Сцена II

Вечер у Мидии. Гостиная; налево проход в залу.

Освещенная ниша направо у высокого окна.

Несколько г о с т е й.

П е р в ы й г о с т ь

Морн говорит, — хоть сам он не поэт, —

«Должно быть так: в мельканьи дел дневных,

нежданно, при случайном сочетаньи

луча и тени, чувствуешь в себе

божественное счастие зачатья:

схватило и прошло; но знает муза,

что в тихий час, в ночном уединеньи,

забьется стих и с языка слетит

огнем и лепетом…»

К л и я н

Мне не случалось

так чувствовать… Я сам творю иначе:

с упорством, с отвращеньем, мокрой тряпкой

обвязываю голову… Быть может,

поэтому и гений я…

Оба проходят.

И н о с т р а н е ц

Кто этот —

похожий на коня?

В т о р о й г о с т ь

Поэт Клиян.

И н о с т р а н е ц

Искусный?

В т о р о й г о с т ь

Тсс… Он слушает…

И н о с т р а н е ц

А тот —

серебряный, со светлыми глазами, —

что говорит в дверях с хозяйкой дома?

В т о р о й г о с т ь

Не знаете? Вы рядом с ним сидели

за ужином — беспечный Дандилио,

седой любитель старины.

М и д и я

(к старику)

Так как же?

Ведь это — грех: Морн, Морн и только Морн.

И кровь поет…

Д а н д и л и о

Нет на земле греха.

Люби, гори — все нужно, все прекрасно…

Часы огня, часы любви из жизни

выхватывай, как под водою раб

хватает раковины — слепо, жадно:

нет времени расклеить створки, выбрать

больную, с опухолью драгоценной…

Блеснуло, подвернулось, — так хватай

горстями — что попало, как попало, —

чтоб в самый миг, как лопается сердце,

пятою судорожно оттолкнуться

и вывалить, шатаясь и дыша,

сокровища на солнечную сушу

к ногам Творца — он разберет, он знает…

Пускай пусты разломанные створки,

зато гудёт все море в перламутре.

А кто искал лишь жемчуг, отстраняя

за раковиной раковину, тот

придет к Творцу, к Хозяину, с пустыми

руками — и окажется в раю

глухонемым…

И н о с т р а н е ц

(подходя)

Мне в детстве часто снился

ваш голос…

Д а н д и л и о

Право, никогда не помню,

кому я снился. Но улыбку вашу

я помню. Все хотелось мне спросить вас,

учтивый путешественник: откуда

приехали?

И н о с т р а н е ц

Приехал я из Века

Двадцатого, из северной страны,

зовущейся…

(Шепчет.)

М и д и я

Как? Я такой не знаю…

Д а н д и л и о

Да что ты! В детских сказках, ты не помнишь?

Виденья… бомбы… церкви… золотые

царевичи… бунтовщики в плащах…

метели…

М и д и я

Но я думала, она

не существует?

И н о с т р а н е ц

Может быть. Я в грезу

вошел, а вы уверены, что я

из грезы вышел… Так и быть, поверю

в столицу вашу. Завтра — сновиденьем

я назову ее…

М и д и я

Она прекрасна…

(Отходит.)

И н о с т р а н е ц

Я нахожу в ней призрачное сходство

с моим далеким городом родным, —

то сходство, что бывает между правдой

и вымыслом возвышенным…

В т о р о й г о с т ь

Она,

поверьте мне, прекрасней всех столиц.

Слуги разносят кофе и вино.

И н о с т р а н е ц

(с чашкой кофе в руке)

Я поражен ее простором, чистым,

необычайным воздухом ее:

в нем музыка особенно звучит;

дома, мосты и каменные арки,

все очертанья зодческие — в нем

безмерны и легки — как переход

счастливейшего вздоха в тишину

высокую… Еще я поражен

всегда веселой поступью прохожих;

отсутствием калек; певучим звуком

шагов, копыт; полетами полозьев

по белым площадям… И, говорят,

один король все это сделал…

В т о р о й г о с т ь

Да,

один король. Ушло и не вернется

былое лихолетье. Наш король, —

гигант в бауте, в огненном плаще —

престол взял приступом, — и в тот же год

последняя рассыпалась волна

мятежная. Был заговор раскрыт:

отброшены участники его —

и, между прочим, муж Мидии, только

не следует об этом говорить —

на прииски далекие, откуда

их никогда не вызовет закон;

участники, я говорю, — но главный

мятежник, безымянный вождь, остался

ненайденным… С тех пор в стране покой.

Уродство, скука, кровь — все испарилось.

Ввысь тянутся прозрачные науки,

но, красоту и в прошлом признавая,

король сберег поэзию, волненье

былых веков — коней, и паруса,

и музыку старинную, живую, —

хоть вместе с тем по воздуху блуждают

сквозные, электрические птицы…

Д а н д и л и о

В былые дни летучие машины

иначе строились: взмахнет, бывало,

под гром блестящего винта, под взрывы

бензина, чайным запахом пахнёт

в пустое небо… Но позвольте, где же

наш собеседник?..

В т о р о й г о с т ь

Я и не заметил,

как скрылся он…

М и д и я

(подходит)

Сейчас начнутся танцы…

Входит Э л л а и за нею Г а н у с.

М и д и я

А вот и Элла!..

П е р в ы й г о с т ь

(Второму)

Кто же этот черный?

Страшилище какое!

В т о р о й г о с т ь

В сюртуке,

подумайте!..

М и д и я

Озарена… воздушна…

Как твой отец?

Э л л а

Все то же: лихорадка.

Вот — помнишь, говорила? — трагик наш…

Я упросила грим оставить… Это —

Отелло…

М и д и я

Очень хорошо!.. Клиян,

идите же… Скажите скрипачам,

чтоб начали…

Гости проходят в залу.

М и д и я

Что ж Морн не едет?

Не понимаю… Дандилио!

Д а н д и л и о

Надо

любить и ожиданье. Ожиданье —

полет в ночи. И сразу — свет, паденье

в счастливый свет, — но нет уже полета…

А, музыка! Позвольте же вам руку

калачиком подать.

Э л л а и К л и я н проходят.

Э л л а

Ты недоволен?

К л и я н

Кто спутник твой? Кто этот чернорожий

твой спутник?

Э л л а

Безопасный лицедей,

Клиян. Ревнуешь?

К л и я н

Нет. Нет. Нет. Я знаю,

ты мне верна, моя невеста… Боже!

Войти в тебя, войти бы, как в чехол

тугой и жгучий, заглянуть в твою

кровь, кости проломить, узнать, постичь,

ощупать, сжать между ладоней

сущность твою!.. Послушай, — приходи ко мне!

Ждать долго до весны, до нашей свадьбы!..

Э л л а

Клиян, не надо… ты мне обещал…

К л и я н

О, приходи! Дай мне в тебя прорваться!

Не я молю — голодный гений мой,

тобой томясь, коробится во прахе,

хрустит крылами, молит… О, пойми,

не я молю, не я молю! То — руки

ломает муза… ветер в олимпийских

садах… Зарей и кровью налились

глаза Пегаса… Элла, ты придешь?

Э л л а

Не спрашивай, не спрашивай. Мне страшно,

мне сладостно… Я, знаешь, белый мостик,

я — только легкий мостик над потоком…

К л и я н

Так завтра — ровно в десять, — твой отец

ложится рано. В десять. Да?

Проходят гости.

И н о с т р а н е ц

А кто же,

по-вашему, счастливей всех в столице?

Д а н д и л и о

(нюхая табак)

Конечно — я… Я выработал счастье,

установил его — как положенье

научное…

П е р в ы й г о с т ь

А я внесу поправку.

В столице нашей всякий так ответит:

«Конечно — я!»

В т о р о й г о с т ь

Нет. Есть один несчастный:

тот темный, неизвестный нам крамольник,

который не был пойман. Где-нибудь

теперь живет и знает, что виновен…

Д а м а

Вон этот бедный негр несчастен тоже.

Всех удивить хотел он видом страшным, —

да вот никто его не замечает.

Сидит в углу Отелло мешковатый,

угрюмо пьет…

П е р в ы й г о с т ь

…и смотрит исподлобья.

Д а н д и л и о

А что Мидия думает?

В т о р о й г о с т ь

Позвольте,

опять пропал наш иностранец! Словно

меж нас пройдя, скользнул он за портьеру…

М и д и я

Я думаю, счастливей всех король…

А, Морн!

Со смехом входит Го с п о д и н М о р н,

за ним Э д м и н.

М о р н

(на ходу)

Великолепные блаженны!..

Го л о с а

Морн! Морн!

М о р н

Мидия! Здравствуйте, Мидия,

сияющая женщина! Дай руку,

Клиян, громоголосый сумасшедший,

багряная душа! А, Дандилио,

веселый одуванчик… Звуков, звуков,

мне нужно райских звуков!..

Го л о с а

Морн приехал, Морн!

М о р н

Великолепные блаженны! Снег

какой, Мидия… Снег какой! Холодный,

как поцелуи призрака, горячий,

как слезы на ресницах… Звуков, звуков!

А это кто? Посол с Востока, что ли?

М и д и я

Актер, приятель Эллы.