Владимир Журавлев

Неудачная реинкарнация

Нечто вроде пролога

в котором говорится о том, что бывает, если серьезно заниматься йогой

Обычный человек помнит свое детство с двух лет. В лучшем случае. И лишь отдельные моменты. Нет, я не возмущаюсь, еще чего! До двух лет и вспоминать-то нечего! Посмотрите на грудничков — и сразу поймете: всё это и один-то раз пережить мало удовольствия, не то что помнить всю жизнь!

И поэтому я несчастный человек. Но я не ною, не впадаю в депрессию… Непонятно? А вы не пробовали пережить младенчество при полном взрослом разуме?

А еще — еще я ненавижу йогов! Потому что кто-то из моих предков был йогином и достиг на этом поприще всего, к чему стремился. Такая целеустремленность обычно похвальна и приветствуется, но в моем случае… Положим, бессмертия он не обрел: законы мироздания даже йогу изменить не под силу. Зато он ухитрился сделать так, чтобы его личность не теряла память при последующих перевоплощениях. Наверно, он желал исключительно блага. Еще бы! С детства иметь в багаже мудрость предыдущих жизней — нехилое подспорье! Но как же он нагадил следующим воплощениям! Представляете, умудренный опытом, окруженный почетом и уважением мужчина отбывает в мир иной под прощальную песню боевых товарищей — и где оказывается? В лучшем случае в детской колыбельке, увязанным в чистую тряпицу, но обычно… Эх, да что там! Много чего происходит в счастливом младенчестве с умудренным опытом мужчиной, о чем не принято говорить вслух! Так что йогов я ненавижу всем сердцем и при встрече всегда бью — ну, когда очередное воплощение происходит на юге.

Так что не просите у Творца того, в чем не разбираетесь! А то ведь даст! А в чем разбираетесь, и сами можете взять, без всякого Творца… Вот я теперь умный: даже бессмертие будет валяться на дороге — зажмурюсь, руки спрячу за спину и пройду мимо. Плавали, тонули, знаем…

Тем более что пользы от всего этого безобразия оказалось на удивление мало. Память, конечно, сохраняется. Только где-то глубоко. Когда надо — фиг вспомнишь! Да и вообще, багаж прошлых жизней раскрывается, если специально прилагать усилия, — а на это не всегда время есть. А если естественным путем — это только к старости, когда от памяти не польза, а один пшик. Сил-то уже ни на что не осталось! То же и с физическими навыками: их восстанавливать надо тренировками, а такая возможность далеко не всегда бывает… Так что вот вам совет от умудренного опытом прошлых жизней: я, Тэмиркул из клана горных кузнецов, я же Руфес, бандит с Астура, я же Шестак-глиномес, погибший в отрочестве, я, Имангали — Черный Аркан, и даже я — ничтожный Кыррабалта, неудачник и посмешище, а ныне просто я — Эре-дурачок из удивительно приятного места под названием Жерь Светлолиственная — все мы, то есть я, авторитетно советую: берите от жизни всё! Но — сами. А то хуже будет. Вот как мне. Но я, между прочим, не плачу и не впадаю в депрессию… И если будет валяться на дороге бессмертие памяти, зажмурьтесь, руки за спину — и мимо. А то хуже будет. Вот как мне.

Глава первая

в которой выясняется, хорошо ли жить в двух мирах одновременно — и помнить прошлые жизни

Вовочка

— А что он так смотрит? — в тихом недоумении вопросила счастливая юная мамочка.

Что ж, недоумение было оправданным. Новорожденное дитя, взятое на руки, вместо того чтобы бессмысленно пялиться в пространство, весьма скептически зыркало по сторонам. Увиденное не внушало оптимизма. Опять Земля! Да еще и Россия! Комната тесная, потолок низкий… А на стенах что? Вот это блеклое — что это? Точно не мимикр, и даже не информнапыление… Да ведь это бумага! Обои, вот как называется эта злая пародия на украшения! Что же тогда на полу?! Лучше не смотреть. Светильник ужасный. А мебель? Вот это — мебель?!! Точно не Астур. Последний пункт: может, хоть с родителями повезло?

Дите перевело прозрачные глазенки на так называемую маму. Мда. Нет, симпатична, даже напоминает Аллию, ту, что была третьей женой Аспанбыка… Но как неряшлива! И неловкая, вон уже уронила что-то со спинки кресла на грязный пол! Мда… а она ведь еще и властолюбива. И бестолкова. А сочетание последних двух качеств гарантирует форменный дурдом вместо семейной идиллии. Хотя… если отец обладает хотя бы половиной твердости характера Аспанбыка, не всё потеряно. Аспанбык строил жен — любо-дорого было посмотреть! И поучаствовать, кстати.

— Папача, возьми отпрыска! — скомандовала юная мамочка.

Явился папа, и последняя надежда развеялась без следа. Это — не Аспанбык. И не Тэмиркул. И даже, что вообще невероятно, не Кыррабалта. Бывают, оказывается, и более безвольные создания!

Младенец прерывисто вздохнул и завязал ноги лотосом. Прямо так, на весу. Уродский мир, хоть в транс свалить, что ли… Вдох, выдох и снова вдох…

Но свалить в транс что-то не получалось. Новоявленный папочка мешал, наверно.

— Ну, здравствуй, Владимир Владимирович Переписчиков! — неуверенно улыбнулся папочка. — Надеюсь, мы с тобой будем друзьями?

Что?!! Младенец представил с зубовным скрежетом, как будет заполнять документы. Блин… Он что же, покороче назвать — и назваться! — не мог?! Глаза закатились — он наконец улетел в долгожданный транс. На фиг отсюда. Положено младенцу быть безмозглым — вот и получайте…

Эре-дурачок

Подросток очнулся. Посидел еще на обрыве с удочкой в руке, разглядывая медленный водоворот. Да, вот с этого и начались видения. Помнится, он тогда жутко перепугался и орал всю ночь, родителей переполошил… их бы на его место! Видения о младенчестве у младенца же — неслабо, да?! Рехнуться можно. Но он не рехнулся. Он твердо сказал себе — это видения, и ничего больше! И успокоился. Но сейчас он думает иначе. Слишком уж подробно для видений! Сейчас он предполагает, что его просто по двум мирам размазало! Авария, блин… Доскакался по реинкарнациям на свою голову.

Утопиться, что ли? А смысл? Тем более что и это уже было. Вот Шестак-глиномес отчаялся найти время для медитаций — или хотя бы для отдыха. И — того — шаг в омут, экспериментальное подтверждение глупости. Будет теперь В. В. Переписчиковым. И Эре-дурачком — тоже… Наверняка из-за него реинкарнация сбилась!

Спокойно, напомнил он сам себе. Главное — не ныть и не впадать в депрессию. Ну, помнишь всё. Ну, по мирам размазало. Но ведь пройдет же. Всё проходит!

Последнее утверждение было непоколебимо верным. Проходит всё! Так что он несколько повеселел. А под хорошее настроение и дальнейшая жизнь выстроилась в планах легкой и приятной. Все же он нашел время для медитаций, разве не так? Собственно, только на Жери это и удалось в полной мере. Так что теперь он полон опыта прошлых жизней и готов ко всему! А жизнь ему здесь на первый взгляд выпала очень даже ничего. Приятный теплый мир, пасторальное Средневековье, кажется. И с родителями повезло на этот раз. Родители — первые богатеи на деревне и очень хорошие люди. Кажется. Если честно, он пока не во всем разобрался, из-за медитаций и тренировок времени не было… Но теперь — и время есть, и знания, и сила! Так поживем! Оглядеться в мире поподробнее — это раз. Устроиться в нем поприятнее — это два. И пожить в свое удовольствие, наконец! Когда еще такое выпадет? Вот только… Опыт-то специфический оказался. Оказывается, он во всех жизнях воевал. От рождения и до смерти. И как с таким опытом приятно пожить? С таким опытом можно только погибнуть красиво. Что, кстати, всегда и происходило. Ни разу до сорока не дожил, блин… Говорят же, не проси Творца, а то даст…

Рыба не клевала. Какая ж рыба клюет днем? Только глупая. А глупую он давно уже выловил и съел. Ну и ладно, домой пора, а там ужин…

Перед уходом он заглянул в омут. Вода отразила жилистого подростка с резкими чертами лица, лет пятнадцати-шестнадцати. Примерно. Да в деревне точный возраст кому нужен-то? Всё на глазок определяется: здоровый — значит, взрослый. Правильно, кстати, определяется. Возраст — это не только количество прожитых лет.

Он смотал леску — и сорвался в стремительный бег. Лето, жара, а холодильники в этом мире не в ходу. Так что лучше поспешить, а то ужин подберут, чтоб добро не пропадало. Там за столом такие братья — им что ни дай, все мало!

На бегу он настроился на встречу с людьми. Человек — самый страшный враг, лучше быть готовым ко всему. Эта деревня, правда, из мирных, но по привычке он приготовился все равно. Привычка — вторая натура…

Последняя мысль ему настолько не понравилась, что он даже остановился. Ведь неправда же! А еще народная мудрость. Народ тоже врет, если кто не в курсе. Привычка — это… Это что?

Ответ сразу в голову не пришел, так что он махнул рукой и снова припустил по холмам и пригоркам. О, деревня близко! Примета верная: если на тропе телеги разъедутся, значит, деревня близко! И тропки эти не кони натоптали, а девки деревенские, чтоб за ягодами-орехами в лес ходить. Куда коням до местных девок! Кровь с огнем пополам, вспыльчивость степного тура — и разум его же, кстати.

Совсем близко запела звонкая труба. Ага. Дерстин-пастух гонит дойное стадо с полонины.

Он завистливо покачал головой. Пастух играл замечательно. Еще бы! Забот никаких, играй целыми днями, шлифуй технику! Коровы не против… У пастуха дойного стада заботы если и бывали, то только глубокой осенью, когда трава становилась похуже, и рогатая скотина норовила разбрестись по лесам в поисках вкусненького. А так — лежи на пригорке и дуди! А потом на деревенских танцульках лови восторги и обожание местных девок!

Стадо вывернуло из-за пригорка, и труба запела еще яснее. Он не выдержал и поддержал ее во всю мощь голоса — а голос у него, надо сказать, был поставлен! Днем рыба не клюет, можно и попеть…

Что он действительно любил, от чего терял осторожность и чувство меры — это музыка. Особенно — хоровое многоголосие Астура. Ради него, собственно, и голос поставил… Но здесь такие изыски не приветствовали. Здесь в почете был примитив. Так что, когда он от полноты переживаний начал накладывать на основную мелодию трубы разнотональные украшения и раскачивать ритм, из-за коровьих спин объявился сам Дерстин и обиженно погрозил кулаком. А кулак у него — во! Не говоря уж про плечи… Подумаешь, заглушил его трубу! Подумаешь, коровы шарахнулись, словно от дракона, — так драконы здесь даже и не водятся… Но все равно лучше от стада — и от пастуха — держаться подальше. Ближайшие пару дней.

Кстати, о коровах. Если приглядываться к миру, то стоило признать, что на том же Астуре таких коров однозначно признали бы геннопреображенными. Одомашненные животные столько достоинств сразу иметь не могут. Тогда получается что? Получается, что это — посттехнический мир? Ага, только сами жители не в курсе. Ну и как такое возможно? Ладно, разберемся, жизнь впереди долгая…

Навстречу двигались встречать своих коровушек местные девки. Шли они, естественно, во всю ширину дороги. Еще и локти расставили. Да здесь все так ходят. Принцип понятен: дави всех, чтоб не давили тебя. Бесчеловечный, между прочим, принцип.

Он мгновенно ожесточился и не стал прыгать за обочину, а пошел юлой сквозь толпу, ловко уклоняясь от локтей. Увернулся от затрещины — ух, что было б, если б попала! — отпрыгнул спиной вперед от пинка и впечатался в чью-то мощную грудь.

— Куда прешь, придурок, берхь сопливоносый?! — начала разоряться богатырь-девица при поддержке дружного хора.

— Привычка — это не вторая натура! — вдруг сказал он озадаченно. — Я понял! Привычка — это утилита операционной системы! Просто полезная программа, ну надо же…

В наступившей гробовой тишине он невинно похлопал ресницами, огляделся и сказал:

— О! Добрый вечер, Яха-девачка! Я тебя не сразу заметил, извини…

И тут же опасливо отбежал в сторону. Богатырша всхрапнула и рванулась за ним. Подружки повисли на плечах и еле ее удержали. Яху вообще-то трудно было не заметить, она была и самой здоровенной, и самой старшей среди молодежи — но кто тут понимает его тонкий юмор? Издали он оценил эффект. Ну, порвать на клочки она его не смогла бы — но пыталась бы изо всех сил!

Подружки бросали на него злобные взгляды и утешали Яху. Обозвать такую красавицу «девачкой», то есть той, кого замуж не возьмут, кого деревенская община прогонит в город на поиски иной судьбы?!

— Пойдем уж, Яха-девойка! — утешали подружки взбешенную девку. — Не слушай ты его, он же у нас дурачок, берхь сопливоносый… Ай, а он знает, что взрослым стал?

Он уже уходил, когда девойки радостно запрыгали по дороге, сотрясая яблони в соседнем саду, и заорали что-то насчет праздника взросления и что некому больше драться с братьями Собаками. Он не очень-то понял суть. Хотя если от него отвяжутся братья Собаки — это хорошо. Надоело постоянно драться с этими придурками. Ну разве что для спаррингов, не все ж по деревьям бить… только при чем тут праздник взросления?

А Яха — действительно девачка, подумал он грустно. С его нынешним опытом это виделось совершенно отчетливо. Если здоровенная взрослая девка выходит за коровками вместе с тринадцатилетними девойками, которых она выше на голову, то кто она, как не девачка? Ей давно пора при муже быть! Не сложилось. А почему? А потому, что ходит все время в рабочей одежде, в какой у его же отца глину месит! Другие-то девойки за скотиной выходят принаряженными, как на смотрины… да это смотрины и есть, по сути! А Яха не понимает. Здоровенная девка, только взросление у нее запоздалое. Такое бывает, это не страшно. Кто-то в тринадцать лет сияет спелым персиком, кто-то и в семнадцать не проснулся… Да только кто бы здесь понимал в возрастной физиологии. Здесь и школы-то нет, так, воскресная учильня, курсы по ликвидации безграмотности! Еще и заведует этим делом дочка местного тхемало, вроде как барина местного. Молоденькая. Ну какая из нее учительница? Только от учебы отвлекает своим видом.

А Яху жалко. Пропадет ведь девка. Может, потому что сирота? И что? Сироты, наоборот, себе в жизни путь пробивают локтями и зубами, денежку на приличную одежду откладывают, глазки, кому надо и как надо, строят… Ладно бы некрасивая, так нет же! Красавица, если честно. Вот только проста и прямодушна. И наивна. И доверчива. Это и есть ее недостаток.

Ладно, разберемся, решил он. Время есть. Война не намечается, деревенька тихая — по всем приметам выходит ему долгая безмятежная жизнь в сытости и довольстве. Тем более, что родители — первые богатеи. У отца глиняное производство, в город товар возит. И какой товар! Насколько он понимал, это был аналог фаянса — и очень неплохого. Еще бы на нем да не разбогатеть! Вообще, деревня какая-то ненормально богатая. Кирпичный заводик, сыроварня знатная, мельница, цех кружевниц… Или здесь, на Жери, это норма? Мало информации. Ладно, и с этим разберемся!

А вот есть хотелось немилосердно. Чтоб в работу не запрягли, на реку он удрал с восходом. С восходом — и с пустыми карманами. Ничего, стол, пожалуй, уже накрывают…

Но у ворот его встретил отец. Встал, прислонился к темному от времени столбу и руки на груди скрестил. Нехороший, между прочим, знак.

— Санниэре-э! — протянул он, за насмешкой пряча истинные чувства. — А ты знаешь, что праздник взросления был? О, не знаешь. Я так и думал. А ведь тебя взрослым признали, Эре-дурачок.

Отец пристально смотрел на него. Что-то хотел понять по реакции на слова? Так не дождется. Свою реакцию он давно научился скрывать. Привычка.

— Ни к какой работе ты не способен, — ничего не дождавшись, сообщил отец. — И я тебя просил. И мать просила. Хоть бы за скотиной ходил. Или за садом приглядывал. Глух ты оказался к просьбам. Все бродишь неизвестно где, неизвестно с кем… Ну вот и община оказалась глуха к нашим просьбам о тебе. Отправляем тебя в город, Эре-дурачок. Там ищи свою судьбу. Или сгинь. Завтра поутру покинешь дом.

Отец остро глянул на него. Ничего не дождался, дернул плечом и ушел. Сына-дурачка он не любил, но по-своему за него переживал. Хороший он мужик, отец, вот только…

Так, спокойно, сказал он сам себе. Главное — не ныть и не впадать в депрессию. Бывало и хуже… Память услужливо подкинула парочку ситуаций, когда бывало хуже, — и стало совсем неуютно. Блин, да это же крах всех планов, какое тут спокойствие?! Где этот Творец?! Что бы с ним сделать, с уродом?! Ненавижу!

Вовочка, он же Эре

Он проснулся ночью от того, что отец положил ему ладонь на лоб.

— Жара нет, чего тогда бредишь? — недовольно сказал отец. — Разбудил вот. А мне на работу завтра рано… Кстати, если уж бредить, то лучше на знакомом мне языке. Лады?

— А тебе все языки незнакомые, — пробормотал он и наконец выпал из дурного забытья. — Кроме родного… повезло…

Он сел на кровати и потер лоб. Так. Ну и где мы? Понятно, что дома. Но вот где дома? С этим раздвоением ни один вопрос корректно не задать, блин… А, бумажные обои. Понятненько.

— Слушай, ты тоже собирался меня из дому выгнать? — недовольно спросил он.

Отец смутился.

— Почему тоже? — пролепетал он. — Я… просто тебя в милиции… ты же на учете, и семья неполная… говорили про интернат — но только предлагали! И давно уже! И… я же не согласился! А… откуда ты узнал?

— Чего тут узнавать? Не ты первый…

— Если б ты старался жить нормально! — с горечью сказал отец. — Если б хотя бы нормально учился в школе! Вовочка Переписькин — это же ходячий анекдот, над тобой вся школа потешается! И драки каждый день! И по дому ничего не делаешь! Да ты и дома не бываешь, бродяжишь сам по себе! То в секциях каких-то, то в мегаполис укатишь! Деньги у тебя свои откуда-то… воруешь, что ли…

Так, отца понесло. Он глубоко вздохнул. Задержал выдох. И еще раз. Так…

— Стоп, — сказал он, и отец послушно умолк. — Разберемся по порядку. Я хорошо учусь, папа. Просто этого не замечают.

— Три года в первом классе — это, что ли, хорошо?!

— Папа! Так нужно было! А как иначе мне замаскировать свой взрослый умище? Только быть старше всех в классе… а сейчас я хорошо учусь!

— Ага, русский язык, например…

— А ты сам попробуй! Когда в голове десятки языков, а уж алфавитов сколько! И все уродские! Меня всё время на руны стягивает, потому что они удобнее! И язык этот, якобы родной, уродский! Ни одного ударения постоянного нет, исключений больше, чем правил, пишется не так, как слышится, а уж говорится как! Почему здесь не изучают фонетическое письмо Астура? Вот его я хорошо знаю!

— А еще география…

— Да знаю я географию! Я учебник не знаю! А учительница ничего, кроме учебника, не знает!

— А еще математика, физика…

Он выжидательно уставился на отца, и тот осекся.

— Ну, физику и математику ты знаешь, — нехотя признал он. — Только… ты же знаешь лучше, чем учителя! Ты понимаешь, что их это бесит?! И меня бы взбесило, если б какой-то сопляк…

— …берхь сопливоносый, — услужливо подсказал он.

— Да! Если б всякий берхь сопливый указывал мне, как проводить уроки, — да еще правильно указывал! Я бы его!..

— Ты не отдавай меня никуда, — попросил он негромко. — Без твоего участия меня не смогут забрать. Я же стараюсь.

— А драки каждый день? — печально спросил отец.

— А что я могу поделать? — спросил он в ответ. — Они же напрашиваются сами… все!

— Почему-то к другим не пристают.