— Запросите ратьером, — посоветовал Кармонди. — Если, конечно, там еще осталось кому отвечать. Видите — больше не стреляют.

Огоньки выстрелов и впрямь уже не вспыхивали, но капитан-лейтенанту показалось, что со стороны канонерки еще слышны приглушенные звуки пальбы. Должно быть, схватка переместилась во внутренние помещения корабля, где в теснинах коридоров атакующим было сложнее реализовать численное преимущество.

Но для чего была затеяна атака? Как ни старался Харлоу, найти разумный ответ на этот вопрос у капитан-лейтенанта не получалось. Полтора десятка стороживших канлодку моряков явно не могли быть достойной целью. Но что же тогда? Зачем немцам именно сейчас понадобилось отбивать свой корабль?

— Да все очень просто! — буркнул майор, и Харлоу осознал, что последнюю мелькнувшую в голове фразу он еще и озвучил. — Они наверняка узнали, что мы готовимся к выходу, и решили, что другого шанса смыться у них не будет!

— Но как, сэр?! — От удивления мичман Гарланд позабыл про субординацию. — Мы начали разводить пары всего полчаса назад, за это время невозможно даже просто дойти до берега, не говоря уж о том, чтобы подготовить нападение. И потом, их корабль прочно сидит на мели…

— Значит, они подготовились заранее, только и всего.

— Не понимаю, к чему вы клоните, майор! — холодно произнес Харлоу.

На самом деле он если не понимал, то, по крайней мере, догадывался, на какую возможность намекает Кармонди. Догадка эта казалась ему в равной степени невероятной — и гнусной.

— Не понимаете?! — повторил майор. — А ведь это же элементарно. Кто-то дал знать «колбасникам», что «Бенбоу» ночью выйдет из бухты. Иначе они бы никогда не решились на атаку. Не надо быть гением, чтобы понять: мы в любой миг превратим их в облако пепла, с кораблем или без. А каким образом они узнали… — Кармонди пренебрежительно махнул рукой, — это уже детали, которые можно будет выяснить у пленных. О предстоящем выходе на корабле было известно еще с полудня, просигналить же на берег зеркальцем… да что там, даже послать сигнал из радиорубки мог почти каждый.

«Господь Всемогущий, да он спятил!», — понял Харлоу. Ему однажды приходилось уже сталкиваться с подобным: из отдельных логичных вроде бы кирпичиков выстраивается безумно-скособоченная теория, а все мешающие факты попросту игнорируются, будь они даже размером с гору имени сэра Джорджа Эвереста.

А безумие бывает заразным. Если Кармонди начнет на броненосце «охоту на ведьм», он их обязательно поймает. Немецких шпионов, предателей или даже наводящих порчу колдунов. Такова уж природа людского стада — в своих неудачах ему нужно кого-то винить. И внутренний враг для этого подходит даже лучше, чем внешний, — последний, как правило, силен и недосягаем, зато назначаемый на роль первого всегда под рукой.

— Детали мы можем выяснить потом, согласен, — произнес он вслух. — А что вы предлагаете делать сейчас?

— Разумеется, атаковать! — воскликнул майор. — Их план провалился с первым же выстрелом часового, и сейчас у нас все козыри на руках. Мы уже разводим пары, через несколько минут сможем дать ход, подойти к тевтонской посудине так близко, как только позволит глубина, и смести с ее палуб все живое. Сам Всевышний отдал их в наши руки, второго такого шанса прихлопнуть этих сволочей у нас не будет!

Харлоу молча кивнул и, перейдя на левое крыло мостика, вновь посмотрел на канонерку. Ему пришлось напрячь глаза — с каждой минутой уходящий день все больше растворялся в сумерках. Даже в бинокль скорее угадывалось, чем виделось, как на палубе немецкого корабля мельтешат крохотные фигурки. Майор, черти б его взяли, был прав, момент для контратаки просто идеален — «Бенбоу» готов к бою, все только и ждут его приказа. Однако Харлоу молчал, спиной чувствуя недоуменные взгляды собравшихся на мостике, медлил, понимая, что каждая секунда этого промедления может стоить жизни тем, кто еще держал оборону в отсеках канлодки. Увы, у него не было ничего, кроме смутных ощущений, а действовать, основываясь лишь на интуиции, капитан-лейтенант сейчас не мог.

— Поднять якоря! — наконец решился он. — Малый вперед. Расчетам противоминной артиллерии занять места, десантной партии приготовиться к спуску шлюпок.

На фоне темно-серого закатного неба остров в центре залива выделялся черным шипом. Различить в этой черноте очертания британского крейсера казалось почти невозможно, но лейтенант Шнивинд тешил себя мыслью, что ему это удается. Там, где мигает огонек ратьера…

— Ни черта не видать, — проворчал менее склонный к самообману Беккер.

Стоял тот краткий вечерний миг, когда темнота сгустилась еще недостаточно, чтобы зрение приспособилось к звездному свету — или, как это уже стало привычным для пленников Земли фон Толля, неясному газовому мерцанию Зарева. Непроглядная мгла казалась жидкой, как воды Зеркальной бухты, а поверхность воды — чернотой в пересохшем колодце. Всякая попытка всмотреться во мрак отзывалась головокружением. Чувства обманывали мозг, и рассудок, послушный своему исполнительному механизму, шарахался от всякой попытки сориентироваться во враждебном пространстве.

Пройдет несколько минут, знал лейтенант, и темнота сгустится еще немного. Небо потеряет последний намек на сияние дня, проступит среди звезд синеватая дымка, бросив едва уловимые тени на ландшафт, и тогда, быть может, удастся различить, куда движется «Бенбоу». И движется ли. На борту крейсера не могли не заметить, что на «Ильтисе» творится неладное. Но если британцы собирались атаковать «Манджур», то каковы будут их действия? Оставить планы ночной атаки, отбить немецкую канонерку у абордажников — или потопить ее вовсе? Продолжить движение в сторону выхода из бухты, рассчитывая на то, что «Ильтис» никуда не денется, поскольку его паровую машину так быстро в рабочее состояние не приведешь?

По крайней мере, на берегу огни не горели, и обжигать привычные к темноте глаза было нечему. Вздыхал ветер, ворочались солдаты, и поминутно Отто вздрагивал от мысли, что любая тварь может подкрасться незамеченной к столпившимся на берегу абордажникам. Конечно, не дракон — русские матросы украдкой показывали немецким товарищам зубы-ножи в четыре дюйма длиной, а то бы Отто вовсе не поверил в существование чудовища таких размеров. Такую громаду не скроет даже штормовая ночь: при ее приближении земля вздрогнет. Но пестрые «сороки» были ничуть не менее опасны. Даже черные птицеящеры с легкостью убивали неосторожных людей — и они-то чувствовали себя в ночи, как дома. Разве что их отпугнет такое многочисленное людское стадо…

— Скорей бы, — проворчал Беккер, высматривая в темноте «Ильтис».

Но пока отряд, захвативший канонерку, не подавал сигнала.

Отто скорее почуял неладное, чем увидел или услышал. Обостренные до предела волнением чувства подали сигнал не медлительному рассудку, а куда-то сразу в двигательные нервы, так что лейтенант обернулся прежде, чем осознал, что побудило его к этому.

Что-то надвигалось со стороны кратерного вала, что-то огромное и тяжелое… как дракон.

— Свет, — приказал Отто, испытав нелепую гордость от того, как твердо прозвучало слово. — Свет!

Кто-то поспешно снял затворку с фонаря. Ослепляющий после вечерней мглы луч плеснул в темноту, вырвав из нее оплетенную тросами уродливую узкорылую голову. Ящер остановился у самой воды, тяжело дыша и пошатываясь. С шеи его, цепляясь за упряжь, неуклюже скатился молодой человек, которого Отто еще не встречал, хотя лейтенанту казалось, что он перезнакомился со всеми обитателями русской части лагеря.

— Где… капитан? — прохрипел парень, с трудом поднимая голову, и повторил по-немецки: — Где капитан Колчак?

Колчак выслушал сбивчивую речь Мушкетова до конца, не перебивая.

— Все, что вы рассказали, Дмитрий Иванович, — произнес он после долгой паузы, — весьма интересно и познавательно. Но меня… да и всех нас сейчас волнует ответ на один-единственный вопрос. Насколько твердо вы уверены, что извержение начнется в ближайшее время?

— Я — не Господь Всемогущий! — резко произнес геолог. — Известные науке признаки указывают на скорый катаклизм. Речь идет о часах, возможно, даже и минутах. Увы, Александр Васильевич, прибора наподобие барометра, способного висеть на стенке и при этом предсказывать время и силу бедствия с точностью до секунды и сотой балла, пока не изобретено, поэтому твердо сказать вам может разве что Всевышний или его, не к ночи будь помянут, оппонент.

— Похоже, кто-то его уже помянул! — раздраженно буркнул Колчак. — Ну что за напасть! — повысил он голос, явно выплескивая скопившееся волнение. — Будто мало нам допотопных тварей и британцев с их сундуком! А теперь еще и вулкан! Жюльверновщина какая-то…

И тут же, словно в ответ на слова капитана, из-под земли донесся глухой рокот. Земля содрогнулась, заставив Мушкетова взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие. На сей раз подземный рык был иным, слитный звук распадался на отдельные фрагменты, чем-то похожие на чужую речь, когда не разобрать слов, а можно уловить лишь общий тон — гневные проклятья, вдруг подумал геолог, которому живо представился озаренный багровым пламенем великан.

— Слышите?! — Мушкетов топнул ногой. — Титан рвется на свободу.

— Титан? — недоумевающе переспросил Колчак, мысли которого в этот момент были весьма далеки от древнегреческой мифологии.

— Бог, низвергнутый Зевсом в Тартар.

— А… — Колчак махнул рукой. — Уж кто совершенно точно провалился в Тартар, так это наш план боя.

Геолог скрипнул зубами.

— Вы меня не слышите? Немедленно уводите людей с берега! На «Ильтис»!

— И «Бенбоу» отправит канонерскую лодку на дно этой проклятой бухты одним выстрелом! — вспылил капитан. — Вместе со всеми, кого вы набьете на палубу! По крайней мере, шлюпки не так легко потопить в темноте!

— Хоть шлюпки, хоть плоты, хоть круг спасательный, но уводите людей с берега! — заорал Мушкетов. — Сейчас же!

Покачнувшись, динозавр за его спиной испустил пронзительный, жуткий стон. Зверь попытался бежать прочь, но от слабости запнулся о собственные ноги и рухнул наземь, вскрикивая от боли.

— Немедленно! — заорал геолог в лицо Колчаку, слабея от собственной дерзости.

Мгновение капитан смотрел ему в лицо. Тени от фонаря плясали на ветру, и невозможно было понять, о чем думает Колчак.

Наконец — прошло не более пары секунд, но для геолога они растянулись в часы, — капитан резко кивнул.

— Слушай мою команду! — крикнул он, и голос далеко разнесся по берегу, не утонув в темноте, не улетев на крыльях шквала: этому умению морских офицеров Мушкетов всегда завидовал. — Все на борт!..

На мостике «Бенбоу» британские офицеры продолжали вглядываться в черноту. Броненосец медленно шел, точнее, крался к берегу — на промеры глубин времени не было. Харлоу оставалось лишь надеяться, что дно бухты на этом участке схоже с местом их прошлого десанта — там тридцатифутовая изобата подходила почти вплотную к берегу.

— Абордажная партия готова, сэр!

— Отлично! — пробасил майор, разворачиваясь к Харлоу. Но капитан-лейтенант упорно молчал, словно прислушиваясь к чему-то.

— Сэр?

— Подождите, майор…

Харлоу выдавил эти слова с трудом, через силу. Сейчас у него было только смутное ощущение неправильности происходящего. Глупое, иррациональное, насквозь нелогичное, однако за последние минуты усилившееся настолько, что игнорировать его моряк не посмел.

— Сигнальные ракеты! — неожиданно проговорил кто-то рядом с Харлоу. По голосу он был похож на мичмана Гарланда… и, обернувшись, капитан-лейтенант с удивлением обнаружил, что говорил действительно мичман. Вроде бы… потому что Харлоу готов был поклясться, что и голос, и тяжелый, неприятно жгущий даже сквозь полумрак взгляд принадлежат человеку лет на десять старше Джонни. Офицеру, привыкшему командовать в бою.

— Сигнальные ракеты! — повторил штурман. — С обоих бортов. Как можно быстрее.

Формально этот приказ мичмана должен был подтвердить кто-то из находящихся на мостике старших офицеров. Но уверенный тон Гарланда заставил сигнальщиков позабыть о правилах субординации.

— Да вы рехнулись, это раскроет нас ко всем ч…

Выкрик опомнившегося майора перекрыло шипение стартующих ракет. Но еще прежде, чем их свет залил пространство вокруг броненосца, озарение мичмана Гардланда дошло наконец и до капитан-лейтенанта.

— Не нас, — прошептал он, — а их.

Сейчас, поняв и осознав, Харлоу мог позволить себе искренне восхититься красотой и смелостью замысла — Колчака? Нергера? Еще кого-то из русских или немецких офицеров? — почти увенчавшегося успехом. Конечно же, нападение на «Ильтис» было всего лишь отвлекающим ударом, приманкой в капкане. Русским и немцам оставалось лишь дождаться, пока на помощь караульным с «Бенбоу» отправят подмогу, а затем челюсти капкана захлопываются, основные силы врага атакуют и абордируют оставшийся почти без экипажа броненосец! Да, у них могло бы получиться, если бы не мичман…

Последнюю фразу Харлоу додумал уже по инерции — человеческому разуму это явление свойственно ничуть не в меньшей степени, чем огромному кораблю. Две сияющих в небе огненных шара медленно опускались вниз, и зеркальная гладь воды под ними была… пуста?! Никто не приближался к броненосцу, а значит… это значит… Взгляд британца скользнул дальше, к берегу, — и Майкл Харлоу окончательно перестал что-либо понимать!

Там, на берегу, примерно в десяти кабельтовых от накренившегося корпуса германской канлодки, бежали — точнее, пытались бежать, увязая в сыром прибрежном песке, — люди. Темные фигуры на белом фоне — с холмов белой стеной наползал туман, через пару минут он должен был скрыть бегущих, но сейчас, сейчас они были как на ладони. И их было много, несколько сотен, как решил Харлоу и тут же сообразил, что такого количества у противника не могло набраться, даже решись русские забрать со своей посудины весь экипаж. Впрочем, сейчас капитан-лейтенант уже не был уверен ни в чем, в первую очередь в сохранности собственного рассудка. Миг назад ему казалось — он понял план врага, его логику, но все оказалось лишь иллюзией, а реальностью была толпа на берегу. Причем стремящаяся к «Ильтису», а не от него.

«Есть лишь один разумный выход из этого бедлама», — с неожиданно нахлынувшим спокойствием подумал Харлоу и, развернувшись к рулевому, скомандовал:

— Полный назад!

— Огонь из всех орудий! — одновременно с ним азартно выкрикнул Кармонди.

— Отставить!

Унтер у машинного телеграфа замер, испуганно глядя на ставших лицом к лицу офицеров.

— Какого дьявола, Майкл?! — Кармонди первым пошел в атаку, размахивая биноклем, словно кавалерийским палашом. — Это же превосходный шанс, сам Господь лишил их разума и предал в наши руки.

— И лично поведал вам об этом? — усмехнулся капитан-лейтенант. — Нет, я не богохульствую… но и не разделяю вашего протестантского пыла. До сих пор наши враги действовали вполне разумно…

Огненные звезды коснулись воды и погасли, береговая линия вновь растворилась в сумраке, сквозь который вдруг прорезалась на миг цепочка неярких огоньков, мгновением позже обернувшихся звонким «цвик-цвик-цвик» по броне «Бенбоу».

— Разумно?! — брызгая слюной, завопил майор. — Тогда придумайте разумное объяснение, — Кармонди картинно вытянул руку в сторону берега, — этому?!

— В том-то и дело, что мы не понимаем! — сорвался на встречный крик Харлоу. — Проклятье, майор… Дик… мы уже потеряли столько людей лишь потому, что всякий раз недооценивали врага. Я не знаю, что придумали они в этот раз, но в одном уверен твердо: от нас ждут естественных действий. Черт, да вы же сами недавно были уверены, что русский перебежчик заведет нас в засаду, а теперь готовы очертя голову…

— Я понял вас, Харлоу, — речь майора волшебным образом переменилась, перейдя со злобно-яростного крика на почти ласковый шепот. — Я все понял. Лейтенант Маклауд! — не поворачивая головы, окликнул он стоящего у трапа офицера. — Сопроводите капитан-лейтенанта Харлоу в его каюту. Он переутомился и нуждается в отдыхе. Я принимаю на себя командование «Бенбоу».

«Ну вот и все, — тоскливо подумал Майкл. — Надо было все-таки бить раньше, бить первым, наплевав на риск. Сейчас же все козыри на руках у Кармонди, это его действия выглядят логично, а у меня…»

— Сэр… — с какой-то надрывной тоской выдохнул Маклауд, обращаясь непонятно к кому.

— Выполняйте приказ, лейтенант! — рявкнул майор.

Маклауд сделал шаг и вновь замер, не в силах решиться окончательно. Кармонди был его непосредственным начальником… но по «букве закона» именно Харлоу был сейчас капитаном броненосца. Вряд ли шотландцу хотелось стать персонажем новой байронической поэмы про мятежных моряков, да и берег перед ними мало походил на рай земной.

— Ты ведь уже совершил одну такую ошибку, Дик, — воспользовавшись замешательством морпеха, торопливо заговорил Харлоу, — поддавшись на уговоры Крэдока.

Майкл шел ва-банк, понимая, что после этой фразы его и без того невеликие шансы дожить до возвращения в Англию сведутся почти к нулю при любом раскладе. Но сейчас его волновала уже не столько собственная участь, сколько судьба экипажа «Бенбоу». Все-таки это был его корабль, и для капитан-лейтенанта Харлоу эти слова были отнюдь не пустым звуком.

— Теперь вновь собираешься повторить ее? Опомнись, Дик, во имя всех святых!

— Лейтенант Маклауд!

— Да, сэр, — выдавил шотландец. — Я…

— Отмените ваш приказ, сэр! — Тон был просящий, почти умоляющий, но последовавший за фразой звонкий лязг передернутого затвора сразу перевел ее в иную весовую категорию. Маклауд вновь застыл на месте, а обернувшийся майор с изумлением уставился на дуло карабина, «позаимствованного» мичманом Гарландом у сигнальщика.

— Что?! Да это же… мичман, вы хоть понимаете, что творите?! — Кармонди, побагровев от ярости, отшвырнул в сторону бинокль и схватился за револьверную кобуру. — Угрожать оружием старшему офицеру…

— Сэр! — Теперь в голосе мичмана явственно звучало отчаянье. — Отмените ваш приказ, прошу вас. Или…

Харлоу с отчаяньем подумал, что сейчас мичман повторяет его собственную ошибку. Кармонди твердо решил идти до конца, и это была слепая решимость взбешенного носорога. Джонни же потребуется слишком большое усилие, чтобы нажать…

На фоне грохота карабина револьверный выстрел показался едва слышным хлопком. Выронив разом потяжелевший карабин, мичман качнулся назад, заваливаясь на спину. Харлоу, подскочив к нему, подхватил падающее тело и, упав на колено, бережно опустил раненого на доски настила.

— П-простите меня, сэр…

— Молчи, Джонни, молчи… — умоляюще прошептал Харлоу, видя, как вскипает на губах юноши темная пена. — Сейчас мы отнесем тебя в лазарет, к доку…

— Я… промахнулся… — Штурман, выгнувшись, зашелся в приступе жуткого хрипящего кашля — и обмяк, стеклянно уставясь на безымянную алую звезду в зените.

Майкл осторожно закрыл глаза мертвеца. На веках остались темные пятна, руки Харлоу были в крови, обжигающей, словно кислота. «Это я убил его, — подумал Харлоу, — пусть стрелял другой, но именно я убил Джона и всех остальных — тем, что просто стоял и смотрел. Хотя мне следовало начать действовать еще в тот момент, когда Кэрдок явился ко мне со своей безумной идеей. Тогда я предпочел умыть руки — и сейчас на них кровь…»