Владимир Торин
Моё пост-имаго
И гаснет свет. История о живых куклах, человеке в маске и загадочных событиях в доме № 24 на Каштановой улице
Часть первая. Милые игрушки
Гудок штормовой тревоги прорезал густой грязно-серый туман и смолк.
Вскоре, ровно через десять минут, он раздался снова, завывая с аэробакенов, висящих в небе над крышами, и со столбов на перекрестках: сирена Срочного Тревожного Предупреждения оповещала жителей города, что ночью ожидается туманный шквал.
Мгла затопила Габен еще ранним утром, а к вечеру сгустилась уже настолько, что полеты над городом отменили. Даже наземный транспорт работал с перебоями: кебы исчезли, старенький омнибус не ходил, да и на трамваи было рискованно полагаться. Еще в полдень почтальоны прекратили доставлять письма и бандероли. При этом трубы пневмопочты, обвившие город металлической паутиной, дрожали, почти не успокаиваясь: личное общение заменили собой послания в капсулах.
Постепенно улицы опустели. Полицейские тумбы на перекрестках выглядели одинокими и покинутыми — констеблей распустили по домам; и сейчас вроде как было самое время для всяческой мерзости, что порой творится на габенских улочках, но различные грабители, убийцы, коварные заговорщики и им подобные малоприятные личности предпочли взять выходной. И то верно — кому захочется исчезнуть в тумане, раствориться в нем без следа?
Когда начало темнеть, уже почти ни у кого не осталось сомнений в том, что, пока шквал не закончится, нос из дома лучше не высовывать. Ну а те, у кого дома не было, забрались в подвалы и на чердаки, забились в щели, откуда их не вытянуть — разве что клещами.
А уж когда стемнело окончательно, Тремпл-Толл, который еще называют Саквояжным районом, словно бы и вовсе вымер. Мощенные брусчаткой улицы и мосты, обычно суетливые и бурлящие жизнью дворы-колодцы, еще вчера шумные рынки и нервная, как пациент психушки, Чемоданная площадь с хмурым зданием вокзала — все замерло…
Время будто остановилось в укутанном во мглу городе. Помимо звучащих порой гудков сирены, здесь сейчас не раздавалось ни единого звука.
Почти ни единого. Если прислушаться, на улице Даунинг, неподалеку от Беззубого моста, можно было различить звук быстрых шагов.
В тумане шел человек.
Совершенно не примечательный с первого взгляда человек — такой, знаете ли, обывательский обыватель породы серых клерков, которые целыми днями портят зрение, корпя над бумагами в полутемных конторах. Жизнь подобных клерков обычно монотонна и уныла: она проходит под скрип чернильных ручек, перестук клавиш печатных машинок и грохот штемпелей. Ничего особенного с такими людьми не случается — о них не сплетничают и не пишут в газетах, — слишком редко они попадают в истории.
Что ж, Джонатан Мортон, а так звали этого клерка, сам того не зная и уж точно не желая, как раз таки попал в историю. Волосы его были взъерошены, пальто распахнуто, шляпа-котелок танцевала в дрожащих пальцах, а зажатый под мышкой портфельчик все норовил выскользнуть.
День не задался с самого утра. Именно сегодня Джонатан должен был вернуться домой пораньше, но его начальник, мистер Лейпшиц-старший из конторы «Лейпшиц и Лейпшиц», будто назло никого не отпускал до тех пор, пока даже конторские часы не устали идти и не встали. Старый хрыч заставил всех своих служащих доделать отчеты, и никакие просьбы и мольбы не могли тронуть его сухую канцелярскую душу. Какие там просьбы, если даже сообщение о том, что на город надвигается жуткий шквал, в виде аргумента не принималось. И лишь после того, как все бланки были заполнены, папки завязаны, а чернила налиты в чернильницы, дотошный глава конторы смилостивился и распустил своих клерков по домам.
Когда Джонатан наконец вышел из унылого, как зубная боль, темно-серого здания, которое всей душой презирал, было восемь часов вечера, а туман поднялся до уровня третьего этажа. Погодка намекала: «Скорее отправляйся домой, не то отсыреешь так, что не поможет даже промокательная бумага». Джонатан намеку не внял: впереди у него было очень важное дело.
Перейдя улицу, он застегнул пальто, натянул на голову котелок и направился к трамвайной станции.
Еще издали он увидел, что во мгле под кованым козырьком, дожидаясь трамвая, стоит несколько человек. Ну а подойдя, отметил, что всех их кое-что объединяет: встревоженные взгляды, нахмуренные брови и нервно прикушенные губы. Эти люди напоминали лунатиков, которые вдруг вышли из своего сомнамбулического блуждания и явно не понимали при этом, где они оказались и как сюда забрели. Кто-то кивнул Джонатану, кто-то бросил на него быстрый взгляд и отвел глаза, а кто-то удовлетворенно осклабился, словно что-то шло по какому-то его плану.
Джонатан просунул в щель для монет четверть фунта и крутанул ручку. В тот же миг билетная тумба затряслась и заскрежетала, будто захихикала, и из нее выполз билетик.
Разогнав рукой туман перед лицом, Джонатан уставился на станционные часы. Выделывали они что-то странное: ячейки на датчике обратного отсчета до прибытия трамвая зависли между отметками «10» и «09». Судя по всему, часы были попросту сломаны…
Ни через девять, ни даже через десять минут трамвай не подошел. Джонатан и его собратья по несчастью прождали не меньше получаса, и за это время мимо не проехал ни один экипаж. Тревога и нервозность на станции всё нарастали. То и дело кто-то высказывал предположение, что трамвая сегодня можно уже и не дождаться. На что еще кто-то как заведенный твердил: «Нет, что вы! Трамвай точно будет! Можете мне поверить!»
Джонатан поймал себя на том, что достает из жилетного кармана свои старенькие часики уже едва ли не каждую минуту, и подумал, что со стороны сейчас, вероятно, напоминает какого-то невротика. Время от времени он порывался отправиться пешком, ведь, по сути, идти ему было не очень далеко — до следующей станции, но, как часто и бывает, он все надеялся, что вот-вот, ну вот прямо сейчас, ну почти-почти — и трамвай подъедет. Да и мысль «Но я ведь купил билет» не позволяла ему сделать и шага. Сугубо из-за своей нерешительности он и простоял так долго.
И все же этот мерзкий город, видимо, соизволил сменить гнев на милость, и, когда Джонатан уже окончательно отчаялся, в тумане раздался звонок. К станции, лязгая и скрежеща, медленно подкатил трамвай маршрута «Сонный сквер — площадь Неми-Дрё».
«Как хорошо, что я никуда не пошел», — подумал Джонатан и, забравшись в полупустой вагон, пробил билетик при помощи механического компостера, после чего занял место у окна.
Двери-гармошки закрылись. Из бронзовых вещателей над ними прозвучало трескучее: «Следующая станция — “Городская лечебница”», и вагон, качнувшись, тронулся.
Трамвайщик был вынужден зажечь дополнительные наружные фонари, но даже так было видно лишь ближайшие несколько футов впереди, поэтому он ежеминутно трезвонил, на всякий случай предупреждая котов, бродячих собак, пьянчуг и нищих детей, которые могли оказаться на пути, чтобы убирались с дороги.
Джонатан почти не обращал внимания на эти обычно раздражающие звуки. Погрузившись в себя, он представлял, как выйдет на следующей станции, быстренько преодолеет квартал и, наконец, окажется возле лавки, о которой думал весь день. Ему не терпелось поскорее увидеть яркие светящиеся витрины, услышать веселую мелодию механической шкатулки и ощутить это вышедшее прямиком из детства чувство — трепет, когда подарочную коробку упаковывают в пеструю бумагу и перевязывают ленточками. А еще…
Приятные мысли вдруг забились по углам, как испуганные дети с возвращением злобного отчима.
Сидевшие спереди две дамы со сложенными антитуманными зонтиками что-то горячо и довольно громко обсуждали. Джонатана не особо волновало, о чем они говорят, пока до его слуха не долетело знакомое название.
— «Тио-Тио» — лучшая игрушечная в Тремпл-Толл, — сообщила одна из дам важно. — А новая кукла Миранда из «Коллекции для послушных девочек» просто восхитительна! Марджори мне все уши прожужжала об этих куклах. Но мистер Догерти ее хвалил, и я поддалась на уговоры!
— Моя Клотильда вся обзавидуется, — проворчала другая дама. — Она тоже хочет себе эту… эту Миранду.
— А ты не говори ей пока, что у Марджори есть эта кукла. Подожди, пока шквал закончится, а потом пойди в «Тио-Тио» и купи ее.
— Может, сейчас купить? Это же Клотильда! Она точно как-то прознает и устроит нам с Говардом кавардак и катастрофу.
— Ничего не выйдет, — огорчила ее собеседница. — «Тио-Тио» уже не работает. Миссис Фрункель как раз закрывала, когда я уходила. Мы с одним лысым джентльменом, у которого отвратительные манеры и длинный нос (его этот нос точно будет сниться мне в кошмарах!), были последними покупателями.
— Какая жалость…
«Да уж! Вот именно — какая жалость! — Джонатан сжал ручку портфельчика так крепко, что даже пальцы заболели. — Не успел! Не успел до закрытия! Марго меня убьет… Бедный Калеб — он так ждет подарок!»
Трамвай остановился, двери открылись, и трамвайщик что-то проскрежетал через вещатели.
