
Читала
вот эту книжку: выронила…
Эдмонд
Жизнь —
безумный всадник. Смерть — обрыв нежданный,
немыслимый. Когда сказали мне —
так, сразу, — я не мог поверить. Где же
она лежит? Позволь мне…
Гонвил
Унесли…
Эдмонд
Как странно… Ты не понимаешь, Гонвил:
она всегда ходила в темном… Стелла —
мерцающее имя в темном вихре.
И унесли… Ведь это странно, — правда?..
Гонвил
Садись, Эдмонд. Мне сладко, что чужая
печаль в тебе находит струны… Впрочем,
с моей женой ты, кажется, был дружен?
Эдмонд
Как ты спокоен, Гонвил, как спокоен!..
Как утешать тебя? Ты словно — мрамор:
торжественное белое страданье…
Гонвил
Ты прав, — не утешай. Поговорим
о чем‐нибудь простом, земном. Неделю
ведь мы с тобой не виделись. Что делал?
О чем раздумывал?
Эдмонд
О смерти.
Гонвил
Полно!
Ведь мы о ней беседовали часто.
Нет — будем жить. В темницу заключенный
за полчаса до казни — паука
рассматривает беззаботно. Образ
ученого пред миром.
Эдмонд
Говорил ты,
что наша смерть —
Гонвил
— быть может, удивленье,
быть может — ничего. Склоняюсь, впрочем,
к последнему; но есть одно: крепка
земная мысль: прервать ее стремленье
не так легко…
Эдмонд
Вот видишь ли, — я мучусь…
Мне кажется порой: душа — в плену, —
рыдающая буря в лабиринте
гудящих жил, костей и перепонок.
Я жить боюсь. Боюсь я ощущать
под пальцами толчки тугие сердца,
здесь — за ребром — и здесь, на кисти, — отзвук.
И видеть, мыслить я боюсь — опоры
нет у меня, — зацепки нет. Когда‐то
я тихо верил в облачного старца,
сидящего средь призраков благих.
Потом в опустошительные книги
качнулся я. Есть книги как пожары…
Сгорело все. Я был один. Тянуло
пустынной гарью сумрачных сомнений, —
и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился —
большеголовый, тяжкий, напряженный,
в пронзительно сверкающих очках,
с распоротою жабой на ладони…
Ты щипчиками вытащил за узел
мои слепые слипшиеся мысли,
распутал их, — и страшной простотой
мои сомненья заменил… Наука
сказала мне: «Вот — мир», — и я увидел
ком земляной в пространстве непостижном —
червивый ком, вращеньем округленный,
тут плесенью, там инеем покрытый…
И стала жизнь от этой простоты
еще сложней. По ледяной громаде
я заскользил. Догадки мировые —
все, древние и новые, — о цели,
о смысле сущего — все, все исчезли
пред выводом твоим неуязвимым:
ни цели нет, ни смысла; а меж тем
я втайне знал, что есть они!.. Полгода
так мучусь я. Бывают, правда, утра
прозрачные, восторженно-земные,
когда душа моя — подкидыш хилый —
от солнца розовеет и смеется
и матери неведомой прощает…
Но, с темнотой, чудовищный недуг
меня опять охватывает, душит:
средь ужаса и гула звездной ночи
теряюсь я; и страшно мне не только
мое непониманье, — страшен голос,
мне шепчущий, что вот еще усилье
и все пойму я… Гонвил, ты любил
свою жену?..
Гонвил
Незвучною любовью,
мой друг, — незвучной, но глубокой… Что же
меня ты спрашиваешь?
Эдмонд
Так. Не знаю…
Прости меня… Не надо ведь о мертвых
упоминать… О чем мы говорили?
Да, — о моем недуге: я боюсь
существовать… Недуг необычайный,
мучительный, — и признаки его:
озноб, тоска и головокруженье.
Приводит он к безумию. Лекарство,
однако, есть. Совсем простое. Гонвил,
решил я умереть.
Гонвил
Похвально. Как же
ты умереть желаешь?
Эдмонд
Дай мне яду.
Гонвил
Ты шутишь?
Эдмонд
Там, вон там, в стене, на полке,
за черной занавеской, — знаю, знаю, —
стоят, блестят наполненные склянки,
как разноцветные оконца — в вечность…
Гонвил
…Иль в пустоту. Но стой, Эдмонд, послушай, —
кого‐нибудь ведь любишь ты на свете?
Иль, может быть, любовью ты обманут?
Эдмонд
Ах, Гонвил, знаешь сам!.. Друзья мои
дивятся все и надо мной смеются,
как, может быть, цветущие каштаны
над траурным смеются кипарисом.
Гонвил
Но в будущем… Как знать? На перекрестке…
нечаянно… Есть у тебя приятель —
поэт: пусть скажет он тебе, как сладко
над женщиной задумчивой склоняться,
мечтать, лежать с ней рядом, — где‐нибудь
в Венеции, когда в ночное небо
скользит канал серебряною рябью
и, осторожно, черный гриф гондолы
проходит по лицу луны…
Эдмонд
Да, — правда,
в Италии бывал ты, и оттуда
привез —
Гонвил
— жену…
Эдмонд
Нет, — сказочные смерти,
играющие в полых самоцветах…
Я, Гонвил, жду… Но что же ты так смотришь,
гигантский лоб наморщив? Гонвил, — жду я,
ответь же мне! Скорее!
Гонвил
Вот беспечный!
Ведь до того, как друга отравлять,
мне нужно взвесить кое‐что, — не правда ль?
Эдмонд
Но мы ведь выше дружбы — и одно
с тобою чтим: стремленье голой мысли…
А! Просветлел… Ну что же?
Гонвил
Хорошо,
согласен я, согласен… Но поставлю
условие: ты должен будешь выпить
вот здесь, при мне. Хочу я росчерк смерти
заметить на твоем лице. Сам знаешь,
каков твой друг: он, как пытливый Плиний,
смотреть бы мог в разорванную язву
Везувия, пока бы, вытекая,
гной огненный шипел и наступал…
Эдмонд
Изволь… Но только…
Гонвил
Или ты боишься,
что свяжут смерть твою со смертью… Стеллы?
Эдмонд
Нет, — о тебе я думал. Вот что! Дай мне
чернил, бумаги. Проще будет.
(Пишет.)
Слышишь,
перо скрипит, как будто по листу
гуляет смерть костлявая…
Гонвил
Однако!
Ты весел…
Эдмонд
Да… Ведь я свою свободу
подписываю… Вот… Я кончил. Гонвил,
прочти.
Гонвил
(читает про себя)
«Я умираю — яд — сам взял —
сам выпил…» Так.
Эдмонд
Теперь давай; готов я…
Гонвил
Не вправе я удерживать тебя.
Вот — пузырек. Он налит зноем сизым,
как утро флорентийское… Тут старый
и верный яд. В четырнадцатом веке
его совали герцогам горячим
и пухлым старцам в бархате лиловом.
Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок
и действует мгновенно, как любовь.
Эдмонд
Спасибо, друг мой… Жил я тихо, просто,
а вот не вынес страха бытия…
Спасаюсь я в неведомую область.
Давай же мне; скорей…
Гонвил
Эдмонд, послушай, —
быть может, есть какая‐нибудь тайна,
которую желал бы ты до смерти…
Эдмонд
Я тороплюсь… Не мучь меня…
Гонвил
Так пей же!
Эдмонд
Прощай. Потом — плащом меня накроешь.
Войти