В общем, профессионально написанная статья про героя-летчика. Можно было бы возгордиться, но нечем. Тут можно сказать одним словом: дрался насмерть, решив для себя, что не отступлю. В общем, там я умер. И это помогло. Ни страха, никаких других чувств в том, уже известном на всю страну воздушном бою я не испытывал. Решив для себя: «Или я их, или они меня. Другого не будет!»

И именно поэтому не боялся атак «мессеров», смело поворачивая им навстречу и встречая огнем, не обращая внимание на то, как на плоскостях и корпусе появляются все новые дырки. Главное для меня было уничтожить как можно больше гитлеровцев. То, что я дрался с легендарной в мое время группой полковника Шредера, удивило меня. Если бы я знал до боя, шансов бы у меня не было. Совсем. Но я не знал. Похоже, это и спасло, не погиб, выжил.

Фото на обратной стороне заинтересовало. Там было командование моей дивизии. Около десятка командиров позировали перед камерой. С интересом посмотрел на заголовок статьи.

— О как! «Успешный налет нашей авиации на крупный железнодорожный узел сорвал планы подготовки немецко-фашистских войск к крупному наступлению!» — вслух прочитал я.

Статья была интересная. Если отбросить мусор, то получалось, группа наших бомбардировщиков примерно в тридцать машин на рассвете налетела на этот узел и смела бомбами все, что только можно. Корреспондент написал, что с задания не вернулся только один самолет, сбитый зенитками. Это была явная ложь. Число можно смело увеличить раза как минимум в три. Думаю, не меньше пяти не вернулось. Уж я-то знаю, навидался, и как действуют немцы в таком случае, осведомлен прекрасно.

На фотографии был командир дивизии, начштаба, комиссар и еще пятеро незнакомых командиров. Это они участвовали в разработке операции.

Несколько секунд разглядывал капитана, стоявшего за левым плечом полковника Миронова. Это был тот самый командир, что я видел в беседке, когда прибыл к генералу. Что-то в его лице было знакомое, но я никак не мог вспомнить.

Продолжая пристально рассматривать фото, краем сознания зацепил в памяти когда-то прочитанное, как вдруг в палату вошла санитарка с подносом. Время обеда.

Воспоминание как появилось, так и исчезло, испуганное приходом Марьи Петровны. С легкой досадой бросив газету на стул, я принялся за еду.

Проводив взглядом уходящую с грязной посудой санитарку, почувствовал, что упустил что-то важное, но сколько в дальнейшем ни смотрел на фото, так ничего и не вспомнил.

Уполномоченный особого отдела сержант госбезопасности Путилин Александр Яковлевич готовился к приему военной и гражданской прессы. Суворов, очнувшийся вчера, выразил полную готовность к освещению своего беспрецедентного подвига. Даже сержант, относившийся к подобным сообщениям довольно скептически, видел, что на это раз пресса не лгала, не преувеличила. Парень действительно герой и гениальный летчик, как писали о нем в газетах. Еще раз просмотрев лист с фамилиями приглашенных корреспондентов, Путилин снял трубку, но сказать ничего не успел, в дверь кто-то осторожно поскребся. Так делал только один человек, и Путилин знал кто:

— Войдите!

В кабинет сержанта проскользнула его осведомитель.

— Что, Мария?

— Опять он пришел! — округлив глаза, сказала санитарка.

Подхватив фуражку, особист вывел девушку в коридор и, заперев дверь, поспешил к кабинету главврача. Он знал, где найдет посетителя.

Молодой лейтенант авиации, что сидел, закинув ногу на ногу, в кабинете, ничем не привлекал к себе внимания. Самый обычный командир, которых много в нашей армии.

— …и когда его можно будет навестить? — спросил летчик, продолжая разговор.

— Сейчас он под полным обследованием, но думаю, завтра, если все будет нормально, я разрешу посещения.

В это время без стука вошел местный особист. Было видно, что они с лейтенантом хорошо знакомы, так как пожали друг другу руки, как старые приятели.

— Елена Степановна, вы не оставите нас? Нам нужно поговорить наедине.

— Конечно, у меня как раз обход на втором этаже, — ответила главврач.

Как только женщина вышла, Путилин спросил:

— Ты опять насчет Суворова?

— Сам же прекрасно знаешь, чего спрашиваешь? — пожал плечами лейтенант.

— Зачем он тебе?

— Санька. Учеба у Мастера — это ТО, ЧТО МНЕ НАДО! Понимаешь? Это шанс, и я его не упущу. Хочу пробиться к нему в подразделение.

— Ох, Степа-Степа, что-то ты темнишь. Кстати, а где Василий? Это ведь его была идея?

— Его… Вызвали Васю. Летчиком-инспектором при Главном штабе ВВС назначали. Убыл по месту службы. Сердился очень, что не дождался.

— А ты?

— Переучиваюсь на новый тип самолета, — объяснил Степан.

— Вижу, как переучиваешься… Зачем хоть Вячеслава видеть хочешь?

— Познакомиться сперва хочу, вдруг не понравимся друг другу.

— Не советую я тебе к нему в часть идти. Не, не советую, — задумчиво покачал головой Путилин.

— Что так? — прищурился летчик.

— Подомнет он тебя. Я с ним полчаса общался. Лидер он, как есть подомнет. То еще… чудо.

— Думаешь? — без особого удивления спросил лейтенант.

— Сам увидишь, — отмахнулся особист.

Степан Микоян насмешливо посмотрел на собеседника, легкая ироничная улыбка мелькнула на его губах.

— Когда его можно увидеть? — спросил он.

— Да прямо сейчас, у меня как раз с ним встреча. Нужно обговорить кое-что. Заодно и познакомлю. Приглядишься.

Они вместе вышли из кабинета. Подойдя к палате Суворова, Путилин, открыв дверь, вошел первым, немного помедлив, вслед за ним зашел и Степан.

— Здравствуй, Вячеслав, как себя чувствуешь? — спросил сержант.

— Как будто меня изнасиловала трехсоткилограммовая красотка. Переломы, боль во всем теле, и некоторое сомнение, было или не было, — услышал Степан бодро-веселый голос.

Войдя в палату, он встретился взглядом с ярко-голубыми глазами молодого паренька, который без всякого смущения разглядывал его.

Я с любопытством рассматривал зашедшего вслед за Путилиным парня. Судя по знакам различия, видневшимся из-под накинутого на плечи больничного халата, гость был таким же лейтенантом авиации. Похоже, восточных кровей. Плохо в этом разбираюсь, но вроде армянин — нос с головой выдавал его. Ничего так, довольно приятное лицо.

— Познакомься, Вячеслав. Это лейтенант Степан Микоян. Он хочет с тобой пообщаться. Перенять, так сказать, твой опыт, — представил его особист, усаживаясь рядом с моей кроватью. Достав блокнот, он нашел нужную страницу и, бросив на меня быстрый взгляд, принялся просматривать записи.

— Руки, я думаю, пожимать друг другу не будем. Я сейчас не в форме, — сказал я, кивнув.

— Хорошо, — согласился лейтенант. Удивительно, но он явно волновался.

Тут слово взял особист:

— Кхм. Вячеслав, давай пока начнем с посещений. Елена Степановна их одобрила, но только через неделю. Так что десятого сентября у нас начнутся встречи. Вообще-то, этим должны заниматься другие люди, но поручили мне.

— А что, уже список посещений есть? — искренне удивился я.

— Вячеслав, ты теперь известный человек в стране. Зачитать? — с легкой улыбкой спросил сержант.

— Давай. Ничего, что я на ты?

— Нормально. Значит, так: московские пионеры решили присвоить одной из дружин имя летчика Дважды Героя Советского Союза лейтенанта Вячеслава Суворова и принять его в почетные члены. Они записаны на двенадцатое сентября.

— Членом меня еще никто не объявлял, тем более почетным! — ошарашенно пробормотал я.

Хмыкнув, Путилин продолжил:

— Также подали заявку на встречу ряд известных авиаконструкторов: Лавочкин, Петляков, Гудков, Яковлев… Ну это пока в сторону. Ходить ты не можешь. Список встреч сразу согласуем или потом?

— Давай потом. Сейчас я немного не в себе. Такие новости… Подождите! А как пионеры приняли меня в дружину, если я еще не Дважды Герой?

— Во-первых, известие о твоем награждении уже прошло в массы. Во-вторых… узнаешь позже.

— Награждать будут? — с хитринкой спросил я.

— Ну раз ты понял, то да, решили награждать тебя прямо в палате. Мне пока подробности не известны, просто предупредили. Продолжим: пресса дала заявку на встречу с тобой. Дали несколько, но мы решили свести их в одну, чтобы не загружать тебя.

— Их тоже через неделю?

— Нет, на этот раз нет. Приказ сверху — как можно быстрее дать статью о тебе в газету. Немцы в своих газетах вопят, что сбили тебя. Что ты погиб. Нужно дать опровержение. Приготовься, среди корреспондентов будут и иностранные.

— Понятно. Речь мне приготовили?

— Готовят, но тут нужны и твои мысли тоже. Я вечером зайду, запишем. Вопросы еще есть?

— Есть и немало. Но я пока сформулирую их, вечером поговорим, — ответил я, бросив быстрый взгляд на Степана.

— Хорошо. Степан, у тебя вопросы к Вячеславу будут?

— Будут, — ответил Микоян.

Проводив взглядом выходивших из палаты гостей, я откинулся на подушку. Степан мне понравился, довольно эрудированный пацан, приятно было с ним поговорить. Взяв с тумбочки часы, посмотрел на время.

«Ничего себе! Это что, мы со Степкой два часа проговорили?!»

В это время дверь в палату отворилась, и заглянула медсестра — узнать о моем самочувствии. Что мне нравилось, так это что обо мне заботились. Та же дежурная каждые два часа заходила и проверяла меня. Вот и сейчас, забрав градусник и сообщив, что через час начнутся процедуры, то есть уколы, вышла.

Со Степаном за время разговора мы довольно быстро скорешились, так что он теперь называл меня Севкой, а я его Степкой. За все время нашей беседы, в которой он был внимательным слушателем, мы успели немного узнать друг друга. Сидевший в стороне Путилин с интересом наблюдал за нами. Что мне понравилось в Степке, так это то, что в основном все вопросы были в тему.

За время нашего общения я выяснил, почему он пришел ко мне. Оказалось, его направили ко мне из центра переподготовки, где он переучивался на Як-1 — уговорить читать лекции по методике воздушного боя и боевому пилотированию. Что ж, я не против, но только после того, как хотя бы начну передвигаться.

В конце беседы он смущенно попросил принять его в мое подразделение и обучить боевому пилотированию. Вопрос меня озадачил, что я и сказал:

— В принципе я не против, только это надо обращаться не ко мне, а к командованию, чтобы тебя направили в полк, где я служу.

Степан заверил меня, что это не проблема, главное — моё согласие учить его.

После ужина я взял свежую газету, принесенную медсестрой, и стал с интересом изучать новости с фронтов. На первой странице была маленькая фотография командира, который поднимал в атаку своих бойцов. Снимали снизу, из окопа. Фотограф был мастер своего дела. Фотография передавала тот накал страстей, которые присутствуют в подобных случаях. Я ходил в атаку. В одну, но ходил. Так что могу с уверенностью сказать — это не инсценировка где-нибудь в тылу. Корреспондент действительно находился в первой линии — слишком неоднозначно выражала чувства спина командира, который держал в руке ТТ и взмахом звал своих бойцов следовать за собой. Даже куст минометного разрыва неподалеку так не привлекал внимания, как этот парень в форме лейтенанта.

— Кто написал статью? И вообще, про что она? — пробормотал я, взглядом ища в конце фамилию корреспондента. — Оп-па!

Фамилия была знакомая. Это был тот самый старший политрук, что фотографировал меня в первый день знакомства с полком Никитина, когда я стоял на крыле своего «ястребка» после боя с двумя «мессерами». Сомнений не было, это был он. Даже инициалы совпадали.

С интересом углубившись в чтение, понял, что речь идёт о бое одной из рот Западного фронта. Написано было интересно. Можно даже сказать, очень. Фантазия у меня буйная, этот бой как будто встал перед глазами. Так что потратил я на эту статью почти час, то вчитываясь в текст, то воображая картины сражения…

В итоге маршевая рота под командованием лейтенанта Горелых, причём не кадрового, а из запасников, сумела задержать прорвавшихся немцев на полтора дня! До подхода дивизии из резерва. Уничтожив при этом больше десятка танков, множество грузовиков и просто огромное количество гитлеровцев!

Конечно, и потери оказались большими. От роты и приданной ей сорокапятки с расчётом осталось чуть больше сорока человек, но сам командир выжил. И именно на последней позиции его разыскал корреспондент.

Заканчивалась статья коротким сообщением о гибели лейтенанта Горелых в следующем бою. В котором как раз и сделана была эта фотография…

— …слав? Спишь?

Открыв глаза, посмотрел на склонившегося надо мной особиста и спросил, случайно стряхнув с груди газету:

— Я что уснул?

— Похоже, что так, — согласился со мной Путилин, поднимая ее с пола.

— Странный сон, — сказал я, припомнив ускользающие видения.

— Расскажешь? — Сержант положил газету на тумбочку, пододвинув стул, уселся на него и приготовил блокнот и карандаш.

— Почему нет? Заглавие, — кивнул я на газету.

Особист поднял ее, бросил быстрый взгляд на фото и вопросительно посмотрел на меня.

— Вот там я и был.

— Как это?

— Как бы объяснить… Ум-м. У меня было такое впечатление… Да, как в кино, только все по-настоящему. Ревущие танки, горящие деревья, стрельба… Похоже все.

— А, это у тебя просто фантазия хорошая. Бывает, — отмахнулся Путилин, сразу потеряв интерес к моему сну. Видимо, подобное он слышал не раз.

— Бывает, — согласился я. Сны у меня действительно выразительные. — Лейтенанта только жалко.

— Если бы он не поднял в контратаку батальон, немцы бы ворвались в окопы, а это еще хуже. Тут они их отбросили, а то, что Горелых в ней погиб, так это судьба, — спокойно ответил особист. Видимо, он действительно читал эту статью.

— Все равно жалко. Таких людей теряем. Как он засады устраивал, а?

— Судьба… Героя вот посмертно получил. Ну что, приступим?

— Это да. Приступим… У меня тут вопрос образовался, даже не вопрос, а просьба.

— Говори.

— Я не успел прочитать газету, уснул на этой статье; что творится на фронтах? Мы остановили немцев?

— Кхм. М-да. Ну, слушай. — Устроившись на стуле поудобнее, сержант посмотрел на меня и начал рассказывать последние новости на фронтах: — Отступаем мы. Что тут говорить, сам недавно с фронта, знаешь, как там. За эти дни, что ты был без сознания, немцы сделали несколько крупных прорывов — разведка прощелкала — окружая наши войска. Один на Украине к Киеву, но были отброшены фланговым ударом резервной армии. Говорят, она вся полегла, но дала время не только начать отводить войска — товарищ Сталин отдал приказ, — но и занять оборону, пока они отходят. Те части, что стояли в обороне, практически полностью полегли, но наши отошли. Сейчас Киев в руках немцев.

— Отбивать обратно будут?

— Вряд ли. Там сейчас неразбериха. У меня друг оттуда только что приехал, рассказывал. Везде как будто слоеный пирог. Пока все нормализуется, сколько времени пройдет. Главное, фронт держат.

— А в Белоруссии что? — спросил я, принимая информацию к сведению. Насколько мне было известно, в моей реальности Киев захватили несколько позже. В двадцатых числах сентября. Видимо, тут сыграло роль то, что Сталин все-таки дал приказ отвести войска. Судя по виду Путилина, вышли не все, далеко не все. Вряд ли много больше половины.

— Тоже отступаем понемногу, но не так, как на Украине, там немцы делают гигантские шаги вперед.

— Понятно. Ладно, давайте по посещениям. С кого начнем? — спросил я.

— С авиаконструкторов.

— Хорошо.

— Так, Яковлев сам приезжать отказывается, велел привезти тебя к нему, когда начнешь ходить.

— Да пошел он тогда! Надо — приедет. Это я ему нужен, а не он мне. Что с остальными?

То, что у Яковлева барские замашки, я слышал еще в свое время. Общаться с подобными людьми мне приходилось постоянно, и тут их видеть не то что не мог, а просто не хотел. Надо — придет, не надо… на х… я его видел.

— Лавочкин очень хочет с вами пообщаться. Просто рвется… — продолжил особист, но был прерван мною.

— О как? Знаете, а вот с ним я бы встретился. Это можно организовать?

— Да, он сейчас в Москве. Когда его записать?

— На вчера, — коротко ответил я, получив в ответ внимательно-оценивающий взгляд Путилина.

— Понятно. Тогда завтра в девять утра. У тебя как раз заканчиваются процедуры, да и Елена Степановна уже осмотрит, вот я его и проведу.

— Это все хорошо, но мне нужен мой дневник. Он с вещами? — спросил я и по лицу сержанта понял, что ляпнул глупость.

— Нет, конечно. Твой дневник теперь считается документом особой важности, он опечатан, лежит у меня в сейфе.

— Вот и его прихватите. Нужно будет много что продемонстрировать Семену Алексеевичу.

— Ты его знаешь?! — удивился особист.

— Просто слышал. Что там дальше?

— Так… Гудков подал заявку. Его сейчас нет в Москве, вернется через десять дней.

— Вот как вернется, так и встретимся.

— Петляков тоже заинтересовался тобой. Но он в Москве только через месяц появится. Где-то на одном из эвакуированных заводов работает.

— Понятно. Как вернется, так и поговорим, — ответил я так же, как и в случае с Гудковым.

— Пионеры… Пресса… Насчет них пока ничего нет. Нужно дождаться получения разрешения на встречу. А пока давай обсудим, что будем делать с твоей будущей речью. Мне должны были привезти пробный набросок, но не привезли, так что давай своими словами. Я тут накидал возможные вопросы, так что давай буду задавать, а ты на них отвечать. Согласен?

— Конечно, — ответил я, пожимая плечами и морщась от вспышки боли в боку. Рука меня не тревожила.

Ночь прошла спокойно. Кошмары на этот раз не мучили. После осмотра и всех процедур я лежал на здоровом боку и уже без особого интереса читал опостылевшую на второй день газету.

«Блин, кроссворда нет… И сканворда… Даже занюханного ключворда нет!»

Только я отложил газету в сторону, как после стука отворилась дверь и Путилин пропустил в палату моложавого мужчину средних лет в полувоенном френче. Я только потом узнал, что такие носили в тылу гражданские начальники. Почему в нем был Лавочкин, не знаю. Видимо, накинул то, что было. В руках сержант держал запечатанный конверт с грифом «совершенно секретно».

— Здравствуйте, Семен Алексеевич. Привет, Сань. Присаживайтесь, — указал на стоящий рядом с кроватью стул.

— Здравствуй, Вячеслав, — ответил Лавочкин, с интересом рассматривая меня.

— Вы меня так пристально разглядываете…

— Извини, просто я впервые разговариваю с летчиком, который так воевал на моей машине.

— Да-а. «ЛаГГ», сколько раз он выручал меня из казалось бы безвыходных ситуаций…

— Вам так понравилась моя машина? — обрадованно спросил конструктор.

— В общем-то нет! — твердо сказал я, глядя Лавочкину прямо в глаза.

Мои слова Семёна Алексеевича не удивили, это было видно. Похоже, все болячки «ЛаГГа» он знал не хуже меня. Ещё было видно — ему приятно, что самый результативный летчик Союза летает на его машине. И при всём при том конструктор никоим образом не показал, что неприятно удивился моему отзыву. Молоток. Хорошо держит удар.

— Я думаю, вы сами знаете, что с «ЛаГГом» не так. Не так ли?

— Вы не ошиблись, Вячеслав. Детских болезней у него много, — согласился со мной Лавочкин.