Он медленно поднялся на ноги, огляделся… Кармонди, кривясь и тихо шипя от боли, стоял напротив и пытался, не выпуская из руки «веблей», зажать рану в предплечье. Встретившись взглядом с Харлоу, майор побледнел и начал пятиться назад, пока не уперся спиной в ограждение мостика.

— Он выстрелил первым! Черт побери, он едва не убил меня!

— Пойдемте, сэр, — лейтенант Маклауд осторожно коснулся плеча Харлоу. — Я провожу вас вниз…

«…пока вы не наделали каких-нибудь глупостей», — мысленно закончил его фразу капитан-лейтенант и горько усмехнулся.

— Не волнуйтесь, лейтенант, — ответил он, — я уже сделал все глупости, какие только мог.

— Сэр, вы меня слышите? Сэр…

Назойливо зудевший где-то за гранью сознания голос игнорировать было можно. А вот резкий запах — нет. Уже вывалившись из глубин беспамятства, майор Кармонди рефлекторно махнул рукой, едва не выбив из руки корабельного доктора склянку с нашатырем, и принялся озираться по сторонам. Последнее, что запомнилось ему, была спина уходящего вслед за Харлоу морпеха. Затем он хотел приказать сигнальщикам запустить новую партию ракет, и… на этом воспоминания майора обрывались.

— Что здесь происходит?!

— Этот вопрос должен был задать я, а не вы, — ворчливо заметил Макдоннел, поднимаясь и пряча лекарство. — Что касается медицинской части, то могу сказать, что вы, сэр, просто-напросто потеряли сознание от болевого шока. И немудрено, если учесть, что это уже вторая пуля за последние дни, которую вы умудрились поймать собственным плечом. Вам еще повезло, — бесхитростно добавил врач, — что это была «джентльменская маузеровская пуля» кого-то из немцев, а не творение наших доморощенных последователей капитана Клэя.

Кармонди при этих словах зло скривился, но все же сдержал готовую сорваться с языка тираду.

— Помогите мне встать! — потребовал он и тут же охнул, когда один из подскочивших матросов схватил его за простреленное плечо. — Не за рану же, болван! Лейтенант… черт побери, где лейтенант Маклауд?!

— Как мне сообщили матросы, — отозвался кто-то из-за плеча майора, — он отправился выполнять ваше приказание, сэр.

— Китон?! — майор попытался обернуться, но едва он дернул шеей, как вверх от раны ударило разрядом боли. — А вы тут какого черта делаете?!

— Пытаюсь командовать кораблем, сэр! — нарочито бодро сообщил инженер-механик. — Как следующий по званию офицер…

— Пытаетесь, о Всемогущий… ЗАПУСТИТЬ РАКЕТЫ! — надсаживаясь, заорал Кармонди. — Орудия к бою, заряды шрапнельные! И найдите мне Маклауда, срочно! Ты… — майор обернулся к перепуганному до полусмерти сигнальщику, — сколько времени я был без сознания?

— Н-не знаю, сэр, — едва слышно пробормотал матрос, — не имею часов, сэр.

Снова зашипели ракеты, алыми полосками перечеркивая звездное сияние. Но подсвеченный ими берег оказался пуст, и майор едва не взвыл от разочарования. Если бы не этот слюнтяй Харлоу! Дело ведь можно было бы решить одним-единственным удачным залпом! А теперь… Кармонди тяжело качнулся вперед, заставляя поддерживавших его подойти к краю мостика, и вглядывался в изрытый множеством ног песок до тех пор, пока догоравшие ракеты не коснулись воды.

Третий сын викария из крохотного городка в Девоншире, Ричард Кармонди, в общем-то, не был глупцом — тот же Харлоу, доведись ему неделю назад характеризовать своего сослуживца, вряд ли нашел бы иные слова, кроме как «честный служака». Кровью, потом и бульдожьим упорством вырвав у судьбы к сорокалетию майорский чин, Кармонди вполне отчетливо понимал, что у него не так уж много шансов уйти в отставку хотя бы со следующей ступеньки карьерной лестницы. В этом смысле предложение Кэрдока было для него воистину манной небесной, сулящей перспективы, о которых он доселе и помыслить не мог. К чести майора стоит отметить, что согласился он далеко не сразу, но, согласившись, бросился по кривой дороге со всем присущим ему напором, не обращая внимания на барьеры. Боль от полученной при абордаже раны и морфий, призванный ее заглушить, лишь подстегивали его, заставляя душевный настрой шарахаться из стороны в сторону, но не оглянуться назад и подумать об уже содеянном. Уйти с однажды избранного пути Ричарда Кармонди могла вынудить только старуха с косой наперевес. Тем более сейчас, когда майор наконец-то убрал со своей дороги одну из главных помех, а с теми, что еще остались, выпал шанс покончить в одном решительном бою.

Противник и в самом деле укрылся на «Ильтисе». Точнее, внутри его — когда броненосец подошел еще ближе и навел на канонерку свой последний уцелевший прожектор, на палубе немца было пусто. «Колбасники» даже не удосужились развернуть орудия в сторону залива.

— Попрятались, словно крысы по норам! — злорадно резюмировал майор. — Просто превосходно.

Основания для злорадства у майора были весьма веские — если противник оказался глуп настолько, что надеется отсидеться внутри своего кораблика… что ж, его абордажники сейчас их в этом разубедят. В этот раз они хорошо подготовились — правда, к захвату русской, а не германской канонерки, но разница в данном случае не принципиальна.

— Лейтенант Маклауд! — позвал он. — Готовьте своих людей к высадке! Пришло время закончить эту чертову игру в кошки-мышки.

— Есть, сэр! — отозвался шотландец, но, к удивлению Кармонди, не бросился исполнять приказание, а остался стоять на месте, сосредоточенно впялившись в настил перед собой.

— Лейтенант… в чем дело?!

— Сэр, — настойчиво произнес Маклауд, — я просил бы вас еще раз обдумать ситуацию, прежде чем отдавать этот приказ. Тут что-то не так, сэр… слишком явная глупость от противника.

— Вы что, заразились трусостью от Харлоу?! — насмешливо спросил Кармонди.

— Никак нет, сэр, но я и сам сомневаюсь…

— Довольно! — оборвал шотландца майор. — За сегодняшний вечер я уже выслушал более чем достаточно… сомневающихся. С меня хватит! Я сам, лично, возглавлю абордажников!

— Но, сэр, ваша рана…

— К черту! — выдохнул майор, и обиженная столь пренебрежительным отношением рана тут же напомнила о себе — охнув, Кармонди привалился к морпеху слева. — Спускайте шлюпки на воду!

— Сейчас англичане спустят шлюпки, — проговорил Колчак, глядя на отражения гаснущих осветительных ракет в черных волнах. — Высадят на «Ильтис» абордажную команду. И передавят нас тут, как лиса — цыплят. Зря вы нас переполошили, Дмитрий Иванович. А я зря вам поддался. Хотя после того, как с «Бенбоу» нас увидели, сделать уже ничего нельзя было.

— Не зря. — Мушкетова трясло.

В меркнущем свете он видел, как за бортом гипнотически колышется темное зеркало, как бегут волны, волны в бухте, прозванной Зеркальной. Что-то тревожило огромную массу воды, что-то подталкивало ее из глубин. Ощущение неумолимой угрозы висело, разлитое, в воздухе, и геолог не мог понять — отчего остальные не чувствуют этого, не стискивают зубы, сдерживая крик?

— Не зря.

— Всем очистить палубу! — скомандовал капитан негромко, но четко и обернулся к Леттов-Форбеку: не возражает ли тот?

Немец решительно кивнул:

— Если эти мерзавцы хоть ногой ступят на «Ильтис», я заставлю их платить за каждый шаг.

— Да, — кивнул своим мыслям геолог. — Надо закрыться в помещениях. И сняться с якоря. Иначе… как поплавок…

Поплавок на леске, привязанной ко дну. На якоре «Ильтис» уйдет под воду в мгновение ока.

Колчак кивнул:

— Уже снялись. Или вы не слышали лязга цепи?

Мушкетов мотнул головой. Он прислушивался совсем к другому. Переговаривались вполголоса матросы, клацали затворы винтовок, плескалась вода… а в недрах зрел адский нарыв, раздвигая каменные пласты.

— Пахнет серой, — прошептал он. — Жженой серой и сероводородом. Уже скоро.

Взломать заклиненную изнутри дверь оказалось не так-то просто, но все же через несколько минут она поддалась ломам и кувалдам в руках морпехов. Конечно, соваться в черный проем рискнул бы разве что самоубийца. И среди британцев нашелся один такой — низенький, закутанный в шинель, с надвинутой на лицо бескозыркой, он осторожно высунулся из-за косяка, пытаясь разглядеть хоть что-то в глубине коридора. Итог был предсказуем: вспышки, грохот, нелепый человечек задергался и упал — в тот миг, когда пули перешибли черенок лопаты, послужившей основой для чучела.

— Отлично, парни! — одобрил работу «кукловодов» майор. — А теперь поджарьте этих крыс.

На борту броненосца не нашлось динамитных шашек наподобие тех, что использовали немцы в первом бою за «Ильтис», но увесистая вязанка пороховых картузов в замкнутом пространстве коридора сработала ничуть не хуже. Морпехи едва успели отпрянуть в стороны — из двери вырвался длинный огненный язык, рев пламени заглушил даже дикие вопли заживо сгорающих людей.

— А теперь — щиты!

Два щита изготовили вчера в мастерской «Бенбоу». Из всего экипажа лишь несколько кочегаров могли приподнять их, но дело того стоило — полосы закаленной стали надежно защищали даже от винтовочных выстрелов в упор. Под их прикрытием британский авангард продвинулся метров на пять в глубь канонерки. Затем щиты уперлись в перегородившую коридор баррикаду.

— Надо перебраться за нее! — Сержант Льюис говорил быстро, словно выплевывая слова, — здесь, у баррикады, запах горелого мяса был особенно силен и уже не перекрывался кислой пороховой гарью. — На счет «три» Билл и Мэтью наклоняют щиты, мы даем залп и лезем вперед. Раз, два…

Дикий рев заглушил последние слова сержанта. Огромный русский матрос буквально перелетел через баррикаду и рухнул вниз, повалив обоих щитоносцев. Льюис тоже не удержался на ногах и, как оказалось, спас этим свою жизнь — поверх баррикады грохнули встречные залпы, разом скосив передние ряды защитников и атакующих. Но уже миг спустя по телам живых и мертвых, скользя и падая на залитом кровью настиле, навстречу друг другу ринулись новые бойцы. Во мраке и тесноте коридора даже револьверы почти сразу же стали столь же бесполезны, как и винтовки, — страшно кричащие на немецком, русском и английском люди дрались кортиками, матросскими ножами и просто голыми руками, даже не разбирая толком, убивают они врага или друга. Ирония судьбы: будущее двух миров сейчас решалось не в битве миллионных армий или залпах дредноутов — право на Новый мир оспаривали несколько десятков человек, стиснутых в узости коридора.

Сержант Льюис, поднявшись на колени, несколько раз наугад ткнул кортиком в месиво перед собой, затем его принялись душить — из-за спины, где врагов не могло быть. С трудом высвободив руку, он полоснул по сжавшим горло пальцам, но державший его лишь захрипел, не ослабив смертельной хватки. Затем спереди на сержанта навалился еще кто-то и несколько раз ударил чем-то длинным, льдисто блеснувшим в темноту мимо сержанта. Хрип сзади разом прервался, сменившись бульканьем, пальцы на горле Льюиса наконец разжались, он мотнул головой, при этом щека коснулась чего-то горячего, липкого… с узкими гранями… Русский штык, понял сержант и, не задумываясь, вонзил кортик в живот своего спасителя, дернул вверх. В этот момент на них навалился какой-то немец, беспрерывно бормочущий: «Майн готт, майн готт, майн-готт-майн-готт-майн-готт!» Удара Льюис не почувствовал, просто внезапно стало холодно, и все тело вдруг охватила вялая слабость. Вновь загремели выстрелы, пули пробивали клубок тел насквозь, и они упали, все вместе, сплетясь в смертельных объятиях. Сержант еще успел почувствовать, как по его голове скользят подошвы сапог тех, кто упрямо карабкался через мертвых, пытаясь добраться до еще живых, — и больше не было ничего.

— Там каша, сэр, кровавая каша, сущий ад! — Стоявший перед Кармонди морской пехотинец и впрямь напоминал выходца из преисподней: мундир изодран, волосы на голове слиплись в жутковатые сосульки. — Кто с кем дерется, не разобрать, сверху жмут наши, снизу ихние… Коридор уже завален трупами так, что и не протиснешься.

— Ясно.

Кармонди уже и сам понял, что атака захлебнулась. Что ж… время в любом случае работает на них, главное — не дать загнанным под палубу врагам скрыться. А когда станет посветлее, можно будет пустить в ход и главный козырь: пушки «Бенбоу». Пара-тройка выстрелов — аккуратных, так, чтобы после было несложно залатать пробоины, — и засевшие внизу крысы сами полезут сдаваться. А пока…

Майор не успел додумать мысль — его внимание отвлек донесшийся со стороны моря звук. Странный, глухой то ли взрыв, то ли всплеск, не похожий на привычные слуху военного моряка грохочущие раскаты. Палуба тошнотворно качнулась под ногами. Оглянувшись на «Бенбоу», майор успел заметить, как прожектор дернулся вверх, бестолково резанув лучом по небу… и погас. Сразу несколько человек развернули в ту сторону свои ручные фонари, но их слабые лучики растворились в тумане, возникшем словно бы ниоткуда. Белесая завеса надежно скрыла корабль, но «Бенбоу» должен находиться за ней, подумал потрясенный майор, ведь он же не мог утонуть в мгновение ока…

— Жжется! — Стоявший около бакового орудия высокий ирландец неожиданно принялся исполнять что-то вроде танца маори — подпрыгивая, хлопая себя по телу и все громче повторяя: — Жжется, черт, жжется…

Другой матрос, выронив на палубу винтовку, согнулся в приступе неукротимой рвоты.

— Сэр! — подскочил к майору мичман Аткинс. — Происходит что-то странное!

— Неужели?! — удивился Кармонди. — А по-моему, все идет просто превосходно. С дороги, прочь!

Он и в самом деле так считал, точнее, чувствовал себя — все напряжение последних часов неожиданно пропало, ушла даже терзающая боль в плече, ушла тяжесть, пригибающая к палубе. А может, это палуба уходила из-под ног… Плевать! Плевать на внезапно обрушившийся с небес темный дождь! Сейчас Кармонди чувствовал себя лучше, чем в любой момент с тех пор, как вышли они в это проклятое плаванье, он был полон сил, готов смести любую преграду. И неважно, что поддерживавшие его матросы вдруг рухнули, словно подрубленные, — слабаки, ничтожества, с ними он разберется, но после, а сначала надо покончить с чертовыми «колбасниками»!

Кармонди шагнул вперед, изумленный мичман отшатнулся, отступая перед командиром, но майор, словно пьяный, качнулся в сторону, на фальшборт — и, прежде чем Аткинс опомнился, Ричард Кармонди, последний командир «Бенбоу», тяжело перевалился через леер и скрылся под волнами.

Вода оказалась ледяной, намного холоднее, чем помнилась майору по прошлому злосчастному «купанию». И повсюду к поверхности тянулись цепочки пузырьков… «Будто в бокале с шампанским, — подумал майор и сам поразился ослепительной ясности своей догадки. — Ну конечно же! Вся эта проклятая бухта, с ее неестественно круглыми очертаниями и глубинами сразу от берега, просто гигантский бокал с черным шампанским. И принадлежит он Ему: тому, кто рассек сотворенный Господом людской мир, открыв для безумцев дорогу в свои гибельные владения». Кармонди понял это, увы, слишком поздно. Сатанинский хохот уже гремел в ушах, сопровождая майора в его последний путь — до самого дна.

— Не спится, Владимир Афанасьевич?

В темноте не было видно лица. Поэтому Обручев сначала протер слипающиеся глаза и лишь затем ответил:

— Какой тут сон… Земля дрожит, чувствуете?

Черное пятно на месте Никольского мотнуло головой.

— Еще бы нет!

Они помолчали. Свистел ветер в верхушках псевдолиственниц, одиноко вскрикивала ночная нептаха. И тянулся на грани слышимости неясный подземный рокот. Дребезжала кружка с недопитым чаем, оставленная геологом у изголовья.

— Что-то будет… — пробормотал Никольский. — Владимир Афанасьевич, что, если извержением накроет наших товарищей?

— Они погибнут, — коротко молвил Обручев. — Если только не случится чуда.

— Тогда нам стоит помолиться о чуде, — произнес в стороне Билич. — Позвольте присоединиться к вашему клубу полуночников?

— Конечно, доктор. — Геолог машинально обернулся в сторону говорящего, хотя темень стояла непроглядная. По звездному небу плыли редкие клочья облаков, но сияние Зарева обжигало сетчатку, не позволяя приспособиться к темноте полностью. — Хотя я бы скорее надеялся на то, что катастрофы не случится. Бывает, что вулкан засыпает на самом рубеже извержения…

— Смотрите! — Никольский вскочил на ноги, и геолог увидал силуэт товарища на фоне неба.

Из чаши кратера, заслоняемой холмами, выплескивался в небо неровный, трепещущий белесый свет.

— Осветительные ракеты, — вымолвил Билич глухо. — Там идет бой… но почему не слышно стрельбы?

Магнезиевое пламя за горизонтом то вспыхивало, то разгоралось, а потом погасло вовсе, и стало еще темней, чем прежде. Ветер усиливался. По редким, стремительно несущимся тучам проскальзывало светлое пятно прожекторного луча. Обручеву показалось, что он слышит вдалеке выстрелы, но, скорее всего, это был лишь обман слуха.

Внезапно подземный рокот оборвался так внезапно, что наступившая тишина показалась грохотом. А затем земля неслышно качнулась.

Заскрипели корни деревьев, мертвой хваткой вцепившись в скалу. Налетел пробирающий до костей гул. Прожекторный луч метнулся по небу и погас.

— Смотрите! — вскрикнул Никольский.

За кратерным валом на фоне ночного неба вздымалось что-то огромное, немыслимое — черно-белый столп, то ли фонтан, то ли пузырь, то ли маска Пьеро: будто древнее чудовище поднялось со дна бухты, обратив богохульный лик к звездам. Это продлилось считаные секунды и пропало, едва успел геолог подняться на ноги, а потом второй толчок заставил Обручева пошатнуться.

В лицо ударил ветер, насыщенный смрадом подземных газов. Геолог вновь осел на одеяло: мышцы разом ослабли, тело отказывалось повиноваться, и перехватывало в горле. Перед глазами плыла черная текучая завеса. Обручев хватал ртом холодный вонючий воздух, внезапно переставший утолять дыхание, и коленями, ладонями, лбом чувствовал, как трепещет, успокаиваясь, земля.

Потом над лагерем зашумел свежий шквал с моря, и черная жуть отпустила горло. Гудели ветви в вышине, и рокотала вода внизу, за оградой, где еще вечером не было никакой реки. Это воды кратерного озера, понял Обручев. Вода выплеснулась из чаши и теперь стекает по ее внешним склонам.

Где-то далеко застонал-завыл гигантский ящер. Земля молчала.

Оставалось сидеть и ждать рассвета.

Утро разгоралось над бухтой, медлительное и больное, и Дмитрий Мушкетов чувствовал себя так же. Ночь не отложилась в памяти геолога: он твердо был уверен, что в какой-то момент лишился чувств, но не мог определить, долго ли пролежал без сознания. Должно быть, не очень, потому что дожил до утра. Пока рассудок оставался при нем, молодой ученый мог заставлять себя совершать вздох за вздохом, преодолевая сопротивление тела, но он видел, как задыхались во сне те, кого скрутила отрава.

Извержения не случилось. Всколыхнувшись единожды, воды Зеркальной бухты выплеснулись на берег черной пеной, омочив гребень кратерной гряды, и вернулись в прежние берега. Волны еще плескались тревожно, когда солнце зацепилось огненными пальцами за горные вершины на востоке, но то были отголоски первого и последнего удара. Ощущение незримой, неотвратимой угрозы рассеялось. Можно было бы сказать, что предвиденная катастрофа обернулась пшиком, если бы не опустошение, открывшееся под первыми утренними лучами.