«Что же делать, если и здесь закрыто? — подумал он. — Я ведь не могу…»

Снова взвыла сирена. Джонатан нахмурился: до начала шквала осталось не так много времени — нужно поторапливаться!

Пробравшись к двери через кучи мусора, он повернул ручку и потянул дверь на себя. Скрипнули старые петли, зазвенел колокольчик над притолокой.

Джонатан переступил порог. Как только дверь закрылась, фонарь у вывески мигнул и погас.

Лавка игрушек… Внутри это место выглядело как старый комод: повсюду полки и ящички. Почти все место в лавке занимали деревянные стеллажи. В глубине помещения располагалась стойка с ржавым кассовым аппаратом. Стоявшая на ней керосиновая лампа с засмоленным плафоном почти не давала света — неудивительно, что его не было видно с улицы. А вот для того, чтобы окончательно разувериться в жизни, Джонатану его хватило.

Подвох. Обман. Уловка. Всё в духе этого мерзкого города!

Быть может, лавка игрушек мистера Гудвина и работала в любое время и в любую погоду, вот только в ней не было никаких игрушек. Покрытые пылью и затянутые паутиной стеллажи, полки и ящики пустовали, лишь за стойкой стоял манекен в потертом фраке, старомодной двууголке на голове и в потрескавшейся белой маске с длинным носом. Штуковина эта была весьма непритязательной, если не сказать уродливой. Зачем она здесь? Для отпугивания грабителей? Или покупателей?

Решив, что увидел достаточно, Джонатан с досадой покачал головой и уже повернулся к двери, чтобы уйти, как тут из глубины лавки раздался скрип.

Джонатан вздрогнул, обернулся и с удивлением понял, что звук издал оживший манекен.

— Заблудились, мистер? — спросил тот неприятным и тягучим, но совершенно человеческим голосом.

«Да ведь это никакой не манекен!» — осенило Джонатана.

Человек за стойкой едва заметно повернул голову и… Джонатану показалось, будто из-под маски, прямо сквозь прорези для глаз, просочилось немного дымчатой тьмы, после чего она тут же забралась обратно.

В первый миг Джонатан почувствовал, как по спине побежали мурашки, но тут же через силу заставил себя успокоиться: видимо, это просто игра обманчивых теней от неровного света чадящей лампы. Тревожное ожидание шквала, переживания из-за подарка, мрачный переулок, само это отвратное место, да и пугающая фигура за стойкой… Все перечисленное никак не способствовало душевному покою — вот и мерещится разная жуть.

Молчание затягивалось, и с каждым мгновением тишина становилась все более вязкой, гнетущей. Взяв себя в руки, Джонатан кашлянул и ответил:

— Прошу прощения. Я, видимо, ошибся.

Человек за стойкой наклонил голову в двууголке набок, будто бы пристально разглядывая посетителя через прорези маски.

— Вы ошиблись?

— Ну да, я ведь так и сказал.

— Нет. Вы сказали, что вы, видимо, ошиблись. Смею вас заверить, это крошечное, недоуменно себя ведущее словечко подразумевает сплошную неуверенность и неопределенность. В вашем случае оно значит, что вы в равной степени могли как ошибиться, так и не ошибиться. И раз уж вы вышли из дома, несмотря на штормовое предупреждение, и добрались сюда, то, быть может, все же удостоверитесь, чтобы узнать наверняка?

— Это ведь лавка игрушек мистера Гудвина? — зачем-то уточнил Джонатан, сбитый с толку странными в своей последовательности и абсурдными в своей логичности словами человека за стойкой.

— В этой дыре, я имею в виду Тремпл-Толл, — сказал обладатель маски, — у всего есть свои бирки, этикетки и таблички. Здесь подписано буквально все — над каждой мышиной норой или собачьей конурой приколочена вывеска. И чаще всего их вывешивают скучные серые личности, которым незачем что-либо скрывать и обманывать.

— А вы? — спросил Джонатан. — Вам есть, зачем обманывать ваших посетителей?

Ответом ему стал многозначительный и весьма пугающий смех из-под маски.

— Я бы не назвал себя скучной и уж тем более серой личностью.

— Так вы и есть мистер Гудвин, владелец лавки? — спросил Джонатан. — Я надеялся купить у вас игрушку.

— Вы играете в игрушки?

— Игрушку своему сыну. У него сегодня день рождения.

Человек за стойкой склонил голову на другой бок. После недолгой, но томительной паузы он произнес:

— А… так вы из этих…

— Простите?

— Вы из этих… — мистер Гудвин на миг замолчал, словно подбирая нужное слово, — родителей, которые забывают о своих детях и покупают им подарки лишь в самый последний момент. Полагаю, вам стоит знать, что такие подарки — худшие на свете: выбранные в спешке, они вместо бумаги завернуты в равнодушие и перетянуты, словно ленточками, безразличием. Ребенка, открывшего коробку с таким подарком, ждет лишь разочарование. О, он поблагодарит. Возможно, даже улыбнется, но это будет точно не то, чего он хотел, совсем не то, чего ждал и о чем мечтал. И кажется, у нас здесь именно такой случай.

— Нет, я не из этих, — оскорбленно ответил Джонатан и тут же стыдливо потупился. — Так у вас… у вас ничего не осталось? Нет ни одной игрушки?

— Мои милые-милые игрушки… — протянул мистер Гудвин. — Вы их видите на полках? Где же они? Видимо, всё раскупили к праздникам!

— Простите, к каким праздникам?

— К разным.

Джонатан закусил губу:

— Что же делать?.. Что же делать?..

— Хм… я понял. — Мистер Гудвин внезапно наклонился над стойкой и чуть подался вперед. — Вы явились сюда только потому, что в «Тио-Тио» закрыто, а «Детские манатки Монти» разорились?

Этот вопрос застал Джонатана врасплох. Мистер Гудвин словно был осведомлен об истинном положении дел, что не могло не настораживать. При этом в его голосе прозвучала какая-то детская обида с примесью угрозы.

— Так что? Вы решили заглянуть к старине Гудвину только потому, что никого другого не осталось?

Обвинения мистера Гудвина Джонатану не понравились. И уж тем более он был не намерен оправдываться. Хозяин лавки вел себя очень странно — будто винил его в чем-то.

— Мне всего лишь нужна была игрушка. Простите за беспокойство. Хорошего вечера.

Джонатан уже взялся было за дверную ручку, когда хозяин лавки неожиданно произнес:

— Постойте-ка. Думаю, у меня все же кое-что найдется для вас.

Джонатан в недоумении обернулся:

— Но вы же сами сказали, что ничего нет. Что «всё раскупили к праздникам».

— Я сказал «видимо», — заметил мистер Гудвин.

— То самое «видимо»?

— Подойдите.

Подходить к этому странному хозяину лавки желания не было, но Джонатан пересилил себя и двинулся по проходу между стеллажами к стойке. Приблизившись, он отметил заплаты на фраке, дыры от моли на двууголке мистера Гудвина, а еще во всех подробностях рассмотрел его маску: нос-клюв, острый подбородок, чернеющую прорезь рта, похожую на улыбку от уха до уха. При этом он уловил исходящий от него запах… кисловатый запах плесени.

— Расскажите мне о вашем сыне, — не терпящим возражений голосом потребовал хозяин лавки. — Я должен знать, подойдет ли он моей игрушке.

— Вы имели в виду, подойдет ли ему ваша игрушка?

Мистер Гудвин не ответил. Рассказывать о сыне этому типу Джонатану хотелось меньше всего, но он понимал, что тот не сдвинется с места, пока не узнает все, что его волнует.

— Моего сына зовут Калеб, и ему сегодня исполнилось восемь лет. Он очень смышленый, учится в школе.

— А что насчет отметок?

— Учителя не жалуются.

— Но и не хвалят? — уточнил мистер Гудвин.

— Зачем все это нужно? — раздраженно спросил Джонатан.

— Таков порядок. Я всегда интересуюсь, к кому попадают мои игрушки. Это важно. Я сам их делаю — понимаете ли, они мне как дети. Ваш сын хорошо себя ведет? Или же таскает кошек за хвосты, топчет жуков, играет со спичками? Может быть, он ломает игрушки?

— Что? Нет! Калеб очень добрый и хорошо воспитанный ребенок. У него целый сундук с игрушками, и ни одна не сломана. Смею заверить вас, мистер Гудвин, ваша игрушка окажется в хороших руках.

Хозяин лавки молчал, словно раздумывая, и при этом постукивал пальцами по старой книге учета. Что именно в эти мгновения происходит на его лице, было непонятно. Джонатан вдруг поймал себя на том, что не видит его глаз в прорезях маски, и ему почудилось, что под костюмом у того пустота.

— Что ж, — наконец сказал мистер Гудвин. — Я узнал достаточно. Ждите здесь.

После чего развернулся и скрылся за невысокой дверкой.

Джонатан остался в лавке один, и ему стало совсем не по себе. Фитиль в лампе догорал — скоро здесь все погрузится в темноту. Даже думать об этом было страшно — кто знает, что на уме у мистера Гудвина и какой фокус он выкинет?

В нетерпении покачиваясь с носков на пятки, Джонатан глядел на дверку, ожидая, когда же та откроется.

В голову лезли непрошеные мысли об этом странном человеке. Зачем ему маска? К чему были его вопросы? Почему он говорит так… театрально?

Весь имевший место разговор походил на какую-то пьеску, разыгранную на подмостках провинциального балаганчика, а сам Джонатан чувствовал себя против воли втянутым в некий спектакль.

Лавка игрушек без игрушек в глубине переулка… скрывающий лицо хозяин… мудреные реплики вместо нормальной человеческой речи…