«Или кое-кто лишается шанса стать вторым Бобом Клайвом», — мысленно усмехнулся Харлоу.

— Прошу прощения, сэр, но к чему эти громкие слова? Если предположения насчет природы этого нового мира верны, то перед нами величайшее географическое открытие в истории человечества. Даже Колумбу не выпадал подобный шанс…

— Именно! — с жаром подхватил каперанг. — Именно, Майкл. И лишь от нас зависит, получит ли наша родина достойную ее величия часть этого нового мира. Сейчас, в самом начале гонки, решающими могут оказаться даже не дни — часы! Тот, кто первым… чья держава объявит эти земли своими… тот получит все, все богатства этого нового мира. Вспомните, как это было в Америке, Майкл, раз уж вы упомянили Колумба! Он, Кортес и другие в считаные годы превратили Испанию в самую могущественную державу тех времен. И нам, я имею в виду англичан, пришлось потом и кровью отвоевывать себе место под солнцем. А теперь эта история может повториться… — от волнения Крэдок даже чуть привстал, — уже повторяется!

— Сядьте, сэр, — мягко произнес Харлоу. — Признаюсь, я не был первым по истории, но, насколько я помню, испанцы со своими конкистадорами пришли на готовое. Им надо было только собрать урожай с индейских царств… как мы собрали его в Индии. Судя же по рассказу немецкого капитана, здешние «индейцы» готовы разве что разнообразить всякими Кортесами свое обеденное меню.

— Вы полагаете, я преувеличиваю?! Взять хотя бы эту бухту. Ничего похожего мы не видели на всем пути вдоль побережья! Ни-че-го, Майкл! А значит, этот залив может оказаться важнее Гибралтара и Мальты, вместе взятых!

— Мы плыли вдоль побережья всего несколько дней, — возразил первый офицер. — И в любом случае… сэр, то, что вы задумали, — это фактически повод к войне, большой войне. Возможно, эти земли в любом случае станут яблоком раздора, но я не считаю, что мы должны начинать войну здесь и сейчас. При всем моем к вам уважении, сэр! — с внезапно прорвавшейся горечью выдохнул Харлоу.

Крэдок медленно поднялся со стула. Еще миг назад он надеялся переубедить своего офицера, но последняя фраза поставила жирную точку над «i».

— Что ж… — с тяжелым вздохом произнес он. — Мне очень жаль.

— Мне тоже, сэр, — стеклянно глядя перед собой, негромко проронил Харлоу. — Очень, очень жаль.

— …Но атака, — докончил капитан, — начнется перед рассветом.

Отто Шнивинд оперся о переборку и потряс головой, пытаясь разогнать серый туман перед глазами. Усталость свинцовыми погонами легла на плечи.

В закрытой бухте, на якоре, «Ильтису» удалось пережить первый сокрушительный удар шторма. Лейтенант с содроганием думал о том, что могло бы случиться, застань непогода канонерку в море, по другую сторону клыкастых скал, обозначавших вход в заливчик. Но последующие сутки слились для офицеров и матросов корабля в непрерывный аврал, когда буря рвала снасти с голых рей, когда «Ильтис» мотало на якорных цепях, словно последний листок на березке, когда казалось, что с минуты на минуту из трюма донесется глухой удар и сквозь пропоротые донными камнями борта хлынут внутрь морские воды. Были минуты, когда лейтенант завидовал оставшимся на берегу с майором Форбеком. Потом сквозь мглу в голове пробивалась мысль, что там, на продутой ветрами пустоши, где не росли даже деревья и только хвощи и папоротники царапали горизонт, ничуть не лучше.

Но теперь буря утихла. Отто успел даже поспать в промежутке между вахтами, но усталости это не сняло.

— Ну… цып-цып-цып… — донеслось до лейтенанта сквозь полуоткрытую дверь. Отто невольно вслушался. Голос доктора Хеске звучал умоляюще, почти заглушая еле слышный посвист.

Лейтенант заглянул в кладовую, да так и замер.

При отплытии из Циньдао на борт канонерки погрузили, помимо галет, солонины и прочего осточертевшего любому военному моряку провианта, несколько десятков живых кур. Куры так и не увидели Нового Света, отправившись еще до Разлома в офицерский котел, а вот клетка от них осталась, занимая место в одной из кладовых. Перед ней и сидел на корточках корабельный медик, а по совместительству полигност и полиглот доктор Хеске. Только теперь клетка была туго заплетена проволокой поверх крупной сетки и деревянного каркаса. А главное — вовсе не пустовала.

Забившись в дальний угол, как можно дальше от доктора и почти в той же позе, нелепым отражением сидела, как показалось лейтенанту вначале, крупная черная птица.

— Цып-цып… — пробормотал Хеске, едва не уткнувшись носом в сетку.

Когти процарапали немузыкальный аккорд на железных струнах перед самыми его глазами. Врач шарахнулся, усевшись прямо на пол.

— Доктор, что это? — заинтересованно осведомился Отто, перешагнув через комингс.

— Это, герр лейтенант… — Хеске тяжело поднялся на ноги. — Не знаю что. Наш первый живой образец.

Он торопливо отряхнулся.

— Поймали перед самой бурей. У лагеря на берегу. Верите, нет — накрыли пустым мешком и так скрутили.

Существо в клетке беззвучно приоткрыло клюв… нет, пасть: в неярком свете лампы блеснули острые зубы, похожие на крошечные наконечники копий. Будто из темноты на людей собралась наступать лилипутская фаланга. Круглые глаза, взблескивающие зеленым огнем, следили за каждым движением.

— Да, русские говорили об этих тварях — «черных петухах». Но… — Отто взмахнул рукой, не в силах подобрать слов. — Что оно такое?!

— Птица. Ящер. Зверь. — Хеске небрежно махнул рукой. — Порождение первобытного хаоса. Дело в климате.

— Что? — Лейтенант с трудом оторвал взгляд от зеленых глаз чудовища.

— Моя теория. Жаркий климат древних эпох. Холодное дыхание севера кристаллизует! — Хеске многозначительно поднял палец. — Смешение черт — антагонизм нордической ясности. Допотопные твари Нового Света — прообразы будущего: неясные, смутные. Расплывчатые. Им предстоит ощутить на себе поступь ледникового периода. Холод приносит порядок. Холод придает жизненные силы! Германская раса была откована ледяными молотами в горниле севера! Холод закаляет!

— Да? — скептически поинтересовался Шнивинд. — Тогда почему на вас свитер, доктор?

Сбившись с мысли, Хеске растерянно оглядел собственное брюшко, будто обвиняя его в измене и предательстве расы.

— Не важно, — без особого убеждения пробормотал он.

— Чем вы его кормите? — перевел лейтенант разговор на менее скользкую тему.

— Пока ничем, — признался врач. — Нужно мясо. Свежее мясо. А свежего больше нет.

— Так, может, оно от голода на вас бросается? — предположил Отто.

— Может быть, — неожиданно легко согласился Хеске. — Но! Эти твари нападали на людей. Уже дважды. Первобытная злоба? Может быть. Или недостаток пищи на пустынном берегу.

Отто вспомнил непрерывную череду мигрирующих динозавров. Если «сороки», по словам русских, стаей легко добывали ящеров-титанов, то их меньшие сородичи, очевидно, могли бы справляться с флагохвостами. А тех было очень много.

— Вряд ли, — покачал он головой. — Отойди от берега на несколько километров, и добычи там хватит на легион таких «петухов».

Тварь издала мучительный, сдавленный писк, резавший уши, точно скрежет ножа по стеклу, и снова бросилась на сетку. Когти на передних лапах нашарили слабое место: проволока лопнула. Отто вскинулся было и тут же замер: сетка держалась. Хеске молча вскинул руку, требуя внимания.

Зверь ткнулся мордой в оборванную проволоку, отдернул голову. Приоткрыв пасть, он попробовал на зуб вначале крепкую часть сетки, потом пострадавшую. Попытался перекусить проволоку — не вышло. Задумался, склонив голову набок и еле слышно посвистывая.

Потом впился когтями крыльев в крышу клетки и заколотил по сетке жуткими когтями-кинжалами задних лап. Отто буквально слышал сквозь грохот и писк, как рвется тонкая проволока, стальная нить за нитью.

Доктор Хеске среагировал быстрей. Ухватив с полки жестяную коробку, он с размаху треснул зверя по торчащим сквозь крышку клетки пальцам. Тварь свалилась на дно и зашипела.

— Ц-цум доннерветтер, — просипел врач, роняя коробку.

— Я скажу боцману, пусть пришлет матросов укрепить клетку, — сказал Отто, глядя на бессильно буравящую людей взглядом черную тварь.

— Да, п-пожалуйста, — ответил Хеске. — Вы заметили… Да! Вы заметили какой-то шум?

Лейтенант прислушался.

— Идемте, доктор, — скомандовал он. — И заприте дверь. Нам сейчас будет не до зверья.

— Что случилось?

Нергер даже не пытался скрыть раздражение. Этим вечером он долго не мог заставить себя уснуть, но удалось ему это лишь час назад. Стук в дверь и просьба срочно подняться на мостик вырвали капитана из тягучей, без сновидений, дремоты, преподнеся взамен боль в висках и противный вкус в пересохшем рту.

— На «адмирале» какая-то суета, господин капитан, — доложил вахтенный офицер. — Все началось минуты четыре назад, со взрыва около их правого борта.

— Взрыва? — недоверчиво повторил Нергер. — Вы уверены, мичман?

— Я в тот момент находился за рубкой, господин капитан, — чуть смутившись, ответил мичман. — Вахтенный сигнальщик, матрос Бремер, сказал, что это было похоже именно на небольшой взрыв.

— Понятно.

Хмурясь, капитан «Ильтиса» взял бинокль и навел его на броненосец. Тот был затемнен — горели только штаговые и гакабортные огни, — но все же Нергер сумел разобрать, что британцы… спускают на воду шлюпки. Причем, похоже, все. Неужели броненосец тонет? Но тогда почему не дан сигнал «Терплю бедствие»? Что, черт побери, у них там произошло?

— Боевая тревога! — скомандовал Нергер. — Экипажу занять места. Сигнальщик — запрос на «Бенбоу»: «Что произошло? Нужна ли помошь?»

Ответа с броненосца пришлось ждать на удивление долго. Лишь когда переполненные людьми шлюпки отвалили от его борта и начали продвигаться к «Ильтису», на мостике британского корабля замигал сигнальный фонарь.

— «На наш корабль было совершено нападение, — вглядываясь в короткие вспышки ратьера, прочитал сигнальщик. — Приказываю принять на борт досмотровую партию».

— Мой бог, ну и наглецы! — не выдержал фон Горен. — «Приказываю»…

В этот момент «Бенбоу» направил прожектор на канлодку. После ночной темноты слепяще-белый свет был почти болезненно ярок. На крыше рубки «Ильтиса» дежурный унтер, в свою очередь, нацелил боевой прожектор канлодки сначала на броненосец, а затем — на лодки между кораблями.

— Эта досмотровая партия, — первый офицер, щурясь, пытался из-под ладони разглядеть силуэты британских шлюпок, — больше похожа на команду для абордажа.

— Еще как похожа! — буркнул Нергер и, развернувшись к сигнальщику, приказал: — Передавай: «В просьбе отказано! Для разбирательства готовы принять группу не более трех человек». И… лейтенант фон Горен!

— Да, господин капитан?

— Если они не ответят… — Нергер поправил фуражку, — а они, скорее всего, не ответят, пусть скорострелка даст очередь в воду перед шлюпками.

— Слушаюсь!

Первая очередь, поднявшая ряд пенных фонтанов метрах в тридцати перед шлюпками, не произвела на британцев ровно никакого впечатления. Убедившись в этом, Лотар — помянув сквозь зубы чертовых лайми — приказал «положить» следующую как можно ближе: «Чтобы здешняя водичка охладила их чокнутые головы!»

Его приказ был исполнен с истинно тевтонской аккуратностью — если не брать во внимание тот факт, что наводчик не решился стрелять перед шлюпками, побоявшись, что чугунная граната срикошетит от поверхности моря или, наоборот, пройдет лишний метр под водой. Короткая цепочка разрывов расшвыряла весла правого борта у вырвавшегося чуть вперед вельбота. Вместе с водой на доски брызнула кровь — сразу трое матросов «Бенбоу» оказались задеты осколками.

На этот раз британские шлюпки замедлились и…

— Всем укрыться! — крикнул Нергер, увидев, как матросы в шлюпках вскидывают карабины.

Капитан первого ранга Кристофер Крэдок увидел то же самое, только вблизи — он решил самолично возглавить первый отряд абордажников. Чего в этом решении было больше: желания разделить опасность со своими людьми, показной храбрости, а может, отчаянной надежды, что шальная немецкая пуля разом решит все проблемы, — об этом так никто никогда и не узнал. Как и того, что именно заставило каперанга в тот злосчастный миг вскочить и заорать: «Огонь! Бейте их, парни!», хотя планом столь раннее начало перестрелки вовсе не предусматривалось.

— Быстрее, быстрее! В рубку, живо! — последняя фраза Нергера адресовалась стоявшим на мостике.

Мигом позже над головой капитана «Ильтиса» прожужжала пуля — начался первый морской бой в Новом Свете.

Простое сравнение кораблей по справочнику «Джейн» — тому самому, которым размахивал фон Горен на мостике канлодки, — не оставляло «Ильтису» шансов с любой из мыслимых точек зрения. Одного лишь попадания из чудовищных шестнадцатидюймовок броненосца с избытком бы хватило для превращения канонерки в облако горящих щепок. Схожего, хотя и менее зрелищного, результата могли достичь и шестидюймовые орудия вспомогательной батареи.

Однако подобный исход боя Крэдока совершенно не устраивал. Каперангу нужны были не щепки, а «Ильтис», желательно — в как можно более целом виде. Поэтому всем канонирам броненосца, включая даже расчеты «гочкисов» противоминных батарей, было категорически запрещено стрелять в сторону немцев. По мнению каперанга, простого численного преимущества в сочетании с эффектом внезапности должно было более чем хватить для захвата «посудины колбасников». Мысль же о том, что при таком раскладе орудия «Ильтиса» могут оказаться весомее карабинов абордажной партии, Крэдока не то чтобы совсем не посещала, скорее, он старательно гнал ее прочь.

Немцы же пока были скорее удивлены наглостью нападавших, чем испуганы их количеством. Толпа туземцев с ружьями — это был как раз тот противник, для действий против которого и проектировались германские колониальные канонерки. Британские матросы в данный момент отличались от дикарей лишь тем, что вели огонь с весьма неустойчивой платформы — и не имели возможности разбежаться. Единственным их успехом пока стал разбитый боевой прожектор «Ильтиса», в который, собственно, и целилось подавляющее большинство стрелков. И хотя устроенный Леттов-Форбеком «грабеж средь бела дня» слегка ухудшил огневые возможности канлодки, оставшейся четверки скорострелок вполне могло хватить для «избиения младенцев» — даже без их старших сестричек калибра 88 миллиметров.

К счастью для британцев, командиру морской пехоты броненосца удалось отговорить капитана от его первоначального намерения атаки в стиле «броска легкой бригады». Майор Кармонди не был гением пехотной тактики, предпочитая ей физподготовку, благо сил у поджарого сорокалетнего джентльмена пока еще вполне хватало на утреннюю пробежку в пару миль и на два раунда бокса с друзьями по клубу. Но его знаний и опыта вполне хватило на то, чтобы не пытаться запрячь в одну телегу коня и лань, а также складывать все яйца в одну корзину. Полностью приняв и одобрив идею Крэдока «в общем», он сумел продавить свой план атаки. Пока гребные шлюпки «Бенбоу» изображали из себя большую и красивую мишень на кратчайшем пути к «Ильтису», спущенные с дальнего от канонерки борта два паровых катера по широкой дуге пытались осуществить заход во фланг и тыл немцев. Кармонди лично возглавил эту группу, отобрал для нее своих лучших людей, имел все основания надеяться на успех — и сейчас с ожесточением выкручивал свой правый ус, заодно припоминания все известные ругательства и молитвы.

Катера шли на малом ходу — чтобы не выдать себя снопами искр — и к моменту начала стрельбы находились примерно в сотне метров за кормой «Ильтиса». Еще бы пару минут и…

…и за это время чертовы тевтоны наверняка превратят основную десантную группу в кровавый фарш.

Окончательную черту под колебаниями майора подвел грохот кормовой 88-миллиметровки. Фонтан разрыва взметнулся перед шлюпками — Нергер еще не терял надежды закончить дело хотя бы малой кровью, — но следующий снаряд вполне мог разорваться в одной из них.

— Боже всемогущий! — выдохнул Джон Гарланд. — Их же сейчас всех утопят, как слепых котят. Сэр, — развернулся он к стоявшему рядом старшему офицеру, — неужели мы не можем… неужели мы ничего не предпримем?!

Капитан-лейтенант Харлоу ответил не сразу. При первых же выстрелах он вцепился в ограждение мостика, да так, что сейчас с трудом смог оторвать пальцы от леера. Усилия одной только воли было недостаточно — ладони будто судорогой скрутило.

— А что мы можем предпринять, Джонни? — с горечью произнес он. — У нас есть приказ… и он связывает нас по рукам и ногам.

— И нам остается лишь стоять и смотреть?

— И молиться за их души, — без всякого сарказма отозвался Харлоу. — Это наиболее полезное, что нам осталось, хотя… А ведь и в самом деле, — разом повеселев, добавил он, — нам запрещено стрелять, но сняться с якоря нам никто не запретил. Передайте в машинное, — обернувшись к рубке, скомандовал он, — развести пары!

Как ни странно, но поначалу крах плана Кармонди обернулся для британцев удачей. Подход катера, как это планировалось изначально, с правого борта, и расчеты кормовых орудий оказались бы защищены щитами. Но со стороны кормы длинная очередь картечницы жутким свинцовым вихрем прошлась по палубе юта до самой рубки.

Немцы отреагировали на новую угрозу почти сразу, перенацелив на катера две скорострелки на крыльях мостика. Проблема, однако, заключалась в том, что расчетам пушек пришлось выискивать свои цели в темноте, по вспышкам выстрелов и снопам искр из труб. Самих же канониров освещал — и слепил — прожектор «Бенбоу». Вдобавок стволы скорострелок имели довольно небольшой угол склонения. Катера, после начала стрельбы давшие «самый полный», очень скоро попали в «мертвую» зону под кормой. А еще спустя полминуты морские пехотинцы Кармонди — с кортиками в зубах и парой револьверов за поясом — начали карабкаться на борт канлодки.

Тем временем гребные шлюпки «Бенбоу», уходя из-под луча своего же прожектора, разделились на две неравные части. Большая часть их — а точнее, пять — стала забирать правее, смещаясь в сторону кормы канлодки. Но две — гребной катер и гичка, — с самого начала бывшие на левом фланге атакующей флотилии, попытались раствориться в спасительной темноте слева от луча. Матросы на веслах старались изо всех сил, но… им не повезло. После очереди с катеров Кармонди на канлодке ни осталось даже малейших сомнений относительно намерений англичан, приказ Нергера «Огонь на поражение!» лишь на долю секунды опередил грохочущий раскат носовой пушки. Первый же снаряд угодил точно в гичку, не оставив находившимся в ней и тени шанса. Старшина катера попытался спастись, резко перекладывая руль, но уже третьим выстрелом наводчик с «Ильтиса» уложил снаряд в паре метров от шлюпки. Взрыв тяжелого снаряда опрокинул катер набок, отправив большую часть британских моряков прямиком на рандеву со Всевышним, а меньшую — в холодную воду лагуны, быстро приобретавшую красноватый отблеск.

Следующий снаряд должен был поставить окончательную точку в этой короткой трагедии, но в этот момент у Лотара фон Горена появилась куда более важная цель для единственной действующей 88-миллиметровки. По «Ильтису» начала стрелять противоминная батарея английского броненосца.