Заплескался на ветру развернутый флаг. Капитан Колчак бережно уложил в углубление между камнями деревянную коробку с запиской: красивый жест, но довольно бессмысленный.

— Я скверный оратор, — проговорил моряк, — поэтому скажу просто: по праву открывателя и властью офицера Российского флота объявляю этот и все прилежащие острова владением российской короны и нарекаю их, — голос Колчака приобрел какую-то странную окраску, — из уважения к высочайшему покровительству нашей экспедиции островами Императора Николая Второго.

Вольнодумцу Обручеву не могло не прийти в голову, что такой верноподданнический жест для капитана все же не совсем характерен. И только чуть погодя, когда Никольского, судорожно порывавшегося вернуться, двое матросов вежливо, но непреклонно усадили в шлюпку и пирамида с флагом осталась позади, геолога посетила мысль, что рассматривать название острова можно иначе — как изощренное издевательство. В конце концов, ящероптицы появились здесь не святым духом. Где-то дальше, за океаном, есть другая земля. Материк. И он теперь получит другое имя. Более достойное.

— Вода грязная, — недовольно проворчал лейтенант Петров.

Обратный путь к кораблю казался геологу бесконечно длинным. Гребцам мешало усиливающееся волнение. Бросить якорь «Манджуру» удалось в полумиле от берега: дальше сквозь темную воду начинали проглядывать белые глыбы обросших моллюсками скал. На берегу Обручев видел выброшенные прибоем раковины, тяжелые, как кирпичи, похожие на огромных бледных устриц — инокерамии, еще одно ископаемое, ожившее на глазах.

— Бревно какое-то плавает…

На этих словах Никольский, попеременно вздыхавший над мешком с образцами и бросавший тоскливые взгляды в сторону медленно удаляющегося берега, разом ожил.

— Где бревно?! — Он умоляюще воззрился на капитана. — Александр Васильевич, давайте подтащим его поближе!

Колчак нахмурился:

— Ну вы же понимаете! На островах деревьев нет, значит, его принесло с материка! Возможно, какие-то останки животных… Ну и, в конце концов, Владимир Леонтьевич единственный, кто остался без материалов для изучения.

— Если не считать того, что я не позволю выволакивать на палубу плавник, — с неудовольствием отозвался капитан, — нам все равно нечем зацепить такое большое бревно, и тем более не хватит гребцов, чтобы отбуксировать его к «Манджуру» против течения…

Он примолк.

— Любопытно, — заметил он минуту спустя. — Его должно относить в сторону вон тех камней. А вместо того несет наперерез нам. Как бы не натолкнуться…

— Это, — напряженным голосом отозвался геолог, — не дерево.

Бревно открыло темный, мутный глаз.

— Ружье мне, — с жутким спокойствием вполголоса бросил капитан.

Обручев ударил лейтенанта по руке. Карабин полетел на дно шлюпки. Геолог придавил приклад сапогом.

— С ума сошли! — рявкнул он. — Ваше ружье ему как слону — дробина.

— «Манджур» не будет стрелять, — прохрипел лейтенант, не сводя взгляда с полускрытого волнами чудовища. — Слишком близко.

— Тихо! Не пугайте его.

Мгновение казалось, что Колчак сейчас, невзирая на разницу в росте, силой попытается отнять оружие, но, видно, капитан и сам вспомнил, что морское чудовище в Золотом Роге пришлось останавливать корабельными пушками. Поэтому до Москвы доехал только череп — все остальное слишком пострадало от выстрелов, перебивших титанический хребет.

Матросы бросили весла, и шлюпка закачалась на волнах, едва заметно отплывая обратно к берегу. Животное держалось совсем близко, пошевеливая смутно видными ластами. Над поверхностью проглядывали лишь голая спина и башка, похожая на змеиную.

— Какое-то оно… некрупное, — пробормотал лейтенант с сомнением.

Действительно, существо было размером со среднего нильского крокодила, не достигая даже величины австралийского гребнистого. Было в нем метра четыре, вдобавок изрядную долю его длины составляла вытянутая вперед змеиная шея.

— Похоже, словно питона продернули сквозь черепаху, — выразил общее впечатление Колчак.

— Вы тоже читали Жюль Верна? — отозвался Обручев. Краем глаза геолог заметил, что Никольский, не отводя глаз от морского чудища, торопливо зарисовывает его очертания в блокнот.

— Нет… — удивленно отозвался моряк.

— Это классическое описание плезиозавра, нечто подобное говорил еще Оуэн, но популярным его сделал Верн, — пояснил геолог. — Правда, именно такой разновидности наука не знает, но их уже известно достаточное количество, чтобы еще одна не вызывала удивления. Кроме того, это может быть молодое животное.

— Насколько оно опасно? — потребовал ответа капитан, поглядывая в сторону ружья.

Обручев пожал плечами:

— Александр Васильевич, это последний вопрос, которым задаются геологи. Зубы у него…

Как по заказу, чудище немного приподняло голову над водой и тяжело выдохнуло, раскрыв пасть.

— …Вполне крокодильи. Но станет ли оно нападать на шлюпку — большой вопрос. Александр Михайлович? Александр Михайлович!

Никольский опустил карандаш.

— Что? А… Не знаю. Понятия не имею. Я, конечно, занимался именно и в основном рептилиями, — зоолог смутился, — но не такими крупными.

— Но это ведь хищник? — засомневался Комаров.

— Хищник, — согласился зоолог. — Но его зубы рассчитаны для охоты на рыбу или кальмаров. Вряд ли оно позарится на добычу настолько крупнее себя.

— Как человек?

— Как шлюпка, — пояснил Никольский. — Оно же водоплавающее, над водой должно быть подслеповато. Для него мы — странное многоногое животное.

— Тогда команды «Сушить весла!» никто не давал! — решительно вмешался Колчак. — За работу! Пока нас не вынесло на скалы!

Он решительно поднял со дна шлюпки карабин, но целиться пока не стал. Крокодилы, вспомнил Обручев, неимоверно живучи. В этом отношении подготовка к экспедиции провалилась напрочь: если и на материке первопроходцев будет ожидать восставшая из меловых слоев фауна, на охоту придется ходить разве что с корабельными орудиями наперевес. Против какого-нибудь аллозавра охотничье ружьишко будет мелковато…

Когда весла ушли в воду, плезиозавр забеспокоился. Змеиная башка несколько раз ушла под воду, глаза тревожно забегали. Потом животное подняло голову — не как принято было изображать на гравюрах, на лебединый манер, а как-то смешно, вместе с совершенно негнущейся шеей. Видно было, что ему очень неудобно и высоко поднять не удается — на мгновение зверь заглянул мутным взглядом через борт шлюпки и тут же уронил голову в фонтанчик брызг. Зашевелились кожистые ласты, белым облаком промелькнуло под водой плоское брюхо, и плезиозавр поплыл прочь, не обращая внимания на облегченно переглянувшихся людей.

— Насмердел и ушел, — с усмешкой заключил Колчак, опуская ружье.

— Это… кхм… не животное, — поправил капитана лейтенант. — Это… кхм… матрос Наливайко. От страха.

…Как и предсказывал Обручев, острова Императора Николая Второго оказались небольшим архипелагом, который «Манджур» очень скоро оставил за кормой. Даже самый крупный из замеченных командой островов, потухший вулкан высотой около полутора километров, годился для поселения лишь вездесущим ихтиорнисам. Никакой растительности, кроме лишайников, на нем заметить не удалось.

Потом канонерку подхватило идущее с севера течение, и, подгоняемая попутным ветром, она устремилась — не на восток, а на юго-восток, пересекая меридиан за меридианом. Возникло, однако, некоторое препятствие: капитан потерял ориентацию.

Выяснилось это почти случайно. Магнитный компас после пересечения Разлома не перестал действовать, но показывал теперь почти точно на географический полюс вместо канадских островов, среди которых затерялась экспедиция Франклина. Поэтому лишь когда положение корабля попытались уточнить по небесным светилам, выяснилось, что сделать это не удается. Во-первых, потому, что созвездия изменились неузнаваемо, а во-вторых, потому, что хронометры стали бесполезны. Возможно, кто-то заметил бы и раньше, но из-за застилавших небо туч даже короткими северными днями в первое время после пересечения Разлома на корабле не видели солнца. Теперь же, в ясную погоду, несколькими днями измерений было неопровержимо доказано, что длительность суток в Новом Свете составляет двадцать три часа и тридцать четыре минуты. В результате расстояние между кораблем и Николаевскими островами удавалось определить лишь весьма неточно, что же до расстояния между островами и чертой Разлома, то о нем оставалось лишь догадываться по косвенным признакам. Уверенность внушал лишь тот факт, что угольные ямы корабля оставались почти полными.

После встречи с морским зверем экипаж с опаской поглядывал на волны, но иные чудовища не встречались, если не считать еще одного плезиозавра, гораздо больших размеров. В длину зверь не уступил бы жуткой твари, чей мертвый взгляд встретил Обручева в аудитории Московского университета, но почти половину этой длины составляла тонкая негнущаяся шея. Зверь полдня плыл рядом с бортом «Манджура», и матросы развлекались, сбивая ящерочаек из ружья: стоило зверь-птице шлепнуться в воду, как чудище делало короткий бросок головой в сторону — и только сизые перья плыли по воде. Потом чайки пропали — слишком далеко позади остался остров, где они гнездились, — и плезиозавр, заработав всеми четырьмя ластами, двинулся прочь.

Однако с каждым днем становилось ясней, что впереди находится суша, причем обширная. Течение влекло с собой не только сгустки «морской ряски» и обширные поля водорослей, на которых кормилось множество мелких животных, приводивших Никольского в совершенное умоисступление, но порой и плавник, просолившийся насквозь, но выросший, несомненно, на твердой земле. Что-то менялось в воздухе, в небе, — Обручев, как безнадежно сухопутный человек, не определил бы, что именно, но впередсмотрящие все внимательнее вглядывались в горизонт.

И вот наконец настал час, когда впереди, по обе стороны, показалась земля. Слева, на востоке, маячил берег материка, протянувшийся насколько хватало глаз. Справа, на юго-западе, темнел острый мыс, оконечность то ли острова, то ли более крупной земли. Течение, набирая ход, устремлялось в пролив между ними.

…Вечерело рано. Красное солнце погружалось в воды океана, который как-то сам собой сохранил имя Тихого. Проходить неведомыми, опасными водами пролива в такое время было слишком рискованно, и «Манджур» бросил на ночь якорь в виду берега. Темные горы заслоняли южный горизонт, и восток отсвечивал пламенем заката, отраженным в дымке над дальним берегом. Небо оставалось ясным, и в его аметистовой толще уже проглядывали первые сияющие нити Зарева — так, тоже сам собою, назвался газовый факел в ночи, заслонявший звезды.

В кают-компании тоже зажгли лампы. Было тесновато: вместе с офицерским составом там собрались все четверо ученых. На стене висела начерченная от руки карта, состоявшая по преимуществу из белых пятен. Цветные пометки на голубом фоне смотрелись загадочно и странно.

— Господа, — одним словом Колчаку удалось добиться тишины в переполненном помещении. — Прежде, чем принять решение о дальнейшем нашем пути, я хотел бы выслушать ваше мнение. Напомню, что перед экспедицией ставилось три цели. Первая — пересечь Разлом и достичь Нового Света — нами выполнена; в этом, впрочем, и не возникало сомнений. Вторая выполнена также: мы обнаружили неизвестные земли. Остается открытым последний вопрос — когда мы сможем счесть выполненной третью задачу: по возможности подробно и широко исследовать эти земли. В первую очередь нам следует определить границы указанных возможностей. Александр Михайлович?

Никольский вскинулся было, но тут же понял, что обращаются не к нему. Прокашлялся лейтенант Бутлеров, исполнявший в экспедиции обязанности корабельного ревизора. Новый чин он получил не так давно, и погоны еще, фигурально выражаясь, натирали ему плечи.

— Запасы продовольствия на борту достаточны для продолжения исследований на протяжении минимум двух недель, — сообщил он. — Это с учетом необходимого для возвращения резерва. Угля сэкономлено достаточно. Единственное, чего нам может не хватить, — это питьевой воды. Я бы рекомендовал высадиться на берег в самое ближайшее время хотя бы ради того, чтобы пополнить ее запасы. Ну и… если удастся, разнообразить питание команды дичью…

Он смутился.

— А морской рыбой его разнообразить не пробовали? — поинтересовался Никольский, отрываясь от своих заметок.

— Пробовали, — ответил Бутлеров. — Но эту рыбу кок отказался готовить наотрез.

— Вы полагаете, профессор, что с дичью могут возникнуть трудности? — поинтересовался Колчак.

— Я не знаю, что и предполагать, — ответил зоолог. — Но если сухопутная фауна Нового Света соответствует тому, что мы наблюдаем в море… я не поручусь, что кто-то из нас рискнет эту дичь отведать.

— Даже если нам не удастся пополнить рацион свежими продуктами, — напомнил Бутлеров, — за две недели можно пройти… ну, при благоприятных условиях… миль семьсот.

— А вопрос об условиях возвращает нас к выбору маршрута, — заключил капитан. — Перед нами три возможных пути. Первый — пройти через пролив, который мы наблюдали сегодня, невзирая на возможные опасности, и продолжить движение на юго-юго-восток вдоль берега. Второй — продолжить плавание по течению, вдоль берега западного массива суши. Этот путь ведет на юго-запад.

— И третий? — спросил лейтенант, вглядываясь в карту.

— Обратно на север вдоль берега восточного массива, — пояснил Колчак. — С практической точки зрения это наименее удачный путь. Помимо того что нам придется плыть против течения, мы фактически повторяем маршрут, которым двигались прежде. Я готов рассмотреть его, только если в пользу северного пути будут высказаны очень существенные доводы.

Лейтенант покачал головой.

— Пройти проливом — соблазнительно, но слишком рискованно, — продолжил капитан. — Мы не сможем в полной мере отремонтировать «Манджур», если в незнакомых водах напоремся на рифы, а вероятность этого очень велика: судя по силе течения, пролив мелководен.

— Но так мы могли бы застолбить за собой побережье восточного массива, — возразил молчавший дотоле мичман Золотов. — Или, вернее сказать, материка?

— Мне тоже представляется, что материка, — кивнул Колчак, — но пока мы этого не знаем. До сих пор мне казалось, что география Нового Света в общих чертах повторяет географию Старого: острова Николая Второго являются отражением Алеутской гряды, восточный массив находится в целом на месте Американского континента… но западный является для меня полной загадкой.

— Это очень интересная мысль, — внезапно вмешался в разговор Мушкетов. Обручев с интересом глянул на своего помощника: обычно тот не высказывал собственного мнения, не обсудив предварительно со старшим коллегой. — Я даже могу высказать предположение…

— Да? — подбодрил его капитан.

— Западная земля похожа на вулканическую гряду. — Молодой геолог смешался. — Наподобие Японских островов… Такие острова могут в геологическом плане очень быстро подниматься с морского дна… и так же быстро тонуть. Так что…

Он беспомощно развел руками.

Колчак обвел кают-компанию острым, пристальным взглядом. Воцарилось молчание.

— Как я вижу, всем нам в ходе экспедиции приходила в головы одна и та же мысль. И каждый из нас оставил ее при себе, чтобы не прослыть безумцем. Что ж, я выскажу ее. Можно предположить, что так называемый Новый Свет — суть не что иное, как прошлое Старого Света, и линия Разлома не разделяет, а, наоборот, соединяет настоящее с былым. Пока что все увиденное нами только укрепляет меня в этой мысли. Доисторические животные, населяющие море и острова, изменившаяся длительность суток, география, сходная с современной в общих чертах, но радикально отличная в мелочах, причудливое звездное небо… Владимир Афанасьевич, что-нибудь из замеченного вами противоречит этой гипотезе?

Обручев покачал головой.

— Господа? — Колчак обвел взглядом остальных ученых. — Нет? В таком случае я с некоторым трепетом задам следующий вопрос: насколько глубоко в прошлое мы перенеслись?

Геолог тяжело пожал плечами:

— Трудно сказать. Мезозойская эра, меловой период… точнее можно будет выяснить, лишь собрав достаточное количество образцов.

Капитан поджал губы:

— Я предполагал, что вы назовете число. Не жду, что это будет год, но хотя бы… сто тысяч лет? Двести? Миллион?

Обручев пожал плечами снова:

— Мы не знаем. У современной науки нет инструмента, позволяющего измерять геологические промежутки времени. Мы говорим: эра, эпоха, период… но имеем лишь отдаленное понятие о том, сколько они продолжались. Во всяком случае, если мы находимся в меловом периоде, то речь идет о десятках миллионов лет. Тридцать, возможно, пятьдесят… — Он глянул зачем-то на морские часы, отмерявшие запредельное теперь время Старого Света. — Это очень долгий срок. Очень.

— Пятьдесят миллионов лет, — повторил за геологом Бутлеров. — И в будущем кто-то бродит по нашим могилам…

— Ат-ставить! — взорвался Колчак. — Или вы забыли, как «Манджур» плыл в Новый Свет? Теперь мы в таком же настоящем, в каком были во Владивостоке или Петропавловске-Камчатском.

Он перевел дух.

— Дискуссию — отменяем. Если ни у кого больше нет предложений, завтра утром «Манджур» снимается с якоря. Идем на юго-запад, вдоль берега. Западный массив считать архипелагом или островом. Нарекаю его… Землей Эдуарда Толля.

Обручев усмехнулся в бороду. Предположение, сделанное неделю тому назад у новооткрытых островов, подтверждалось блистательно.

Дверь распахнулась. В кают-компанию просунулась голова вестового.

— Ваш-сок-бродь! — начал матрос, запнулся, сглотнул. — Просят!.. Там!..

На скулах у Колчака заходили желваки. Даже отменно штатскому Обручеву понятно было, что так обращаться к капитану можно только с изрядного подпития. Либо в полном расстройстве чувств.

— Там черти воют! — выпалил вестовой визгливо и, размашисто перекрестившись, скрылся.

— Да что за!.. — пробормотал капитан, поднимаясь на ноги. — А ну-ка, господа, марш на палубу. Николая Лаврентьевича я за таких вестовых самого заставлю чертей ловить вершой. И пока не поймает — на борт ни ногой.

— Владимир Афанасьевич, — вполголоса признался Мушкетов, пока оба геолога поднимались на палубу вслед за шумной толпой офицеров, на удивление схожих с кучкой студиозусов, — я, признаться, почти ожидаю увидеть бесов на реях. Если можно выловить из моря ископаемых аммонитов и подстрелить ихтиорниса, то почему не чертей?

Обручев пожал плечами.

— Не могу вас винить, — ответил он. — Последние события серьезно подорвали наше природное чувство вероятного. Но не забывайте, что мы прежде всего ученые. Все, что случалось с нами до сих пор, противоестественно и тем более интересно для изучения. Бесы, с другой стороны, — явления сверхъестественные. Наука ими не занимается, иначе это плохая наука.

На палубе было сумрачно. Солнце почти закатилось, лишь узкая нить огня из-под окоема подсвечивала набегающие с севера пурпурные и синие тучи. Берег темной громадой выпирал в бледную тень Зарева.

— Ну, и где ваши черти, Николай Лаврентьевич? — раздраженно поинтересовался Колчак у вахтенного офицера.

— Слушайте!.. — выдохнул тот.