— Серьезно, что ли? — удивился Тараненко.

— Да. Задумался, помолчал и отправил меня назад, на заимку.

— И ни о чем больше не спрашивал?

Сиверцев поколебался и решил, что молчать не стоит.

— Еще попросил шепнуть, если Псих объявится, — сказал Ваня с неохотой.

О том, что сообщить это Покатилову он должен был раньше, чем Тараненко, Ваня пока умолчал. Факты скрывать чревато, а вот подробности до поры до времени можно и придержать в резерве, хуже точно не будет.

Тараненко испытывающе глядел на Ваню и взгляд у него был на редкость тяжелый.

— Ну и как? — поинтересовался Тараненко. — Сообщишь?

Ваня невольно отвел взгляд.

— А куда мне деваться? — глухо переспросил он. — Я ж между вами, как песчинка в жерновах.

— От некоторых песчинок и жернова портятся, — проворчал Тараненко уже мягче. — Ты закусывай, закусывай.

Сиверцев с некоторым облегчением потянулся к лимончику.

Вездеход все переваливался с боку на бок — вроде, от заимки практически до самого бара колея была давным-давно накатанная и утрамбованная, а трясло все равно немилосердно. Тараненко между делом покосился на обзорник. Там уже и трущобы виднелись — низкие бетонные строения, издалека похожие на незавершенную стройку. Там, в одной из этих бетонных коробок, располагался бар «100 рентген», место в Зоне практически культовое.

— Стоп! — выдохнул в трансляцию старший маршрута, опять же знакомый по прошлым выходам офицер, которого Тараненко называл просто Петро. — Гвардия, на выход!

Вояки принялись застегиваться и напяливать шлемы. Сиверцев воспользовался неподвижностью вездехода, глотнул коньяку, сжевал колбаску и принялся ожидать дальнейших расспросов, поскольку не верил, что шеф ограничится уже сказанным.

Лязгнул люк, гвардия полезла наружу. Сиверцев знал, что сейчас будет: выстроятся перед вездеходом чуть изогнутой шеренгой и медленно пойдут вперед, а вездеход так же медленно поползет следом за ними.

— А вы на заимку не этой дорогой проскочили? — поинтересовался Ваня.

— Не. — Тараненко покачал головой. — Южнее, мимо свалки. Мы ж на двойку заезжали перед вами.

— А… — понял Ваня и вздохнул. Потом набрался смелости и спросил еще разок: — А сейчас как, на выход или по Зоне таскаться будем?

Вообще-то он краем глаза видел, что свеженьких-чистеньких контейнеров в грузовом отсеке вездехода не осталось, под зажимами стояли только пыльные, с заимок. Но кто ж поручится за планы высокого начальства?

— Там видно будет, — уклончиво ответил Тараненко. — Сейчас в бар заглянем, все и прояснится. Но заимок по графику больше нет.

«Ну, хоть…» — подумал Сиверцев со вздохом.

— Ты, небось, о пиве мечтаешь? Вот и глотнешь в баре, раз уж заедем.

— Ага… — уныло отозвался Ваня. — Там пиво стоит как эппловский комп. А у меня финансы еще с марта поют романсы. Зарплату ж мне никто не завез…

— Я угощу, — пообещал Тараненко.

«Хм! — подумал Сиверцев. — Ну что же, никто, как говорится, вас за язык не тянул, Максим Николаич…»

От халявного пива Ваня отказываться не собирался. Пусть без ванны с пеной и еще в Зоне — хрен с ним, переживет как-нибудь. Главное, что жизнь налаживается, прямо как в том анекдоте.

Вскоре вездеход дернулся и пополз на пониженной передаче. Со скоростью пешехода до бара он будет тащиться не менее получаса, а вернее всего — минут сорок-сорок пять.

Как раз — не торопясь, со смаком допить коньяк и дожевать колбаски.

Вопреки ожиданиям Тараненко расспросы прекратил, а почему — это Ваня понял уже в обшарпанном зале бара «100 рентген».

Вездеход припарковался метрах в сорока от массивных металлических дверей с иногда подновляемой надписью в стиле городских граффити. Прямо тут же, у ворот, валялись несколько баллончиков из-под краски. Военсталкеры в бар не собирались, да и еще вопрос — пустили бы их туда. Охрана в данный момент наверняка с неудовольствием зыркала на них, во всяком случае все четыре камеры наружного наблюдения развернулись на вездеход. Поэтому бойцы, имея вид бесшабашный и независимый, забрались на броню, кто-то добыл большой пакет турецких полосатых семечек и все шестеро принялись их напоказ лузгать.

Рахметян минут за пять до прибытия наконец соизволил оторваться от своего планшета, допил забытый коньяк и вернул пустой стакан на поднос. Тараненко ушел в кабину к офицеру, поэтому Ваня Сиверцев счел, что если посуду приберет он — будет уместно и правильно. Пока он споласкивал стаканы и блюдечки на камбузе и складывал их в шкафчик, как раз и прибыли.

— Альберт, пойдешь? — выглянул из кабины Тараненко.

— Уже да, — вальяжно подтвердил Рахметян. — Хоть ноги разомну.

«И правда, — подумал Сиверцев не без ехидцы. — Засиделся ты, Альбертик, с дня рождения жопу от кресла отрывал только чтобы уйти в горизонталь и поспать!»

Четвертым с ними отправился Петро.

Едва перед воротами появился Тараненко, моментально распахнулась дверца, которую, вероятно, не прошиб бы и прямой выстрел из гранатомета. В проеме возник здоровенный охранник с автоматиком на груди — автоматик казался игрушечным на этом громиле. Рядом топтался второй охранник, помельче, но тоже не малыш.

— Добро пожаловать, Максим Николаич! — не сказал даже, а пропел первый неожиданно высоким голосом.

— Здрасте, — коротко поздоровался Тараненко. — Нас четверо.

Охранник с сомнением указал на старшего маршрута:

— А этому разве можно? — протянул он неуверенно.

— Офицеру везде можно, — отрезал Тараненко. — Тем более, он без оружия.

Кобура у Петра действительно была пустой и напоказ расстегнутой — он прекрасно знал местные нравы.

— Ладно, заходите, — буркнул охранник и посторонился.

При виде Рахметяна он добавил: «Привет, наука!», что в равной мере относилось, видимо, и к Ване Сиверцеву. Когда пару недель назад троица с заимки наведывалась сюда, этот же охранник точно так же кинул Рахметяну и Сиверцеву: «Привет, наука!» и обоих впустил, а Филиппыч остался дожидаться снаружи, только не здесь, не на площадке перед воротами, а гораздо дальше, на самой окраине трущоб. С оружием в бар его точно не впустили бы, а передавать в чужие руки свой смертоносный агрегат и многочисленные по карманам стволы-ножи было не в правилах Филиппыча.

В баре почти ничего не изменилось с прошлого раза, разве только рожи за столиками группировались в ином порядке. Именно рожи — бритьем в Зоне себя мало кто утруждал, ну а образ жизни позволял наиболее вольготно чувствовать себя здесь отнюдь не сливкам общества, а наоборот — элементам, весьма далеким от джентльменства и максимально близким к уголовщине. Нормальные сталкеры в бар захаживали, но сидели тут редко: какой смысл покупать выпивку даже не втридорога, а в десять дорогов? Нормальные сталкеры в зону ходят за хабаром, а выручку проматывают снаружи, за периметром. Зато мародеров и грабителей «100 рентген» всегда приманивал, как мух навозная куча. Все слухи и сплетни стекались сюда: кто, куда и зачем отправился, где и что продают или готовы купить, кто где гробанулся — все эти сведения кочевали из уст в уста и, положа руку на сердце, именно здесь планировались большинство ограблений и разбоев, потому что для местного сброда обобрать идущих с добычей незадачливых сталкеров так же естественно и почетно, как футбольному «Зениту» купить очередное чемпионство за народные деньги. Все это знали, но все равно все дороги вокруг Диких Земель так или иначе вели в «100 рентген», потому что так устроена жизнь, и неважно где — внутри периметра или снаружи.

Максима Тараненко тут, естественно, знали. И знали, что он не просто «прохвессор из института», а кроме всего прочего человек, ведущий довольно большие дела, и что за ним стоит некая не вполне очевидная, но совершенно бесспорная сила. Сиверцев не сомневался, что с присущей ему бесцеремонностью шеф торгует здесь информацией, причем скорее всего покупает он больше, чем продает. И еще Ваня подозревал, что здесь у шефа сидит связник, потому что почти каждый выезд в Зону Тараненко заглядывал сюда и часто после этого сначала впадал в недолгую задумчивость, а потом начинал действовать, резко и решительно, словно получил здесь некую информацию, обмозговал ее и принялся за работу.

Единственное, чего Ваня не понимал — это почему его шефом не интересуются компетентные органы Украины, поскольку Тараненко почти не скрывал, что сотрудничает с разведкой какой-то мощной европейской страны калибра Британии, Франции или Германии. Однако, если подумать, и этому находился ответ: сам Сиверцев волей-неволей мыслил как россиянин, гражданин пусть и не особенно успешной, но большой и все еще сильной страны, которая была и будет безоговорочным антагонистом западноевропейским державам, а Украина насквозь продажна и сколько уже лет подряд пляшет под дудку Америки с Евросоюзом в наивной и тщетной надежде затесаться в эту компанию на равных правах. В России к Тараненко, скорее всего, уже бы присмотрелись. А тут разве только не козыряют…

Простые люди, конечно же, ко всем этим гнусностям отношения не имеют — продажны чиновники и правительство. Но кому от этого легче?

Едва Тараненко появился в зале, бармен выскочил ему навстречу, поручкался и тут же метнулся к лучшему столу, выпроваживать каких-то сомнительных личностей в камуфле. Те, вопреки опасениям Вани, без слов встали и пересели за другой столик, да не соседний, а аж через два, так, что вокруг освободившегося возник эдакий вакуум. Зона отчуждения.

«Недурно он местных халдеев вышколил», — с невольным уважением подумал Сиверцев о шефе.

Сам Ваня без затей умостился за столом, у стеночки. Рахметян присел напротив; лучшее место, с торца, естественно, досталось Тараненко, а вот капитан, видимо, не захотел садиться спиной к залу и к выходу. Подсел к Ване, бочком.

— Чего будем? — Тараненко вопросительно оглядел присутствующих. — Коньяк тут паршивый, сами знаете.

— Знаем, — вздохнул Рахметян, одновременно морщась. — Может, просто водочки?

— Водочка тут тоже не очень…

— Тогда по пивку. Пиво испортить трудно.

— В этой стране, — пожал плечами Тараненко, — почти все пиво испорчено изначально, на уровне замысла.

— Так что ж теперь, совсем не пить? — всплеснул руками Рахметян. — Ваня! Скажи веское слово молодости!

— Мне пиво обещали, — индифферентно отозвался Сиверцев.

— А я вообще спиртного не хочу, — неожиданно заявил Петро.

— Чай и кофе тут, опять же, не высший сорт. — Тараненко ухмыльнулся. — Да уж, положеньице!

Он обернулся к терпеливо ожидающему чуть поодаль бармену и осведомился:

— Мое еще осталось?

— Пол-ящика! — проинформировал бармен.

— По бутылочке, — велел Тараненко. — И орешки какие-нибудь, что ли.

— Сей момент! — кивнул бармен. — А Толика сразу звать или потом?

— Сразу зови.

— Ага, — уронил бармен и умчался.

Буквально через минуту он вернулся с четырьмя бутылками «Пльзеньского», причем чешского производства. У Рахметяна с Сиверцевым натурально глаза на лоб полезли.

— Фигассе! — оценил Сиверцев, заранее предвкушая. — Чешское!

Тараненко небрежно пояснил:

— С точки зрения любого чеха бутылочное — тоже не пиво. Но мы ведь не чехи, так что…

В следующие несколько минут Ваня умирал, возрождался, снова умирал и снова возрождался — ровно по числу глотков. Он и представить не мог — насколько истосковался по простому, в общем-то, народному напитку и по атмосфере, сопутствующей его поглощению. Ему даже смешно стало — по дому в родимом Череповце он, как оказалось, не так скучал, как по хорошему пиву. Вот ведь закавыка какая…

Пришел упомянутый Толик — нечесаный и небритый мужичок достаточно затрапезного вида, чтобы даже в Зоне выглядеть неопрятным. Он сел рядом с Рахметяном и принялся что-то монотонно бубнить — слушали его только шеф с Альбертиком. Ваня не слушал, и Петро, похоже, тоже не слушал, а загибал Толик что-то насчет каких-то поставок чего-то и куда-то. Вникать чего и куда совершенно не хотелось; Ваня и не вникал. Зато Тараненко слушал внимательно, даже переспрашивал иногда.

«Вот ведь жизнь у человека, — неожиданно посочувствовал шефу Сиверцев. — Ни минуты покоя, круглые сутки кто-нибудь его одолевает. То рассказами, то расспросами, то просьбами. Я бы так не смог, озверел бы моментально».

Он в очередной раз глотнул пива, рассеянно шаря взглядом по залу и вдруг что-то словно бы заставило его поглядеть в сторону входа.

Ваня взглянул и обмер, чуть не выронив из внезапно ослабевшей руки бутылку с остатками «Пльзеньского».

В арочке, еще не войдя в сторентгеновский зал, стоял и близоруко щурился сталкер Псих собственной персоной.

Секундой позже его заметил и Тараненко.

Глава четвертая

Заночевали в «100 рентгенах», в обычной норе. Босс в своих апартаментах, а охрана — в обширном предбаннике. Киргиз не особо любил ночевать в Зоне, тем более в этом гадючнике. Не в том смысле, что тут грязно — нет, вполне терпимо, а по меркам Зоны — так и вовсе роскошно. Киргизу не нравились местные джигиты. Рыла у всех, словно у рецидивистов, и смотрят на тебя так, будто прикидывают как тебя половчее пристукнуть. Постоянное ожидание, образно говоря, ножа в спину не покидало Киргиза едва трущобы Диких Земель начинали маячить на горизонте и не проходило пока они за горизонтом не исчезали. Киргиз знал, что в Зоне прорва значительно более гиблых мест, но туда он, скорее всего, потопал бы охотнее, нежели в это бандитское логово.

Чего уж говорить, если приходится тут ночевать?

Зато босс ничем подобным не заморачивался. Или просто не показывал виду — кто его разберет? Наверняка он помнил бар совсем другим, и его тут, стопудово, тоже периодически вспоминали. Возможно, что сталкер Лось, как раньше величали босса, имел перед баром какие-то давние заслуги, хотя скорее всего он просто хорошо платил хозяевам. Но так или иначе, у Покатилова имелись в одном здании с баром личные апартаменты, за которыми местные в его отсутствие приглядывали. Понятно, что никаких важных дел босс тут не вел, потому что здешние стены вполне предсказуемо имели ба-альшущие уши, да и глаза, скорее всего, тоже. Но отсидеться всегда было можно, чем босс с успехом и пользовался.

Ночь прошла спокойно, хотя выспался Киргиз традиционно плохо. Все мерещилась ему какая-нибудь фигня, грозящая перерасти в стрельбу или хотя бы в поножовщину. Однако и в этот раз обошлось, а наутро босс, даже кофе не испив, велел собираться и выходить к периметру.

Топали сегодня непривычно резво, видать, и Зона поднадоела за четыре дня, и по миру за периметром все соскучились. Маршрут был знакомый, никаких особых сюрпризов он не сулил, поэтому уже к полудню вышли в совсем уж спокойные места, по дороге отстрелив ноги всего-то парочке зомби.

Ну а как периметр миновали, вообще все расслабились. В леске, уже самом обычном, без всякой зоновской жути и без зловредного зверья их встретил Чига, проводил до своей японской таратайки и команда, воодушевленная и обмякшая, погрузилась. Босс уже прилип к мобильнику — минут десять не убирал руку с комом от уха и непохоже, чтобы собирался разговор прекратить. И разговоры у него, надо сказать, непростые: босс в основном слушает, редко когда вставляет фразу-другую.

Эх, высокая арифметика большого бизнеса… Киргиз о себе точно знал, что к ней категорически непригоден. Его дело — стрелять. Вот это он умеет здоровски, без ложной скромности можно отметить.

А самое главное — отчетливо понимает: чем меньше приходится стрелять, тем лучше для всех. Тир, понятно, не в счет…

Чига ловко гнал «ниссан» разбитым проселком, ребята внутри даже и не летали особо, хотя сидели-то плотно, потому как тесновато для шестерых в такой таратайке даже если все сидят прямо на полу. Потом трясти и вовсе почти перестало: выехали на щербатый асфальт. До городка оставалось всего ничего, минут пятнадцать — и то лишь потому, что асфальт, положа руку на сердце, говно: яма на яме.

И тут у «ниссана» рвануло колесо. Хорошо, хоть заднее…

Правое заднее.

Сначала послышался легкий хлопок, потом «ниссан», припав, как хромая собака на больную ногу, назад и накренившись вправо, пошел юзом. Точнее, пошел юзом задний мост — корму стало заносить вправо. Неопытные водители в таких случаях рефлекторно крутят руль влево и притормаживают, и тогда все — машину заносит окончательно и она летит кувырком, через крышу. Но Чига был опытный водила, вообще не стал тормозить, только газ, естественно, отпустил, а руль крутанул против заноса, как гонщик на повороте трека. Если бы дорога была ровнее и шире, скорее всего все обошлось бы убитым диском да умеренными повреждениями моста и рамы около правого заднего колеса.

Дорога, увы, была не очень, а главное — при заносе лопнувшее колесо начало сползать в кювет и тянуть за собой все остальное. Чига не удержал увечный микроавтобус на дороге — тот все-таки кувыркнулся в кювет, встал на крышу, потом опять на уцелевшие колеса и, уже погасив скорость и вращение, медленно повалился на правый бок.

Чига и сидевший впереди Покатилов были пристегнуты, поэтому остались в креслах, хотя верхний — Чига — косо повис на ремнях. А вот шестеро охранников сзади лежали вповалку.

Киргиз сначала сидел в середине по правому борту, прямо на полу, привалившись спиной прохладному металлу. Когда кувыркались он больно ушибся лицом о винтовку и ударился обо что-то локтем, не успел сообразить обо что. Когда «ниссан» перестал кувыркаться и замер, Киргиз лежал в общей куче ближе к верху — под ним оказались Тучкин, Оцеола и, кажется, Налим. Храп нашелся рядом, поперек Оцеолы с Тучкиным. Сверху, значит, венчал кучу-малу стюард Пашка.

— Босс! Вы целы? — просипел Храп первым делом.

— Пока да, — сварливо ответил Покатилов и по его тону Киргиз сразу понял, что босс зол, но действительно цел.

Киргиз шевельнулся и Пашка безвольно сполз с него под вертикально задранное днище, кажущееся сейчас бортом. Киргиз приподнялся, вынимая из-под себя винтовку. С разбитой губы капало красным, а во рту было солено. Шевельнулся и Храп; под ним пискнул на выдохе Оцеола.

— Ну-ка, отозвались все по очереди, — скомандовал Храп и принялся перечислять команду:

— Оцеола! Жив?

— Более чем, — пробасил следопыт.

— Тучкин?

— Жив, — ответил тот. — И цел, вроде, тоже.

— Киргиз!

— Губищу расквасил, — пожаловался Киргиз. — А так в норме.

Упоминать о саднящем локте он счел излишним.

— Налим?

— Если с меня слезут, — сдавленно отозвался Налим откуда-то из самых недр кучи-малы, — я смогу ответить точнее.

— Понятно… Пашка!

Пашка молчал.

— Пашка! Ответь!

Пашка молчал.

— Он сбоку лежит, если встанем — не заденем! — сообщил Киргиз, изловчившись и глянув через плечо.

Когда народ лежит после большого бума вот такой кучей и неизвестно — насколько живы и насколько целы люди, сразу вставать нельзя. Кто-нибудь может быть с переломами и без сознания. Или с переломами, но в сознании. Нетрудно представить каково пришлось бы Тучкину, если, к примеру, у Тучкина была бы сломана нога или рука, а Налим стал бы выползать с самого низу.

После того, как Пашка с Киргиза сполз, Киргиз остался верхним. Поэтому он коротко сообщил:

— Встаю!

И отлип от кучи-малы. Освободившийся Храп (Киргиз до того сковывал его ноги) встал тоже.