— Ты злишься на них, — тихо сказала Тося.

— Знаешь, я многое умею, но не умею прощать предательства. А тут произошло именно предательство со стороны государства по отношению ко мне. Я именно так считаю. Не прощу! Никогда!

— И что теперь?

— Юрий Некрасов погиб. Будем ждать, что решит правительство: замять это дело и прислать обычную похоронку, тогда будешь получать пенсию за потерю кормильца, или меня объявят врагом народа и вас отправят в ссылку. В этом случае я уничтожу охрану, они враги, тут без сомнения, и вывезу вас за границу. Лучше там, чем тут на поселении выживать. Если похоронка, отлично, я по поддельным документам иду в армию и воюю, а после войны ты меняешь место жительства, и мы снова как бы женимся. Вот такое предложение. Матери моей чуть позже расскажешь, что я жив, когда похоронка придет. У нее сердце слабое. Потом обговорим сигналы для встречи, а пока рассказывай, что у наших. Братья пишут?

— Да, старший твой капитан-артиллерист, а Олег под Ленинградом воюет, защищает балтийское небо. Написал, что стал заместителем командира полка. На «мигах» летают.

Тося быстро описала все что знала. Оказалось, со старшим мы на одном фронте воевали. Вот так, получив нужные сведения, мы пообщались часа три, и дальше я отпустил моих девочек. Алису кормить нужно. Тося ее повела в садик, там как раз обед. Ну а сигналы для встреч это мы все обговорили, так что, покинув Москву, я добрался до рощи и развернул свой лагерь.

Ждать пришлось больше недели, и все завертелось первого августа. Я уже давно снял квартиру в Москве и проживал там. Жена ко мне часто прибегала, ведь не только мне ласки хотелось, но и ей тоже, так что мы отлично проводили время. Жаль, мало та его выделяла. И вот первого августа, когда раздался кодовый стук, я подошел к двери и открыл ее, будучи уверенным, что это жена, однако там была отнюдь не она.

Два бойца, по повадкам настоящие волкодавы, рванули ко мне, однако я успел отпрыгнуть назад, падая спиной на пол, вскидывая ТТ, но один из бойцов отбил ногой ствол в сторону и три пули ушли в потолок. А потом вообще выбили оружие из руки, но я тянул уже из-за пояса наган. Тут бойцы на меня навалились, фиксируя, так что осталось последнее средство: зацепив зубами петельку на воротнике рубахи, резким рывком рванул ее в сторону, кольцо покинуло чеку, и та освободилась. Граната, что у меня на теле находилась, зашипела замедлителем.

— Граната! — заорал один из бойцов.

Они рванули пуговицы рубахи, один успел схватить ребристое яйцо, и на этом все. Раздался взрыв, и меня поглотила темнота.

Ах, Тося-Тося. Я на сто процентов уверен, что это она сообщила, где я проживаю. Ведь даже стук в дверь был кодовый. Не думаю, что ее выследили, скорее всего сама пошла и заложила меня. Есть причины, почему я так думаю. В последние дни жена постоянно капала на мозг, мол, сходи к Сталину, расскажи. Ага, прям разбежался. Нет, обида на все до сих пор меня глодала. А что, обида и есть, глупо отрицать, что именно она была основной причиной, почему я решил не разбираться с этим делом. Не за себя обида, за того сержанта, что пострадал ни за что. Только потому что был рядом. Да и не было у меня надежных людей в верхах, к которым можно было бы обратиться. Они бы начала проверили, как там ко мне относятся: сразу в темницу кинут или к стенке поставят? Вот и решил не рисковать. Да, жизнь у меня не одна, но и эту пока терять я не хотел. Мне тут было интересно.

Очнулся я не в новом теле, что меня удивило, а явно в палате и в прошлом теле. Юра Некрасов погиб, его там на берегу расстреляли, без суда, теперь я Антон Марков, как по документам значусь. Из Житомира.

Очнувшись, я осмотрелся, параллельно мысленно пробегая по своему состоянию. Тянуло бок, слегка голова болела, а так вроде нормально. На окнах решеток не было, однако этаж явно не первый. Что важно, рядом с кроватью спала на стуле моя мама. То есть погибшего Юрия. Это принципиальные подробности. Расстреляли и расстреляли, у меня новая жизнь. Руки не связаны. Поэтому я стал себя ощупывать, обнаружив повязку на боку, на голове тоже была. Видимо шуршание да скрип кровати разбудили маму.

— Юра, — проснувшись, она зевнула, прикрыв рот ладошкой, после чего спросила: — Как себя чувствуешь?

Мы с ней на днях встречались, так что особо та сильных чувств не проявляла.

— Вроде ничего. Как НКВД вышло на меня? Кто предал?

— Жена твоя рассказала. Это было наше с ней общее решение. Забудь обиды и веди себя как мужчина, а не как ребенок. Мы уже все выяснили, там произошла случайность, череда случайностей… Ты знаешь, что один из бойцов, что к тебе пришел, погиб? Он лег на гранату, что у тебя была, и принял на себя все осколки. Ты контузию получил и небольшую рану на боку.

— Нет, мама, меня это нисколько не волнует. После того эпизода на обрыве с расстрелом, я и за людей не считаю сотрудников этого наркомата. Чем больше погибнет, тем лучше, меньше людей расстреляют.

— Все же обиду пережить не можешь.

— Прощать не умею, — ответил я, с хмурым видом посмотрев на майора госбезопасности, что зашел в этот момент в палату.

— Это было обидно слышать, — сказал он. — Это мой боец погиб, четыре года со мной, через многое прошел, а так глупо погиб.

— О, я вас вспомнил. На обрыве… Это вы тогда пристрелили ту мразь, что отдал приказ нас убить. Без суда, замечу.

— Да не было там расстрела. Пугали. Просто пугали.

— Вы это не мне скажите, а тому сержанту из бомбардировочного полка. Его расстреляли.

— Сработали на рефлексе… Когда вы прыгнули, стали стрелять на поражение, — пожал плечами майор и, посмотрев на мою маму, попросил: — Оставьте нас, пожалуйста, наедине.

Матушка без возражений встала и вышла из палаты. Интересно, это тюремная палата? По виду обычная. Майор же устроился на стуле и сказал:

— Думаю, нам стоит серьезно поговорить. Я понимаю, какие чувства ты испытывал во время этого ложного расстрела и какие испытываешь сейчас. Однако сейчас не то время, чтобы держать в себе обиды.

— Обиды? — криво усмехнулся я. — О нет, майор, я через такие медные трубы прошел, что тот расстрел для меня мало значит. Ну пытались расстрелять, мне, скажу откровенно, наплевать. Тем более сержанта того вы же сами застрелили, мстить некому. А вот гибель моего спутника, сержанта из бомбардировочного полка, я вам никогда не прощу. И временем козырять не надо. Такое время… Тоже мне, нашли причину покрывать свои чудовищные преступления. Знаете, мне одну историю рассказали, и поначалу я был в сомнениях, но теперь вижу, кто в ней был прав. Вы знаете, что с тридцать седьмого до конца тридцать девятого года было проведено больше трех сотен тысяч судов над разными людьми? В большинстве люди попадали в ваши застенки по анонимкам. Так многие решали свои вопросы. Кто на соседа по коммунальной квартире написал, чтобы размеры жилплощади увеличить, кто на начальника, чтобы его место занять. Множество народу по наветам без проверки было судом приговорено к смертной казни или лесоповалу. У военных то же самое происходило. Причем люди были уверены, что власть разберется, и спокойно шли с конвоирами в ваши паучьи сети. И никто не вернулся. Лишь двое — комкор и дивизионный комиссар — отказались, один расстрелял группу захвата из пулемета, с чердака своей дачи, а второй закидал бандитов в вашей форме гранатами. При этом оба продолжали дальше служить, никто их повторно не арестовывал. Один сейчас командарм, хорошо воюет, второй погиб, бойцов поднимал в атаку. Вот это мужики с яйцами и поступили они правильно. Теперь и я так же буду поступать. Раньше я эту историю байкой считал, теперь нет.

— Не могу сказать, есть тут правда или нет, я из другого отдела. Мы занимаемся охраной особо важных персон. Командующих фронтами, членами военного совета и других важных людей. Вас тоже охраняли.

— Что-то я этого не заметил.

— Вы и не могли заметить. Лично вас никто и не охранял. Сейчас поясню. Ситуация действительно парадоксальная. Командующий Юго-Западным фронтом маршал Буденный отдал приказ на вашу охрану, добавив, что вы особо важная персона. Начальник Особого отдела фронта выслушал приказ, где было озвучены ваши данные и то, что вы летчик. Приказ был на охрану по классу «А». Как членов военного совета фронтов. Но с разрешением летать, включая полеты над территорией противника. Начальник Особого отдела передал приказ заместителю. Тот проверил списки летчиков, ведь было известно, что вы летчик, и обнаружил Юрия Михайловича Некрасова, лейтенанта, командира звена двести третьего истребительного полка. Туда группу из Москвы для охраны и направили.

— Какая чушь!

— И все же бывает и такое. Бойцы, что охраняли твоего полного тезку, гадали, кто он. Решили, что сын большого начальника. Вашему полному тезке везло, он возвращался из боевых вылетов живой, хотя полк нес большие потери. Даже сбил лично семь самолетов противника. Доклады о вашем тезке поступали наверх, и они ни у кого не вызывали сомнений. Правда вскрылась, когда вы пропали. Информация дошла до командующего, и тот немедленно приказал провести Особому отделу расследование. Начальник Особого отдела доложил товарищу маршалу, что ваш тезка вполне здравствует и со сломанной ногой из-за неудачной посадки на поврежденном в бою самолете находится в санчасти. В этот момент все и выяснилось, и началась другая история.