— Достаточно!
Марго глядела в спину сына, а тот как ни в чем не бывало продолжал водить паровозиком по ковру, снова что-то забубнив.
На этот раз Марго не разобрала ни слова. Ее сердце бешено колотилось. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Здесь творилось нечто странное и неправильное, но… что именно?
— Я ведь говорила тебе, Калеб, что бормотать невежливо. Говори громче.
— Громче? Как пожелаешь… мамочка! — ответил Калеб, и в его голосе вдруг прорезалось что-то незнакомое, чужое, как будто до этого момента кто-то просто играл роль Калеба и он устал притворяться.
Этот кто-то был зол. Оттолкнув в сторону паровозик, он захрипел, словно выплевывая слово за словом:
— Мне надоело, что меня вечно воспитывают: «Гаси свет!», «Иди в кровать!», «Говори громче!», «Не отламывай палец Сабрине!» Ты думаешь, что, раз на мне глупая пижама, я какой-то рохля? Никто мне не указ! Делаю что хочу! Наверное, ты забыла надеть свои очки и не видишь, что, вообще-то, я очень занят — ставлю пьесу! И ты ее портишь! Появление родителей должно было произойти только в конце третьего действия, а сейчас второе! Но раз уж ты здесь… Прежде чем заходить в мою комнату, мамочка, тебе стоило бы купить билетик! Ведь это — театр! А в каждый театр вход только по билету! Только по билету!
Марго от потрясения не могла произнести ни слова. Это был не Калеб! Тот, кто называл ее мамочкой, сидел на ковре в комнате Калеба, он надел пижаму Калеба, играл игрушками Калеба. Но это был не ее сын!
Будто подслушав ее мысли, не-Калеб рассмеялся:
— Погляди, мамочка. Ты видишь этих куколок? Знаешь, что их ждет? Знаешь, о чем второе действие?
Свет плавно зажегся, и Марго поняла, что тот, кого она приняла за Калеба, держит в руках керосиновую лампу. А еще она увидела… Старые добрые и такие знакомые игрушки ее сына были выстроены в боевые порядки. Солдатики стояли со вскинутыми саблями, плюшевые медведи, марионетки и щелкунчики были поставлены под ружье — они словно ожидали приказа.
— Второе действие называется «Война», — злобно прошептал маленький генерал в двууголке и пижаме. — Мое любимое действие… Вот-вот деревянные мечи взмоют и опустятся! Игрушечные ружья начнут стрелять! А кровавая краска забрызжет во все стороны! И тогда они все встретят свою смерть! Один за другим! Падут на поле брани, раненые и убитые, со вспоротыми животами и пронзенными сердцами! Я натяну нити марионеток, чтобы им стало мучительно больно! Я повешу на этих нитях всех дезертиров! А потом будет третье действие… Полное страданий, горящих любовных писем и предательства! Кого-то ждет нож в спину, кого-то — чудесное спасение, а еще кого-то — совсем немного… немного мелодрамы… Третье действие так и называется: «Мелодрама». Ты ведь знаешь, что такое мелодрама, мамочка?!
Марго знала, что такое мелодрама. Она с ужасом глядела на маленького монстра, который играл с керосиновой лампой: крутил колесико фитиля, то погружая комнату в кромешную темноту, то ярко ее освещая.
Марго попыталась хоть что-то выдавить из себя. Голос ее дрожал, слова застревали где-то на полпути, но она все же проговорила:
— Кто ты такой?
— Кто я такой? — последовал удивленный ответ. — Ты что, ослепла? Это же я! Твой маленький сыночек! Твой малыш, твой дружочек! Кто же еще здесь может быть, в этой милой, прелестной комнатке? В этой пижамке? С этим лицом?!
Сидящая на ковре тварь вдруг резко дернула головой и повернулась. Марго предстало настолько ужасающее зрелище, что она выронила метлу, непроизвольно вскинув руки ко рту в попытке сдержать крик.
У твари было лицо ее сына! В буквальном смысле! Лицо ее сына, словно маска, было натянуто на чужую, уродливую рожу!
Края лица неровно топорщились, с подбородка на воротник пижамной рубашки капала кровь. Там, где было левое ухо, кожа сморщилась жуткими складками, а веки мерзко наползали на глаза, отчего тварь, казалось, прищуривается и подглядывает в щелочки.
— Что такое, мамочка? Я тебе не нравлюсь?
— Т-твое лицо, — запинаясь, произнесла Марго. — Твое л-лицо…
— Да, мое новое лицо… — тварь чуть склонила голову, — я немного приболел! На мне просто лица нет! Хотя… — уродец хмыкнул, — ты знаешь, мамочка, на самом деле как раз таки есть!
К горлу Марго подступил ком от посетившего ее внезапно осознания, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она поняла, что ее сын, ее маленький Калеб, мертв. Что его больше нет.
Ужас заполонил ее мысли. Она будто проглотила острый крючок на бечевке, крючок этот зацепился за что-то внутри, и его потянули наружу. Все ее естество при этом потянулось следом за ним, выворачиваемое наизнанку… Она отказывалась верить. Где-то на дне ее души кто-то крепко сжимал рубильник, пока что не позволяющий затопить ее всю тьмой, и этот кто-то отчаянно, непримиримо вопил во тьме: «Не-е-ет!» Все внутри восставало против мысли, что ее ребенок убит.
— Что не так, мамочка? — прохрипела тем временем тварь, после чего поднялась на ноги и пошагала к Марго неровной, угловатой походкой. — Неужели я не похож на мальчика с фотографии на каминной полке?
Из рукавов пижамы торчали руки с длинными, вырезанными из дерева пальцами, гладкие, лакированные ступни топали по ковру. Шарниры скрипели, большая голова на тонкой шее дергалась с каждым шагом.
Марго будто вросла в пол. Она узнала это существо. Это была та самая кукла! Малыш Кобб, которого Джонатан принес их сыну в подарок на день рождения. Живая колченогая кукла…
Малыш Кобб подошел к Марго и, задрав голову, поглядел на нее.
— Ну почему ты меня не узнаёшь? — Когда он говорил, лицо Калеба дрожало и шевелилось. — Это же я… Я всегда здесь жил. С тех самых пор, как однажды вылез из тебя наружу!
Марго не могла оторвать взгляд от кошмарной маски, не могла даже моргнуть. В легких будто закончился весь воздух.
— Нет, — одними губами произнесла она. — Ты не мой сын. Не мой!
Кукла медленно подняла руку, что-то в ней сжимая. Револьвер! Это была не какая-то глупая игрушка. Малыш Кобб направил на нее самое настоящее оружие!
— Я советую тебе следить за словами, мамочка, — сказал он. — Если ты попытаешься испортить мою пьесу, я выстрелю! Один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, двенадцать! Я плохо считаю, но стреляю я намного лучше. Может, самое время убраться отсюда и дать мне доиграть?
— Я никуда не уйду, — сжав зубы, процедила Марго.
Ей было все равно, убьет ее кукла или нет. Она останется здесь, пока не узнает, что эта тварь сделала с ее сыном. Она должна увидеть его…
И Малыш Кобб понял, что прогонять ее бессмысленно.
— Упрямая какая! — воскликнул он. — Хочешь собственными глазами увидеть мой спектакль? Я не рассчитывал на еще одного зрителя…
«Еще одного?»
Марго вспомнила слова, которые услышала из-за двери. «Маленький зритель!» — это ведь ее Калеб! Он по-прежнему где-то здесь, спрятан в комнате! Если кукла хочет, чтобы он наблюдал за спектаклем, о котором постоянно талдычит, то он рядом — и он… жив!
Первым порывом было закричать и позвать Джонатана, но Марго вовремя себя остановила — вдруг кукла выстрелит?
Она внезапно почувствовала, как ужас… нет, не отступил — он приобрел иную форму. Липкую, вязкую, холодную.
— Где он? — спросила Марго.
— Кто «он»? — Тварь в двууголке пожала плечами с наигранным непониманием.
Марго едва сдержала себя, чтобы не наброситься на куклу.
— Мой сын! Мой маленький мальчик! Где он? Куда ты его дел?
— Я ведь тебе уже сказал, — со злостью прорычал Малыш Кобб. — Ты что, еще и глухая? Я! Я твой сын! Живой! Настоящий мальчик! Это мое лицо, моя комната, моя жизнь!
Револьвер в его руке задрожал, но Марго не обратила на это внимания. Она прислушалась — не раздастся ли откуда-нибудь приглушенный стон — и снова оглядела комнату. Камин пуст. Окно заперто, и вряд ли Калеб или это низкорослое существо, которое им притворялось, смогли бы дотянуться до защелок. К тому же снаружи туманный шквал… Оставалось два варианта: либо в шкафу, либо под кроватью. Других мест, чтобы спрятать Калеба, здесь просто не было.
— Куда ты его дел? — повторила Марго.
— Я никого никуда не девал! — Малыш Кобб топнул ногой. — Ты немного, совсем чуть-чуть сошла с ума, да, мамочка? Женщины все слегка сумасшедшие, как однажды сказал мой… — Он внезапно замолчал. Не сводя с Марго взгляда, опустил револьвер, повел головой и жалобно проканючил голосом, один в один похожим на голос Калеба: — Мне очень жаль. Я больше не буду. Честно! Ты на меня злишься, потому что я устроил здесь беспорядок? Да, мамочка?
Марго застыла. Она внезапно поняла, что эта безумная тварь делает и зачем прикидывается. «Настоящий мальчик», «мамочка»… Малыш Кобб надеется занять место Калеба! Вот для чего он забрал лицо ее сына! Его заботит вовсе не пьеса…
А еще она поняла, что напрямую ответа не добьется.
Сквозь пелену отчаяния и боли в голову Марго, словно в нору, проникла идея: единственный способ все узнать у Малыша Кобба — это притвориться и подыграть ему. Как бы ей ни было мерзко и отвратительно, она должна сыграть свою роль. И сыграть ее как можно лучше, ведь, если кукла почует фальшь, она в любой момент вскинет револьвер и выстрелит, после чего выйдет за дверь, спустится в гостиную и убьет Джонатана. Их смерть точно никак не поможет бедному Калебу, если он… если он все еще жив.
Ненависть к твари вытекала из Марго, как кровь из раны, и она будто зажала эту рану рукой, надеясь, что не слишком много просочится сквозь пальцы.
— Д-да, дружок, — сказала Марго, сжав кулаки так крепко, что ногти впились в ладони. — Все верно. Я злюсь. Очень злюсь. Сама не знаю, что на меня нашло.
Она насильно заставила себя встать ровно и вскинуть подбородок. Кто бы только знал, чего ей сейчас стоило измениться в лице и сложить губы в слабую, блеклую, но все же улыбку.
Увидев эту улыбку, Малыш Кобб тут же затопал ногами — видимо, он был несказанно доволен тем, что «мамочка» поддержала его игру.
Марго подняла метлу, прислонила ее к стене и прикрыла дверь.
Конец ознакомительного фрагмента