— Спокойней! — В отличие от лейтенанта, Форбек даже не пытался воспользоваться своим оружием. — Не жгите зря пули. Подпустите ее ближе, цельтесь по ногам… Огонь!

Тварь была уже почти рядом, когда пули все-таки настигли ее, заставив с разбегу грохнуться оземь. Но даже это не остановило ее до конца — пронзительно шипя, «сорока» приподнялась на передних лапах-крыльях, и в этот момент ожил наконец-то пулемет, разразившись затяжной очередью. Шквал свинца отшвырнул хищника назад, разом превратив жуткую тварь в комок окровавленных перьев. И даже этот комок продолжал, царапая землю когтями, подтягиваться на перебитых лапах, пытаясь добраться до ненавистного врага, пока не уткнулся мордой в грязные сапоги застывшего от потрясения лейтенанта. Царапнул зубами кожаный мысок. И только тогда, наконец, умер.

В два захода удалось оттащить тушки убитых мелких ящеров с дороги. Долина на глазах превращалась в проходной двор: едва пестрохвостые титаны отошли достаточно, чтобы люди могли приблизиться к добыче, не сгибаясь, как с осыпи к ручью помчались некрупные, стремительные звери, пугливые, точно антилопы: их удалось отогнать, размахивая руками, под богатырское уханье Скрипко и вопли диких апачей в исполнении профессора Никольского. Обручев уже вздрагивал больше не от страха перед динозаврами, а при каждой мысли о том, что на спусковом крючке пулемета лежит палец немецкого лейтенанта. Тот явственно нервничал при виде чудовищ, и геолог про себя рассудил, что встреча немецкой экспедиции с доисторической фауной прошла неудачно.

Добыча невольных охотников напоминала крупных кенгуру с птичьими головами. Шкуры животных покрывала мелкая колючая чешуя — Скрипко заметил, что она похожа на акулью. Хвосты украшали странные пучки длинных плоских игл. Никольский вначале предположил, что это средство защиты, подобное иглам дикобраза, но заколоть такой иглой даже мышь было бы затруднительно, а уж пробить плотное оперение стимфалиды… Сошлись на том, что пестрыми флажками на хвостах звери подают друг другу сигналы на бегу. Хотя никто этого в суматохе, сам собой, не заметил, идея оказалась настолько убедительной, что Обручев к концу и сам почти поверил, будто наблюдал ящериный телеграф своими глазами.

Когда волокли к пулеметной позиции последние тушки, над ручьем уже кружились два певучих беса. Заметно было, что сухопутные стервятники отличаются от птероящеров-рыболовов — они были крупнее, имели гребни другой формы и окрашенные иначе, не в синий и белый, а в рыжий и белый цвета. В остальном твари были сходны, в том числе манерой передвигаться по земле паучьим манером, опираясь на то место, которое у человека соответствовало костяшкам пальцев. Геолог обратил внимание, что задние лапы животных опирались при ходьбе на всю стопу, как у медведя.

— Раньше мы таких не замечали, — указал Обручев.

Никольский прищурился.

— Должно быть, падальщики сопровождают стадо в его передвижениях, — предположил он. — Без крупных ящеров они умрут с голоду… Вы мне лучше скажите, Владимир Афанасьевич, вам не кажется все это странным?

— В последние дни мне уже ничего не кажется странным, — отозвался геолог. — Должно быть, чудометр зашкалило после пережитого. А вы о чем?

— Птероящеры передвигаются по земле не как летучие мыши, — рассеянно проговорил Никольский. — Казалось бы, анатомически они к ним ближе, чем к птицам… Но я не о том. Видите, над ящерами кружат мелкие птицы? Вроде скворцов?

Обручев кивнул, сбрасывая с плеч тушку флагохвоста.

— Мне кажется совершенно абсурдным, что птицы сосуществуют с птеродактилями, — признался зоолог. — Пока мы не повидали Новый Свет, казалось очевидным: птицы и млекопитающие, высшие, теплокровные формы жизни, вытеснили гигантских рептилий, оказавшись более приспособленными. Но я гляжу на живых динозавров и не могу найти в них неисправимого изъяна. В драке за добычу стаи стимфалид и львиного прайда я не рискнул бы поставить на львов. Я не понимаю, отчего птероящеры менее приспособлены, нежели птицы. И так ад инфинитум!

Геолог пожал плечами. В спине противно хрустнуло.

— Вы смотрите на срубленное дерево и пытаетесь понять, почему оно таким странным уродилось, — ответил он. — Откуда нам знать: быть может, в представлении ученых будущего наша зоология — такая же смесь нерожденного с отжившим? И большинству привычных нам форм жизни уготовано скорое и бесславное угасание, а какие-то мелкие твари, что путаются у нас под ногами, станут корнями обширного и развесистого генеалогического… то есть, простите, эволюционного дерева?

Никольский всплеснул руками.

— Ну что вы, право, как студенту… Это все самоочевидно! Я пытаюсь понять: почему?! Где тот признак, по которому зерна отделяются от плевел?

— А он есть? — Обручев бросил на коллегу косой взгляд. — Вот эти гигантские ящеры, динозавры, правили Землей миллионы лет, целую геологическую эру. И вдруг — вымерли. Так что же, по-вашему, жили они с этим отделительным признаком столько времени и вдруг разом устарели, точно коллекция дамских мод?

— Вы ведь повторяете мои слова, — Никольский развел руками.

— Нет, — геолог покачал головой. — Вы сказали «приспособленными» и спросили: «чем?» А надо было бы спрашивать «к чему?». Не живые твари соревнуются на арене эволюции, а условия существования меняются медлительно и неуклонно… или мгновенно и необратимо, судя по той стремительности, с какой исчезают из геологической летописи остатки динозавров в определенный ее момент.

— Это очень красивый образ, — хмыкнул Никольский, раздраженно ероша волосы под шляпой. — Но он не объясняет, откуда берутся конкуренты. Пока существуют птероящеры, птицам взяться вроде бы неоткуда. То есть появиться — могут, но как сумеют они выдержать соперничество с уже приспособившимися формами?

— Возможно, наблюдение за местной фауной поможет нам прояснить этот вопрос, — неопределенно высказался геолог, пытаясь не выказать, что для него этот вопрос — такая же загадка, как и для его собеседника. — Давайте лучше прикинем, как нам лучше будет доставить этих… флагохвостов к устью ручья. Оттуда, полагаю, можно будет вызвать подмогу из лагеря.

— А почему не сейчас? — предложил Никольский. — Вон, я смотрю, кто-то торопится…

Обручев пригляделся.

— Да, — согласился он. — Я его знаю. Матрос Карцев. Павел Евграфович о нем хорошо отзывался. Однако что же случилось в лагере, если за нами пришлось посылать? Готовьтесь, Александр Михайлович, не иначе как лейтенанту стало хуже, и ему нужен врач.

— Если так, то я вернусь в лагерь налегке, — отозвался зоолог, хмурясь. — А за дичью пришлем моряков. Вы, главное, не давайте падальщикам до нее добраться.

— Непременно, — уверил его Обручев, про себя уже твердо решив, что, если на добычу позарятся стимфалиды, он им ее оставит.

На бегу матрос опасливо пригибался, должно быть ожидая, что из-за валунов на него набросятся стаей «черные петухи» и заклюют.

— Что стряслось, любезный? — окликнул его Никольский.

— А, вашбродь! — обрадовался матрос. — Вот вы где! Палевграфыч за вами посылал. Просил возвращаться немедля. И… — Карцев глянул на немецкого лейтенанта, облокотившегося о пулемет. — И гостей прихватить.

— Что, Николаю Егоровичу стало хуже? — с беспокойством осведомился зоолог, примериваясь, как бы половчей взгромоздить на плечи дохлого флагохвоста.

— Да нет, господь с вами! — замахал руками матрос. — Бродит, ихбродь, по берегу. Хромает, ругается, а бродит, ложиться не хочет.

— Ну так что случилось? — перебил его Обручев. — Не тяните, рассказывайте толком.

Матрос запнулся, снова покосившись на немцев.

— Наши гости по-русски не разумеют, — напомнил геолог, — говорите смело.

— Тут вот что вышло… — Карцев подтянулся и заговорил четче: — В бухту входит корабль.

— Ну наконец-то! — вздохнул Никольский. — Я уже начал волноваться за «Манджура» и его команду. Воды неведомые, знаете…

Матрос затряс головой так отчаянно, что Обручеву показалось — отвалится.

— Это не «Манджур». Это английский крейсер.

Ученые молча переглянулись. Стоявший рядом молчун Черников крякнул. Скрипко пробормотал что-то неразборчивое.

— Александр Михайлович, — выразил общее мнение Обручев, — вам не кажется, что на этом необитаемом острове становится как-то слишком уж людно?

— Бухта, — промолвил Черников. Геолог до этого не обращал внимания, какой у моряка звучный голос — наверное, потому, что тот редко его подавал.

— Ну, конечно! — Никольский раздраженно хлопнул себя по бедру. — Единственная привлекательная гавань на многие мили вдоль берега… конечно, все экспедиции встречаются в этом месте. Как оазис посреди Сахары…

— И почему-то все караваны приходят в оазис одновременно, — хмуро заметил Обручев.

— Потому что всем участникам гонки за новыми землями нужно было время для подготовки экспедиций, — подсказал зоолог. — А время это — оно для всех примерно одинаковое. И то… как проговорился доцент Беренс, «Ильтис» вдоль берегов этого архипелага шел дольше, чем «Манджур», и двигался с юга. Мы — с севера. А британцы, вполне возможно, уткнулись по случайности в Зеркальную бухту с первого захода.

— Все это пустое, — подытожил геолог. — Сейчас нам пора немедля возвращаться в лагерь. Николай Егорович, должно быть, уже от волнения опять слег. С его ранами… Я, пожалуй, переведу для герра лейтенанта. А лишняя пара рук нам как раз очень пригодится — нести добычу.

— Погодите, — проговорил Обручев отстраненно. — Погодите. Вы, мил-человек, сказали: корабль входит в бухту.

— Ну да, вашбро…

— Один корабль, — с напором повторил геолог. — Крейсер. Не канонерка с парусным вооружением.

Он обвел взглядом товарищей. Черников, кажется, начинал понимать.

— Уголь, — промолвил Обручев. — Не построен еще крейсер, который на запасе в своих погребах может добраться до Нового Света и вернуться. Если англичане пригнали его сюда — рядом должен быть тендер. Где он? И почему мы его не видим?

Днем раньше

— Бам! Бам-бам!

Джон Гарланд зябко поежился. Прошел только первый из четырех часов его вахты, а штурман уже чувствовал себя продрогшим до самых костей.

— Отличная ночка, — неслышно подошедший сзади высокий моряк в штормовке усмехнулся, стряхивая капли росы с пышных рыжих бакенбард, — не правда ли, Джонни?

— М-м… да, сэр. Наверное, — уточнил штурман. Возражать старшему офицеру впрямую он все же не решился, хотя в глубине души счел, что капитан-лейтенант сам не очень-то верит в собственные слова.

— …если бы не этот чертов туман…

— Туман, да… — капитан-лейтенант посмотрел вперед — туда, где едва ли в сотне метров от носа корабля луч прожектора бессильно истаивал в белой мути. — Но зато море спокойно. Вспомни, как мы шли через Грань.

— Ох, — вздрогнув, жалобно попросил Джонни, — лучше не напоминайте, сэр.

Капитан-лейтенант Харлоу улыбнулся. Ему был симпатичен молодой штурман, чем-то напоминавший его самого лет десять назад.

— Откровенно говоря, сэр, — осмелев, добавил штурман, — я вообще не очень понимаю, почему в этот поход послали именно нас. Все же одно дело — вывести корабль из резерва… это понятно, учитывая, какие потери понес флот от цунами. Но посылать за Грань… при всем моем почтении, наш «Бенбоу» — далеко не самый новый корабль на флоте.

— Говорите уж прямо, — усмехнулся капитан-лейтенант, — старый ржавый сундук. К сожалению, Джонни, у меня нет прямой связи с Адмиралтейством, так что мы можем лишь гадать…

— Гадать, сэр?

— Например, в Адмиралтейство могли поступить сведения, что за Грань уже отправился кое-кто другой, — покосившись на сигнальщика, тихо произнес Харлоу. — Вряд ли для такой экспедиции рискнут первоклассным кораблем, гораздо более вероятно посылка какого-нибудь дряхлого корыта, по принципу: утонет — не жалко. Если так, то вполне логично, что наше корыто должно быть сильнее ихнего, а в этом смысле наш старикан, — Харлоу кивнул в сторону черной громады носового орудия, — вполне способен себя показать.

— Звучит логично, сэр, — согласился штурман. — Правда, на мой взгляд, броненосный крейсер, скажем, «Монмут», справился бы с этой задачей не хуже, но…

— Джонни… если бы все приказы из Лондона были логичны, наша жизнь была бы куда приятнее… и скучнее. И потом, — добавил капитан-лейтенант, — как я говорил, это всего лишь гипотеза. Ничуть не удивлюсь, если в итоге окажется, что нас выпихнули в этот поход лишь потому, что силуэт «адмирала» не нравился начальнику Китайской военно-морской станции. А может…

Не договорив, Харлоу обернулся в сторону трапа. Впрочем, штурман и сам уже услышал тяжелое «бух-бух-бух» — звуки, знакомые и понятные всему экипажу «Бенбоу». На мостик поднимался капитан броненосца, причем «Борода лопатой» — он же капитан первого ранга сэр Кристофер Джордж Фрэнсис Морис Крэдок — явно пребывал далеко не в лучшем расположении духа.

— Что у вас?

— Без происшествий, сэр, — доложил Харлоу. — Туман стал еще плотнее, так что я, как вы и приказывали, полчаса назад велел снизить скорость до шести узлов.

— Ясно.

Капитан подошел к ограждению и примерно полминуты, щурясь, вглядывался в туманную пелену перед кораблем.

— Чертов угольщик опять отстал, — раздраженно произнес он. — Сигнальщик говорит, что последний раз видел его носовой огонь десять минут назад.

— Десять минут, сэр… — озабоченно повторил Харлоу. — Прикажете подать звуковой сигнал?

Тревога старшего помощника была более чем объяснима — ржавый трамп, а точнее, лежащий в его трюмах кардифф, был для «Бенбоу» обратным билетом. Большая часть запаса угольных ям броненосца была истрачена в безумной мешанине водных и воздушных масс на стыке двух миров. Привычка «адмиралов» даже при умеренном волнении зарываться во встречную волну, теряя при этом значительную часть скорости, давно стала источником проклятий как для служивших на этих кораблях моряков, так и для бухгалтеров флота.

— Если он не появится в ближайшие пять минут, так и сделаем, — пообещал Крэдок. — А затем я выскажу этому старому попугаю Смиту все, что думаю о нем и о его китайско-индийском сброде. Сейчас нет никакой бури, так что если он опять…

— Скалы! — закричал сигнальщик. — Скалы прямо по курсу!

Подскочив к ограждению мостика, капитан и старший офицер одновременно увидели впереди, на самом краю освещенного прожектором участка, неровную цепь черных пятен. До них было чуть меньше сотни метров, и это расстояние быстро сокращалось, не оставляя времени на раздумья.

— Право руля!

Несколько мучительно долгих секунд не происходило, казалось, ничего — черные пятна становились все ближе. Затем наконец действие повернутого «до упора» руля стало заметно — зловещая цепочка начала смещаться влево. Увы — слишком медленно, хотя шанс пройти мимо, хоть и «впритирку», пока еще был…

Штурман растерянно моргнул. Этого не могло быть, но в какой-то момент ему показалось, что камни двигаются, словно разбегаясь с пути броненосца. Бред, безумие, но…

Внезапно из воды рядом с одним из «камней» показалась крокодилья башка на длинной тонкой шее, похожей на удилище, — и все сразу стало понятно.

— Это морские змеи, сэр! — выдохнул Джонни.

— Ч-черт-черт-черт…

То, что слова Харлоу относились вовсе не к удирающим из-под форштевня ящерам, штурман осознал несколькими секундами позже, когда из тумана по правому борту проступил силуэт парохода. Очевидно, отстав от броненосца, капитан угольщика приказал увеличить ход и теперь…

— Обе машины полный назад! Самый полный!

Стоявший рядом с капитаном Харлоу еще успел подумать, что этим приказом «Борода» лишь ухудшил ситуацию, но высказать эту мысль вслух времени у старшего офицера уже не осталось — грохот и визг раздираемого металла заглушил все прочие звуки. К тому же расстояние было слишком уж мало, чтобы инерцию десяти тысяч тонн «Бенбоу» могло преодолеть что-либо, кроме божественного вмешательства.

Таран броненосца распорол борт парохода под надстройкой. Прожектор сразу же погас, но ходовые огни пока еще горели. Затаив дыхание Харлоу смотрел, как нос их корабля все глубже и глубже уходит в «тело» угольщика. В какой-то миг он даже решил, что «Бенбоу» попросту разрежет его пополам, но для этого «адмиралу» все же не хватило скорости. Он двигался все медленней и медленней, наконец замер, а затем двинулся назад.

— Стоп машина! — Этот приказ должен был отдать капитан, но потрясенного случившимся Крэдока хватало лишь на шевеление губами — совершенно беззвучное. В схожем состоянии пребывал и матрос у машинного телеграфа. Выругавшись сквозь зубы, Харлоу оттолкнул его и рывком перекинул обе рукоятки на «стоп!».

Слишком поздно. Форштевень броненосца уже метра на два вылез из оставленной им в борту парохода чудовищной раны, а в освобожденное им место хлынула вода.

Утренний кофе в чашке давно уже остыл. Это был первосортный бразильский черный кофе, запросто способный одним лишь ароматом своим вырвать человека из объятий Морфея. Однако сидевший перед чашкой офицер по-прежнему не торопился браться за китайский фарфор — наоборот, он смотрел на чашку со всевозрастающим отвращением.

Несмотря на ранний час, капитану первого ранга сэру Кристоферу Крэдоку очень хотелось напиться.

Разумеется, топить проблемы в спиртном было бы поступком, совершенно недостойным Королевского флота. Но более разумного выхода из сложившейся ситуации каперанг Крэдок попросту не видел. И тот факт, что вряд ли кто-то смог бы обвинить в произошедшем лично его, мало помогал делу.

Строго говоря, вину за произошедшее вообще сложно было возложить на какую-то конкретную персону. Цепь случайностей, приведшая к трагическому исходу, — так обычно принято называть подобные случаи. При этом каждый отдельный шаг, будучи рассмотрен в отрыве от прочих, вовсе не выглядел ступенькой к пропасти. Королевский флот пострадал от серии цунами едва ли не больше всех прочих, разве что по японским союзникам стихия ударила сильнее и отправка на Дальний Восток дополнительных кораблей была вполне логичным шагом Их Лордств. А что среди этих кораблей оказался вытащенной из нафталина плимутской резервной стоянки старый «адмирал» — так не «дредноут» же отправлять из европейских вод в момент очередного «обострения отношений».

Чуть менее разумным казался выбор именно этого корабля для проверки слухов о загадочной линии посреди океана. Но и для этого решения можно было подыскать разумное или, по крайней мере, звучащее почти таковым объяснение — и Крэдок ничуть не сомневался, что командующий Азиатской эскадрой уже озаботился придумыванием такового.

Капитану же «Бенбоу» нужно было придумать нечто куда более значительное: способ достать несколько тысяч тонн угля в мире, где — если поверить этой безумной теории старшего штурмана — еще не выросли все деревья, впоследствии в этот уголь превратившиеся. Но даже не беря в расчет бредни о путешествии в доисторические времена… даже… на этом течение мыслей Крэдока прервалось, и даже выпитый наконец-то глоток уже остывшего кофе не помог исправить положение. Толку с него… после бессонной ночи, когда самые безумные варианты, вроде путешествия через полосу бурь на двух вельботах «Бенбоу», были уже раз по двадцать рассмотрены — и отброшены как негодный хлам. Самые безумные из разумных, — повернув голову, капитан посмотрел на кровать, где рядом с подушкой лежал открытый молитвенник. Просить чуда в ситуации, когда только чудо и может спасти, — не самая плохая идея, и наверняка многие на «Бенбоу» этой ночью занимались тем же. Но услышат ли эти мольбы небеса, под которыми еще не родился Иисус?