— Да, — после долгой паузы промолвил Колчак, — промашка у вас вышла изрядная. А скажите-ка, товарищ партиец… вы понимаете, что я могу прямо сейчас приказать вас расстрелять? Или нет, просто вздернуть на ближайшей пальме — патроны нам будут нужны для более важных дел.

— Воля ваша, — равнодушно произнес Щукин. — Хотите повесить — вешайте. Я, Александр Васильевич, — капитан дернулся, но смолчал, — за все эти годы чертовски устал играть со смертью… обманывать ее… и жить в постоянном ожидании. Вам этого не понять, даже и не пытайтесь… впрочем, вы ведь были в полярных экспедициях?

Колчак сморгнул.

— Тогда, возможно, и сможете представить, хотя бы отдаленно. Жить среди стужи, боясь лишний раз открыть рот, постоянно носить чужую шкуру — толстую, неудобную, давящую на плечи. Опасность кругом, под ногами — предательский лед, вокруг — равнодушная ледяная пустыня. И так — долгие годы. Кажется, из нашей группы… тех, с кем я начинал, осталось не больше половины, а может, и меньше — о многих просто не узнать, где они сейчас, живы ли. Я устал, господин капитан второго ранга. Сил держаться дальше не осталось.

— Предполагается, — холодно произнес Колчак, — что меня должна была растрогать сия пиеса?

— Предполагается, — в тон ему ответил эсер, — что мне наплевать.

Он даже приподнялся на локте, собираясь лечь на бок, но затем сообразил, что повернуться может лишь в одну сторону, к Колчаку, — и отвалился обратно, на спину, демонстративно закрыв глаза.

Палатку вновь заполнила вязкая, словно кисель, тишина — и снова нарушителем ее стал Колчак:

— Ваш… приятель…

— Он мне не приятель, — не открывая глаз, быстро поправил Щукин. — От товарищей, знаете ли, свинцовые подарки обычно не получают.

— Мне наплевать, — Колчак не удержался от возможности вернуть эсеру его же фразу, — кем он вам приходился: другом, сватом или братом. Сейчас имеет значение лишь одно — он действительно направился к англичанам?

— Собирался он именно туда, — ответил эсер. — И я буду сильно удивлен, если окажется, что его сожрали по дороге. Таких ничто не берет.

Капитан открыл было рот и тут же закрыл. Бросил на раненого короткий оценивающий взгляд. И стремительно вышел из палатки. До ушей Щукина донеслись торопливые, рубленые команды.

Подпольщик скосил глаза: не стоит ли кто у входа в палатку, не собирается ли войти? И только тогда позволил себе мимолетную улыбку.

Британские шлюпки подошли к берегу за пять минут до полудня. На этот раз в них было сто двенадцать человек — лишь немногим больше, чем в отряде Эшли. Однако если количественная разница была невелика, то качественное отличие, как не без оснований надеялись офицеры «Бенбоу», оказалось разительным. Сорок десантников являлись морскими пехотинцами, остальные же — результатом тщательного просеивания экипажа на предмет робингудов… или, по крайней мере, людей, знающих, как правильно вставлять обойму. Почти все они были добровольцами — за участие в десанте матросам и морпехам обещали по пять фунтов плюс «особые премиальные» по итогам боя. Не обошлось и без подчиненных Китона — дюжина кочегаров, «запрягшись» в стиле русских бурлаков, сволокла с плота на берег нечто на широких салазках, до поры закутанное в брезент.

Захват прибрежного плацдарма был выполнен четко и без сбоев — рассыпавшись в цепь, британцы широким полукольцом охватили место высадки, затем, по команде лейтенанта Маклауда, отделение морпехов начало выдвигаться вперед, к холмам, а сигнальщик просемафорил на броненосец об успешном начале. Лишь после этого сигнала от борта «Бенбоу» отошел паровой катер с главными действующими лицами будущей драмы — Харлоу, майором и перебежчиком. Капитан-лейтенант не собирался недооценивать противника, и, как почти сразу же стало ясно, не без оснований. Катер еще не успел войти в полосу прибоя, как на вершине холма в полумиле от места высадки тускло замерцали огоньки выстрелов.

Угадай командир высланного Колчаком дозора мичман Шульц место высадки британцев — и тогда история Нового мира могла свернуть в иное русло. Но с дистанции в полтысячи метров шансы попасть в качающуюся на волнах мишень были минимальны — большая часть пуль пришлась по воде, лишь одна расщепила доску на правом борту катера. К тому моменту как опомнившийся матрос резко переложил руль, подставляя под пули стальной щит над баком, русские успели расстрелять по обойме и пропасть так же внезапно, как появились. Ответная пальба, начатая с опозданием, — десантная партия все внимание уделяла, как водится, вершинам ближайших к месту высадки холмов, в сторону же почти никто не смотрел, — никакого результата не дала.

— Хорошенькое начало, — прокомментировал обстрел майор, — этот Колчак берет даже круче, чем «колбасники», те дали нам хоть отойти от воды.

Присевший за щит Харлоу с неудовольствием взглянул на майора снизу вверх, затем перевел взгляд на зажатого между двумя дюжими морпехами перебежчика.

— Когда причалим, пусть обменяется формой с парнем у руля, — приказал он, досадуя, что не подумал об этой простой вещи раньше, — и в следующий раз при первых же выстрелах падайте вместе с ним на землю, ясно?

— Так точно, сэр.

— Ну и как вам руководство сухопутной операцией? — подчеркнуто ровным тоном осведомился майор.

Капитан-лейтенант с трудом удержался от зубовного скрипа.

— По крайней мере, — заметил он, — в этот раз мы и учитывали в планах нечто подобное.

— Вот именно, что «нечто», — буркнул Кармонди. — Только, как видите, у русских тоже завелись какие-то планы. Хорошо еще, что нам попался только небольшой дозор. — Окажись у них побольше людей или пулемет, нашу операцию, — майор указал на берег впереди, — можно было бы уже сворачивать.

На этот раз Харлоу промолчал, ибо крыть ему было нечем: не далее как час назад, во время совещания в кают-компании, Кармонди предложил, чтобы в начальной стадии «Бенбоу» находился как можно ближе к месту высадки. Однако Харлоу счел, что необходимости в этом нет — русские наверняка понимают, что пытаться занять вершины окружающих бухту холмов будет для них форменным самоубийством. А раз так, то броненосец останется в месте, наиболее выгодном с точки зрения перекидной стрельбы.

От невеселых мыслей капитан-лейтенанта отвлек лишь зашуршавший под катером песок. Стоявшая наготове шестерка морпехов тут же бросилась подтаскивать суденышко к берегу, но Харлоу, не дожидаясь их, спрыгнул в воду и зашагал к берегу.

Кубарем скатившись вниз с холма, дозор мичмана Шульца проковылял сотню с небольшим саженей и скрылся в небольшой лощине. Лишь тогда мичман позволил себе перевести дух. Во время «пробежки» он, как и остальные, не оглядывался назад — все силы уходили на выпутывание ног из проклятого стланика. И чудо все же произошло: их не расстреляли в спины, хотя он почти уверил себя в обратном.

— Павел Евграфович, как думаете, — обратился он к присевшему рядом на корточки боцманмату, — удалось нам хоть кого-то ссадить с того катерка?

— Сумл… сомневаюсь, вашбродь, — честно сказал Горшенин. — Катер, он штука маленькая, качает его вверх-вниз. Опять же, рулевым у них толковый малый сидел, как мы палить начали, так сразу ворочать начал, щит этот свой под пули подставил.

— Жаль, — вздохнул мичман, — там ведь наверняка был кто-то из их начальства.

— Дострелим еще, вашбродь, — с напускной уверенностью заявил боцманмат, — не мы, так другие. Покуда все очень удачно складывается — они аккурат напротив господина лейтенанта высадились. Бог даст, на него и попрут, а там — пулемет! А уж если в нашу сторону развернутся, так вообще бока подставят, сущее загляденье выйдет.

«Если британцы развернутся в нашу сторону, — подумал мичман, — мы в этой лощинке и останемся — до следующего укрытия не меньше полусотни шагов, британцы будут стрелять сверху, с гребня кратера, так что даже уползти не удастся». Но мысль прошла и пропала, сменившись охотничьим азартом — в неполных двадцать два собственная смерть до последнего момента кажется чем-то далеким и почти невозможным.

— О, кажись, пошли, — Горшенин вытянул шею, прислушиваясь к звукам выстрелов. — По прямой все-таки пошли, знают путь, гады… Эх, рано! — досадливо скривился он, когда в треск винтовочной пальбы вплелась скороговорка пулемета. — Их бы подпустить.

— Нельзя их подпускать. — Мичман, привстав, попытался выглянуть из лощины, но заросли папоротника по краям перекрывали почти весь обзор. — Нельзя! — уверенно повторил он. — Англичане, как бульдоги, если вцепятся, оторвать их только с зубами. А нам… Тихо! — скомандовал он, когда звуки винтовочных выстрелов разом перекрыл резкий грохот.

— Кажись, из пушки лупят, — сказал сидевший у дальнего края лощины пожилой комендор, — «гочкис» или еще какая мелочь противоминная. То-то я все думал, чтой-то они за штукенцию на полозьях волочь удумали.

— Но зачем? — удивился мичман.

— А пулеметы сшибать, вашбродь, — пояснил матрос. — Под Артуром, земеля рассказывал, делали такое. Только сложно это — снарядик-то маленький, заряд слабый, пока прямо в точку не попадешь, считай, толку нету.

К схожим выводам наверняка пришел бы и наблюдавший с вершины холма за ходом «дуэли» Харлоу, если бы эта дуэль продлилась хотя бы несколько минут. Однако до этой стадии испытания не дошли — уже после четвертого выстрела наскоро сколоченный лафет не выдержал отдачи и попросту развалился. «Как и наш план боя», — промелькнуло в голове у капитан-лейтенанта. Вместо коварства тевтонского орла им на этот раз досталось упрямство медведя. Русские с самого начала действовали большими группами. Главный их отряд, числом не меньше тридцати человек при одном пулемете, сейчас располагался перед фронтом английской цепи, а еще один активно постреливал слева, вынуждая загибать фланг. Справа же пока была тишина, но и Харлоу и майор помнили о скрывшемся там дозоре, а значит, и с той стороны в любой миг могли засвистеть пули.

— Похоже, — капитан-лейтенант старался не смотреть в сторону раздосадованного Кармонди, идея мобильной «противопулеметной» пушки принадлежала именно ему, однако майор все же сдержался и не стал призывать кары небесные на головы нерадивых корабельных плотников, — пришла пора выкладывать на стол наш главный козырь.

— Надеюсь, — проворчал Кармонди, — ваша идея сработает лучше моей.

— Я тоже на это надеюсь, — кивнул Харлоу и, развернувшись к стоящему наготове мичману Райту, скомандовал: — Передайте на «Бенбоу», пусть начинают.

… — Справа опять побежали, вашбродь!

Резко крутанувшись, Колчак поймал в прорезь прицела темные фигурки. «Максим» задергался, торопливо пережевывая ленту… кажется, третью по счету? Отпустив гашетку, кавторанг глянул вниз, на усыпавшие стланик гильзы. Когда только успел? В памяти неожиданно всплыло, как в Артуре вернувшийся с сухопутного фронта приятель рассказывал про участие в отбитой атаке японцев: «Кажется, всего два раза пальнул, а начал хлопать по карманам — пяти обойм как не бывало!»

Английская пушка больше не стреляла. В первый момент Колчак отметил это лишь краем сознания — пропала лишняя помеха, — но когда британцы вновь залегли, он снова уцепился за эту мысль, уже на новом, более сознательном уровне. И, осознав окончательно, едва не выругался вслух. Дурак, мальчишка, опять полез делать все сам — а руководить боем кому?

— Давай обратно за пулемет, — скомандовал он подбежавшему с новой лентой матросу. — Зря патронов не трать… сейчас прикрывать нас будешь. Остальным, — Колчак повысил голос, одновременно нащупывая свисток, — приготовиться к отходу. По сигналу… ЛОЖИСЬ!

Новое действующее лицо, появившееся на сцене — а точнее, давно уже там бывшее, но доселе безмолвствовавшее, — было в чем-то сродни недавнему визитеру в русский лагерь. Как и ящер, оно было большим, невероятно прожорливым и обреченным на вымирание законами эволюционного развития. Правда, с момента создания шестнадцати-с-четвертьюдюймовых орудий прошло лишь немногим больше двух десятков лет, но в наступившую эпоху «дредноутов» они уже выглядели самыми настоящими динозаврами.

Однако и воистину чудовищной мощью орудия главного калибра «Бенбоу» тоже могли похвастаться с ничуть не меньшим основанием, чем громадные ящеры Земли Толля.

Первая бомба рухнула далеко позади русской позиции — помня о своем прошлом опыте корректировки, мичман Райт на этот раз решил, что перелет в данном деле значительно лучше недолета. К его удивлению, капитан-лейтенант при виде разбухающего посреди равнины облака довольно улыбнулся.

— Отлично, мичман! — Харлоу не играл, он и в самом деле был доволен. — Теперь попробуйте достать шестидюймовыми по русской позиции, а главный калибр пусть стреляет на прежнюю дистанцию, но уже шрапнелью. Затем…

— Русские отступают!

— Отлично! — воскликнул Кармонди. — Теперь осталось разобраться с группой на левом фланге и… — майор осекся.

— …и на правом, — договорил за него Харлоу, глядя, как под залпами проявившего себя наконец русского дозора вновь залегают поднявшиеся в атаку морпехи. — Райт, после шрапнели займитесь ими — справа их явно меньше, хватит и одного снаряда.

— Мы не заблудились? — спросила Тала с сомнением.

Мушкетов покачал головой.

— Нам просто деревья мешают, иначе уже был бы виден холм.

Они брели по редкому, светлому лесу пару часов, и геолог сам бы не признался себе, но ему начинала нравиться эта прогулка.

Идти под призрачной сенью псевдолиственниц оказалось легче, чем шагать по равнине: пружинистый цепкий стланик здесь уступал место слоям прошлогодней хвои и подушкам малахитового мха. Воздух был свеж и ароматен; ветер с близкого моря смешивался со смоляным запахом, с густым духом преющей зелени из-под ног, с кисловатым запахом белых цветов заслонявшего дорогу кустарника. Над цветами порхали бабочки, одни — прозрачно-синие, другие — белые с черным, вроде огромных капустниц. Гнуса не было: вернее сказать, мошкара кружилась среди ветвей, но ни один кровосос не позарился на людскую кровь. За мошкой охотились мелкие длиннохвостые птахи, выписывая пируэты среди ветвей. Временами казалось, что люди попали в парк, в филиал эдемского сада, где нет сторожей с огненными мечами.

Порой издалека доносился трубный зов тикбаланга, или приглушенный клекот, который путники привыкли уже связывать с мелкими травоядными, вроде флагохвостов, но без характерного иглистого гребня, или — того страшней — тихая мелодичная трель «черного петуха», и страх вновь накатывал на миг колючей волной. Но паралич воли уже не охватывал молодого геолога при этих звуках. Близкие встречи с несколькими видами чудовищ подряд вселили в него фаталистическое бесстрашие. Он только покрепче сжимал в руках винтовку и продолжал шагать сквозь поющий, щебечущий, благоухающий мезозойский лес.

Впрочем, за все время пути им встретился единственный зверь из тех самых травоядных — чтобы как-то отличать, Мушкетов про себя обозвал их «клюворылами» — и тот напугался больше людей, сломя голову бросившись прочь сквозь кусты. Крупные ящеры старались не заходить туда, где деревья росли гуще, а хищники следовали за ними.

— Что скажет тебе кулам-набато? — поинтересовалась филиппинка.

Геолог уже собирался ответить, когда его сбил с мысли далекий раскат грома. Молодой человек поднял голову в недоумении: небо сияло весенней голубизной. Погода в Новом Свете не отличалась устойчивостью, но сейчас ничто не предвещало грозы.

Он открыл было рот и осекся.

Раскат не стих. Он надвигался, набухал соловей-разбойницким посвистом — и быстрей, чем геолог успел осознать происходящее, лопнул.

Мушкетову показалось, что это барабанные перепонки у него лопнули и земля качнулась от изумления. Сквозь деревья, далеко впереди, завиднелся черный дым.

— Что же это такое? — с изумлением прошептал геолог. В голове у него метались идеи одна другой завиральней: извержение вулкана? шальной метеорит? предвестие еще одного Разлома?

— Пушка, — отрезала помрачневшая Тала. — Большая пушка лайми. С моря.

— Но… зачем они стреляют? — вслух поразился Мушкетов. — По кому?

И тут он понял.

В лесу стало очень тихо. Дальний разрыв погрузил в мимолетный страх все живое.

— Они… — пробормотал геолог, вглядываясь зачем-то в слепящее небо.

Гром грянул снова: иным, слабым голосом. Снаряд лег все там же, впереди, куда направлялись двое путников.

— Они обстреливают наш лагерь.

— Вашбродь! Вашбродь, да очнитесь же!

Шульц потряс головой, пытаясь избавиться от засевшей в ушах пробки. Все кругом словно бы плыло, и, чтобы подняться, ему пришлось буквально вцепиться в руку стоящего рядом матроса.

— Вашбродь, не ранены? Возьмите, — унтер протянул ему платок, — с правой ноздри у вас кровит изрядно.

— Все живы?

— Ага! — радостно скалясь, отозвался унтер. — Поконтузило всех, да у матроса Терещенко, кажись, перепонную барабанку высвистнуло. А так бог миловал, отвел дуру-бонбу.

— Отходить надо бы, вашбродь! — выдохнул стоящий рядом пожилой комендор. — А то ведь они щас прицел поправят и разнесут нас калибром своим. Уж на что я на японской шимоз навидался, но такого… Как вдарило, аж земля спод ног кувыркнулась.

Мичман снова мотнул головой. Звенело уже меньше, и кровь из носа вроде бы удалось остановить.

— Еще пару минут. — Это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ, но мичман счел, что приказывать было бы сейчас… неправильно.

Горшенин тяжело вздохнул:

— Вашбродь, воля ваша… да только ляжем сейчас зазря. Патронов осталось по две обоймы.

— Хорошо, — после недолгого раздумья сказал мичман, — еще по пять выстрелов, и отступаем.

Сам он тоже попытался поднять винтовку, но сдавленно охнул, едва не выронив ставший неожиданно тяжелым ствол. Рядом грохнул выстрел, за ним еще и еще, и мичман с затаенной гордостью подумал, что никто из нижних чинов не пытался высадить обойму поскорее, целя в белый свет как в копейку. «Георгия всем, — мысленно поклялся он, — до кого угодно дойду, а выбью, ведь заслужили…»

Свиста падающей бомбы он так и не услышал. Просто земля вдруг встала на дыбы, а потом стало темно и покойно.

— С мичманом, похоже, все, вашбродь! — проорал почти в ухо Колчаку вернувшийся с левого фланга цепи сигнальщик. — После большой фугаски еще стреляли, а как шестидюймовым их накрыло, так и все.

— Плохо.

На иную эпитафию мичману Шульцу и погибшим вместе с ним у капитана сейчас не было сил. Его люди, как загнанные волки, молча брели по иссеченному шрапнелью подлеску, падая, когда грохот выстрела и нарастающий свист предупреждали об очередной бомбе, а затем вновь поднимаясь. В километре позади них шла цепь загонщиков.

Бой был проигран вчистую — у Александра Васильевича хватило ума и совести это признать. Попытка навязать британцам бой в пределах досягаемости пушек броненосца с самого начала являлась авантюрой. Следовало прислушаться к советам ученых, еще утром предлагавших бросить все, что нельзя унести в одну ходку, и уводить людей в новый лагерь. Но тогда он решил иначе, понадеявшись, что убежавшие от пары немецких пулеметов британцы струхнут и сейчас, если натолкнутся на серьезное сопротивление. Ставка, которую английский капитан хладнокровно перебил джокером главного калибра.