Разгрузили обе телеги и обнаружили, что места еще остались: да и что там, из восьми раненых пять лежачих и трое сидячих, последние места мало занимали, одного завели в кабину, где в кресло штурмана посадили, так что еще три телеги подогнали и их разгрузили. С нами из медперсонала летели две молодые девушки — военфельдшер, лейтенант по-нашему, и медсестра. Мне кажется, что пожилой военврач третьего ранга просто от них таким образом избавлялся, отправлял в тыл от ужасов войны. А мы, взлетев, направились к себе. Вернуться ему не обещал, вообще случайно тут оказались, но посоветовал не спешить, встать на ночевку где-нибудь поблизости, если будет возможность, следующей ночью найдем и навестим, заберем еще раненых.

При возвращении я отметил немецкие бомбардировщики, что стороной пролетели мимо нас, навстречу шли. А когда мы подлетали, меня позвали в кабину:

— Пожары на нашем аэродроме, — показал командир борта в сторону нашего конца маршрута.

— Вот мудак наш комэск. Говорил же я ему, что сменить место стоянки нужно, немцы о нас знали, и вот результат. Хана эскадрилье.

Пролетев над нашим аэродром, мы пошли на посадку чуть дальше, я сообщил, где нет воронок. Радист не отзывался, видимо, рация повреждена, может, еще что, так что, дождавшись, когда к нам подъедет машина с аэродрома, я через водителя велел вызвать санитаров (у нас девятнадцать раненых в салоне), ну и стал командовать командиром борта и борт-стрелком, больше никого не было, кроме двух медичек. Те, укладывая раненых на плащ-палатки, выносили их наружу и клали в рядки, а военфельдшер осматривала раненых, узнавая, как те перенесли перелет. До аэродрома километра полтора было, уже светало, так что я пешком направился туда, выяснив на месте, что эскадрильи фактически нет. Как ни странно, уцелел один борт, тот, что в ремонте был, он в стороне находился, а три машины, включая мою, были уничтожены прямыми накрытиями. Юрка не пострадал, в щели пережидал, но оглушен близким разрывом. Много медиков на аэродроме оказалось, работали с пострадавшими, но связь имелась. Вызвали три машины из города, чтобы раненых забрать. Дальше наш самолет отбуксировали на опушку в стороне и там замаскировали. Я написал рапорт, передав его командиру эскадрильи (тот цел был, выглядел бодрячком), и отправился спать. В лес, прямо на траву лег, завернувшись в плащ-палатку и положив под голову сидор со спаснабором. Юрка со мной пошел, тоже от шума и гама.

Когда я проснулся, то даже подивился тишине, что стояла вокруг. Встав, я сбегал в кустики и, вернувшись, толкнул Юрку, что спал рядом. Дальше, забрав вещи, мы вышли на опушку, озадаченно осматриваясь. Пусто. Никого нет, только следы от бомбежки, уничтоженная техника и свежая насыпь братской могилы.

— Перебазировались, что ли? — удивленно спросил Юрка. — Зря мы так далеко в лес ушли, чтобы поспать.

— Ага, — кивнул я, закончив осматриваться. — Идем к городу, там разберемся.

Мы и пару шагов не успели пройти, как обнаружили стоявшую в кустах «полуторку». Водитель спал в кабине. Растолкали его и выяснили, что он нас ждал. Потеряли нас, решили, что мы сюда вернемся, вот и оставили машину. А эскадрилья действительно перебазировалась, поврежденную машину на буксире утащили. Юрка запрыгнул в кузов, предварительно закинув наши сидоры, а я сел в кабину, велев водителю ехать потише, мне до сих пор рывки и тряски давались тяжко. А пока катили, водитель сообщал новости:

— Командира нашего сняли, приехали бойцы НКВД и забрали его. Потом приехал военюрист второго ранга и зачитал приговор. Расстреляли нашего майора. Оказалось, ему приказ был дан переместить аэродром на другое место, замаскировать, а он не сделал. Виноват оказался. Сейчас нам нового командира назначили, капитана Степанова.

— Это командира борта «тридцать семь»?

— Да, товарищ лейтенант. Его машина все равно сгорела на нашем бывшем аэродроме. Тот получил новые приказы и вот перебазировал что осталось, а мне вас ждать приказали.

— Нас искали?

— Торопились уехать. Покричали, бойцы побегали, но не нашли. Военврач сильно беспокоился, когда вы пропали.

— Я дежурному сообщил, что мы в стороне поспим, подальше от шума.

— Про это не знаю. Мне сказали ждать, я и ждал.

Новый аэродром разместился довольно далеко, с другой стороны Киева. Километров тридцать пришлось проехать пока не добрались. Там уже ожидал обеспокоенный Турбин, время подходило, нужно вылетать, так что меня наспех осмотрел врач, пока я быстро принимал пищу. Юрка ел не спешно, ему в рейс не нужно было. А когда мы поднялись в уже темнеющее небо, я спросил у Турбина:

— Товарищ майор, как там наши вылеты, есть какие-то результаты? А то летаем, а что происходит — не понятно.

— Еще как есть, — порадовал тот не только меня, но и экипаж борта, что нас тоже слушал. — Информация о немцах идет в штабы армий и дивизий, так что там, где сил у немцев больше, создают высоко эшелонированную оборону, резервы перекидывают. Та танковая дивизия генерала Семенченко, смогла нанести тылам противника большие потери и сегодня днем прорвалась через передовую к нашим. Хотя от дивизии едва ли полк наберется, но все равно сила немалая осталась. Кстати, за спасение пионеров вам лично от командующего войсками фронта вынесена большая благодарность. По остальным нашим делам пока секретность не снята. На сегодня у нас задачи находить крупные части наших войск в тылах противника, совершать посадку рядом с ними и передавать рации. В хвосте у нас лежат шесть радиостанций с запасными батареями. Радистов вот придется на месте искать, подобрать не успели.

Посмотрев в хвостовую часть салона, я действительно отметил угловые коробки, что находились в вещмешках, но там же стояли несколько канистр с бензином и ящики с припасами.

Вылетели мы не пустыми. Новый командир эскадрильи тоже понимал, что порожняком гонять борт не стоит, хоть немного, но поможем нашим, раз посадки в тылу будут. Я был доволен, раз нашим помогаем, значит, и дальше летать будем. Так добрались до немецких тылов и стали летать зигзагами, охватывая район от двадцати до шестидесяти километров в глубину захваченных противником территорий, вдоль передовой.

Нам повезло, трижды находили крупные скопления советских войск. В первый раз это была стрелковая дивизия, мы совершили посадку, и Турбин задержался на полчаса, общаясь с комдивом. Одна рация уже ушла, радист для нее был найден, коды для переговоров майор сам передавал. Снова взлетев, продолжили поиски. В этот раз нашли целый корпус, что прорывался к нашим. И тут рацию оставили, радиста для нее долго искали, роту связи те потеряли, наконец вроде нашли, а мы дальше рванули. И вот когда уже пора возвращаться было, баки-то не резиновые, хотя и подвешены дополнительные, обнаружили еще одну стрелковую дивизию, вместе с которой двигались остатки танкового полка. Рация им не нужна была, свои имелись, а вот коды для переговоров со штабом армии пригодились, а мы полетели обратно, забрав раненых из этой дивизии. Брали только командиров, забив салон. А при возвращении заглох левый мотор, но дотянули, хотя и горючее закончилось. Ладно, на втором двигателе с трудом, но дотянули, сели на аэродроме. При посадке и второй заглох.

Я написал рапорт, поужинал, прошел процедуры у врача и направился к землянке, которую как раз вырыли и оборудовали. Вещей моих не было, сгорели в палатке на аэродроме во время бомбежки, так что завалился на нары, тут тюфяк лежал, и вырубился вскоре.

Проснулся я в четыре часа дня пополудни. Потянувшись, принюхался к себе и понял, что пора мыться. Умывшись, сделав все свои дела, посетил столовую, тут же экипаж борта обнаружился, на котором мы летали. От них и выяснил новость. Пока я спал, к нам перебазировался целый транспортный авиаполк, и мы влились в его состав. Наша отдельная эскадрилья была расформирована. Оказалось, что командование было так впечатлено нашими успехами, что на это дело решили пустить целый полк, тридцать самолетов. Полк недавно был сформирован, им командовал подполковник Свиридов. Прежде чем идти знакомиться с ним, я посетил врача. Тот меня осмотрел, и мы прогулялись к озеру, что находилось рядом со стоянкой. Там как раз постирушки шли у женского персонала БАО, но мы в стороне расположились. Сняли повязку, и врач обработал мои болячки, да и сам я искупался. Дальше он наложил новую повязку, я надел свежее нательное белье, которое девчата принесли, забрав грязное, ну и застегнул форму на все пуговицы, ремень, он под френчем носился, и, вот добравшись до КП полка, представился командиру.

В полуземлянке штаба, кроме него, еще несколько командиров находились, и я никого не знал. Однако я уже числился за этим полком в первой эскадрилье, только временно отстранен от полетов по состоянию здоровья. Удостоверение свое я передал начштабу, чтобы вписали, что я в этот полк переведен.

— Слышал о вас, лейтенант, — подтвердил Свиридов и, подойдя к карте, расстеленной на столе, сказал: — Интересную задачу нам поставил сам командующий. Теперь на территории полка будет его личный представитель. Это не майор Турбин, он летать будет, а представитель командующего, полковник Власов. Он будет находиться на аэродроме, координировать наши действия. О вашей особенности ночного зрения я извещен, полк будет работать по нашим частям, что находятся в тылу противника. Доставлять припасы, вывозить раненых, старший комсостав. Однако вы не только искать будете эти наши части, сообщая, где те находятся и что им требуется, но, по приказу командующего ВВС фронта, в качестве штурмана будете наводить бомбардировочный полк «ночников», что сейчас как раз формируется, на самые жирные цели. Думаю, вы представляете, какие потери немцы будут нести по ночам.