Владимир Стрельников

Водяной. Книга 2

Наконец-то! Моя импровизированная флотилия тронулась в путь после суток суматошных сборов. Куча девчонок, девок, молодых женщин общей численностью в три с лишним десятка, да еще говорящих на разных языках — это просто сумасшедший дом. И суметь их организовать и заставить грамотно собраться к переезду — тот еще геморрой, даже для такого могущественного меня. Ну не убивать же их было? Но справились: благо есть несколько пусть и немолодых, но умелых мужиков; теперь на четырех каюках движемся вниз по течению Сырдарьи на север. Где-то там, в Аральском море, есть флотилия русского царя, а на северном побережье точно есть поселения купцов, разведчиков и солдатские станы. Русские сюда ломятся, пусть пока и не могут крупными силами перебраться, но движение уже неумолимо. И это очень сильно нервирует кокандского хана, ибо тот мужик умный и понимает, что справиться с мощью одного из сильнейших европейских государств не сможет. Потому и позволяет почти в открытую тут шляться английским, турецким и прочим шпионам. Надеется (и не без оснований) на помощь. Как, впрочем, и хивинский хан, и бухарский эмир. Впрочем, насколько я помню, именно бухарский эмир оказался самым мудрым и хитрым: остался при власти, как вассал русского царя. При этом по его приказу зарезали не одного англичанина или русского, как, впрочем, и прочих. Даже основателя Большой Игры тоже зарезали. И вроде как только в двадцатом веке красные свалили эмира, установив советскую власть в Бухаре. Правда, афганский кусок был ими утерян, но большевики умели пожертвовать малым, сохраняя самое главное. Хотя нет: хивинский хан тоже за собой титул оставил.

Хмыкнув, я огляделся. Что-то я задумался малость не о том. Это другой, хоть и схожий мир. И хотя, насколько я могу понять, история идет по тому же пути, что и у нас, но может быть что угодно. А пока — задача-минимум на это путешествие есть доставка в русские руки освобожденных рабов. Потому как почти половина освобожденных — русские. Не скажу, что Россия сейчас земля обетованная, рабов на ней ныне многократно поболе, чем во всех ханствах этих земель, но моим подопечным я малость помогу. Да и дворянки среди них есть, и купчихи. Не говоря уже об одноруком казачине, что командует каюком, идущим в конце. Ну да, под моим мудрым руководством целая флотилия — четыре каюка, но это я повторяюсь, возможно, от волнительного ощущения всевластия. Ага, довлеющего бардака надо мной. Ибо на каюках весело. На них, кроме освобожденных, еще скотина и разный товар, что я конфисковал с битых мною и моими помощницами работорговцев: в основном — ковры и хлопковая ткань. Попробую расторговаться, если получится.

И потому я не тороплюсь, идем медленно и аккуратно. Да и девчонкам, которых я освободил завершающими, особо нервы трепать не буду. И так до конца в себя не пришли большей частью, качественно их людоловы ломали.

Впрочем, сейчас на их челне дервиш, он там главный. Кстати, у Ёркина неплохие лидерские качества, да и у девчонок-мусульманок дервиш немалым уважением пользуется, хаджой его зовут. И остальные девицы тоже: дервиши, оказывается, в Китае довольно частые гости. По крайней мере, в тех местах, где мусульмане проживают, в Восточном Туркестане. Кстати, в Китае уже в этом году должна начаться первая опиумная война, насколько я помню. В тех английских газетах, что я читал, обстановка нагнетается вовсю. Плохие китайцы не позволяют доблестным английским, индийским, американским и прочим контрабандистам травить свой народ наркотой. И потому их, таких плохих, надо прижать к ногтю. Жаль, я туда добраться именно сейчас не могу, вот уж помог бы я китайским коллегам. Ненавижу наркоторговцев не меньше работорговцев. Китайских людоловов тоже сильно не люблю, все китаяночки были отобраны у родных, и хорошо, если те остались живы.

Собственно, мне — как водяному — особо до людских проблем дела быть не должно, так сказать. Но вот есть.

⁂

На третьем каюке однорукий казак ухватился своей единственной хваталкой за грубую пеньковую веревку и свесился с борта, глядя вперед. Хмыкнул, углядев сидящего на корме первого кораблика водяного, бултыхающего ногами в мутной воде.

— Чего фырчишь, Михайла? — Его помощник, немолодой оренбургский крестьянин, Аким Потапов, нежно провел бруском по лезвию топора, выдернул из бороды волос и попробовал острие. Как он и ожидал, волосинка распалась надвое. — Не кипешуй, все уладится.

— Не уверен, Аким. Князь нас точно доведет до русских мест, но вот что будет дальше? Ладно — власти, мы перед ними не виноваты никоим образом, а церква? Что попы скажут? Власти у них хватает, а мы с тобой, не забывай, своими глазами богиню Мару видали, кою уже еле-еле помнят люди. А она есть. И княже водный, вон он. И русалки евоные, вон как ладно скачут. — Казачина ткнул рукой в вылетевшую из воды и со смехом крутанувшую сальто Марину. — Ой потрепят нас, Акимушка, помяни мое слово. Сильно потрепят. С девок-то спроса не будет, баба она и есть баба. Кого родителям, кого замуж, кого в монастырь. А мы — мужики, с нас и спрос другой. Одна надежа, что попы наверх идут от земли в основном. Они порой сами землю пахали, помнят — что и как. Может, у кого в окрестных землях тож водяные баловали.

— Не переживай. Княже нас в иную веру не переманивает, свои обряды проводить никому не мешает, сам лично нечисть и нежить лютой ненавистью ненавидит; помнишь, как Ёркин сказывал, про ведьму-то спаленную? — Крестьянин аккуратно надел на лезвие кожаный чехол и засунул топор за пояс. — Ну, помурыжат, потрепят душу. Так максимум, в монастырь какой-либо отправят дальний. Все лучше, чем раков кормить. Никто не знает промысел божий, Михайло. А княже без его дозволения такую власть бы тут не обрел, это точно.

— Помурыжат… забыл, что сейчас ты не голытьба перекатная? Сколько тебе княже золотых и серебряных отвесил? Неужто думаешь, что не заберут те же монахи? Или полиция? Ни паспорта у нас, ни прочих документов. Пока до Войска Оренбургского дойдет, потом до станицы, потом до поселка… потеряют следы мои денежки и концов не найдешь. Если б не водяной, то не переживал бы так, мало ль казаков с полону возвертается, а ныне… Обязан ведь я ему, водяному-то, жизнью самой, волей, оружьем, даже казной. Коней каких знатных княже пожаловал, душа радуется. Знаешь, Аким, был бы гол как сокол, легче б было, а тут есть что терять и терять это неохота. — Михайло стукнул кулаком по борту и поглядел на трех своих кобыл, полукровок-ахалтекинок. Все три уже жеребые, потому казак их берег, папаши-то чистокровные ахалтекинцы-аргамаки. Вон они, на идущем впереди каюке, золотистый и вороной. Красавчики кони, ой красавчики. И ведь подарил их водяной бабам, Анне и Василисе. Ладно-то чешку он всласть повалял, а Василису даже не тронул, так, наукам просто поучил и то только тем, за которые попы не спросят, специально насчет этого с дервишем советовался. Тот хоть и бусурман, но дюже ученый, и в Святом Писании разбирается не хуже митрополита Оренбургского. — Ай, ладно, чего кручиниться? Бог не выдаст, свинья не съест! Налей-ка мне винца того сладкого, а, Аким? Что-то промозгловато.

Погода и в самом деле хмурилась. Ноябрьское небо было затянуто тяжелыми мрачными тучами, крепенько моросило, ветерок поднимался. Водяной оглянулся на казачину, помахал рукой, привлекая внимание, и указал поворот означенным жестом. Впрочем, этим он не ограничился, на третий и четвертый каюки заскочили русалки и сказали поворачивать за передним мателотом. Михайло хмыкнул про себя, подумав, что он многим мудреным словам у водяного выучился (тот на учебу жадный не был) и обратился к русалке:

— Марина, а что стряслось?

— Маэстро сказал, будет сильный шторм. — Пожала точеными плечами беловолосая красотка. — Точнее не скажу. Сам на берегу спросишь, солдат. Но если маэстро хочет укрыть вас на берегу, то будет что-то очень неприятное. Для вас, людей, разумеется.

После чего взяла серебряный стакан с вином, что Аким хотел передать казаку, отпила половину, удивленно причмокнула и допила остальное, вернув стакан крестьянину. И без всплеска нырнула в воду, вынырнув уже около своего наставника.

— Вот оторва. — Восхищенно покачал головой крестьянин. — Красавица, каких поискать, серебра не боится — ну какая она нечисть? А?

— Нелюдь она, Акимушка. Нелюдь. И эта красотка, и ее сестрица сам знаешь, на что способны. Радуйся, что они на нашей стороне, не дай бог князя прогневить. — Михайло хмуро поглядел на пустой стакан в руке у Акима, забрал его и сам налил себе вина из почти пустого кувшина. Вино, оно такая штука — вот оно есть, и вдруг его нет. И всегда его мало.

⁂

— Маэстро, вы всерьез беспокоитесь. В чем дело? — Заскочившая ко мне на челн Марина встала рядышком. Интересно, где она винца перехватила и не споит ли она мне Хилолу? Подвержены ли русалки алкоголизму? Блин, это ж чудовищное стихийное бедствие будет — русалки в загуле. Надо будет обязательно проконтролировать этот вопрос.

— В том, что это все минимум на неделю. — Буркнул я и ткнул рукой в низкие сине-серые тучи, прущие с северо-востока. — Очень мощный фронт, так что зависли мы на неделю. Не хватает спутников метеонаблюдения, Марина, и очень.