— Я у нашего головы в учениках был, он ранее в учениках у учителя Никодима ходил. А того сам батюшка Аввакум на подвиг благословил.

— Дальше? — пробасил Басаргин. — Про заговор против царевны что слышал?

— Про заговор, батюшка, ничего не знаю, — проныл Сапыга.

— Врешь, ирод! — Басаргин подскочил с табурета и принялся расхаживать по камере из угла в угол.

Успокоившись, он сел за стол и стал постукивать костяшками пальцев по дереву, словно выбивая барабанную дробь.

— Ну, смотри мне! — погрозил он пальцем одноглазому. — Коли врешь. Завтра всех возьмем. И все узнаем.

На рассвете в ворота у крайней избы в Ордынской слободке раздались глухие удары прикладов пищалей.

Стрельцы деловито прохаживались вдоль дома, ожидая, когда сонные хозяева слезут с печи. Дворовая шавка, учуяв беду, забилась в свою конуру и не показывала носа.

— Ладные ворота у нашего еретика, — усмехнулся один из стрельцов, рассматривая с нескрываемой жадностью кованую голову быка, сквозь которую было продето верченое кольцо. Не дождавшись ответа, стрелец повторно ударил прикладом в ворота и не удержался от попытки сбить бычью голову с ворот, хозяину, судя по всему, она больше не пригодится.

Прокофий Федотыч слез с печи и, протерев кулаком сонные глаза, поковылял к дверям. Зацепив по привычке одной рукой кистень, что стоял тут же у двери, сонный хозяин вышел во двор.

— Кто вы такие? — строгим голосом допытывался Прокофий Федорович.

В ответ послышался смех стрельцов и зычный голос старшины, который уже принялся зачитывать приказ.

В голове Прокофия Федоровича помутнело. Он отбросил кистень в сторону забора и поднял щеколду замка. Внезапный удар прикладом свалил его на мокрую от утренней росы землю.

— Ну что, добегался? — усмехнулся старшина. — Скоро вам всем, раскольникам, конец придет. Вяжите его, — старшина одним движением указал стрельцам на лежащего на земле Прокофия Федоровича.

Пройдя во двор, старшина споткнулся о какой-то предмет. Подняв кистень с земли, он внимательно осмотрел его и крикнул:

— Тихон, иди сюда, забери улику.

Тихон, стрелец с длинными, как у донского казака, усами, подбежал к старшине и, забрав кистень, завернул его в полотенце.

— Может, кровушку чью найдем, — добавил он, унося находку.

Старшина по высоким ступеням поднялся на крыльцо.

«Дом ладный, как у боярина, — рассуждал он. — И откуда у раскольников столько денег, не иначе как сам сатана ссуживает».

Старшина усмехнулся, довольный своей догадкой, и толкнул дверь носком сапога. В избе стояла тишина. У каждой стены стояли аккуратно застеленные лавки, киот с иконами освещался небольшой лучиной, громадный дубовый стол был идеально вычищен. В дальнем углу стояла печь. Старшина подошел к занавеске, закрывавшей внутреннее пространство между печью и потолком, и прислушался. Тихое сопение выдавало присутствие людей. Он резко отдернул темную занавеску. На печи, подвернув под себя ноги, сидела молодая женщина, сжимая в объятиях двух малолетних детишек.

— Васька, — позвал старшина одного из стрельцов. — Поди-ка сюда. Здесь баба с малыми детишками. Забери их в телегу, да сена больше положи.

Услышав эти слова, Прокофий Федорович рванулся с телеги и упал стрельцам в ноги, умоляя пощадить жену и детей.

— Они же ни в чем не виновны, — со слезами на глазах умолял Прокофий Федорович. — Не раскольники мы, пощади.

— Разберемся в приказе, — резко отрезал один из стрельцов.

До Кремля ехали молча. Жена Прокофия Федоровича обнимала перепуганных детишек, прижимая их к груди. Сам Прокофий молчал, рассуждая про себя о произошедшем с ним. Он покончил с расколом более пяти лет назад. Иногда, чтобы свидеться, хаживали бывшие братья. Заходил и Сапыга.

«Не иначе как поймали ирода?» — мелькнула шальная мысль в его голове. Но ведь тот надежно укрылся в сене. «Ай, Сапыга, сукин сын. Сдал», — выругался про себя Прокофий Федотович. Надо брать все на себя, чтобы отвести беду от семьи. «Сапыга уже позаботился о своей скудной душонке, предал ближнего, не думая, что кто-то осудит его за этот гнусный поступок, кто же меня упрекнет, если стану на защиту своей семьи. Коли так, гори оно все синим пламенем — и раскол их, и святые отцы, и отшельники скитские. Всех выдам — и скиты, и кто на Москве тайные собрания учиняет. Никого щадить не буду. А Бог простит, еще не понятно, чья вера правильнее», — так рассуждал Прокофий Федорович, а по его щекам лились горькие слезы, накатившие от обиды и разочарования.

Прямо у ворот Разбойного приказа их встречал Емельян Федотович Басаргин.

Сегодня он надел новый кафтан и шапку, а кожаный ремень с петлями для ножен оставил старый, но не раз проверенный в бою. Боярин Широковатый также имел стремление принять участие в допросе.

Оба служивых царевны стояли у ворот и тихо разговаривали, а поговорить им было о чем. Царевна, идя навстречу патриарху, организовала карательную экспедицию на Вятку, чтобы разорить раскольничий скит и вытащить из него живого старца Дионисия. Ввиду личной просьбы царевны, Федор Леонтьевич Шакловитый уступил это дело боярину Широковатому, а ему нужен доверенный человек, что исполнит волю царевны точь-в-точь, живот положит, а старца убережет и в Москву на Патриаршее подворье доставит. Дело государственной важности боярин Широковатый мог доверить только одному человеку — старшине Разбойного приказа Емельяну Федотовичу Басаргину ввиду его прошлых заслуг и прозорливости. Не предполагая, как Басаргин отреагирует на сию новость, боярин Широковатый попытался начать разговор издалека, пока позволяло время.

— А что бы ты сказал, Емельян Федотович, ежели бы царевна тебе звание полковника жаловала да имение, — начал, слегка заикаясь, боярин Широковатый.

— И за какие же заслуги? — заинтересовался Басаргин. — Говори, чего задумал.

— Некому, кроме тебя, Емельяша, ехать, ну не мне же, боярину, по лесам да болотам прыгать.

Басаргин молча выслушал боярина и достал из кармана фляжку, наполненную водкой. Налив до краев железную стопку, он залпом опрокинул ее и, занюхав рукавом кафтана, произнес:

— Кафтан весь чесноком пропах и закуски не надо. — Он рассмеялся, глядя на покрывшегося испариной боярина.

Широковатый облегченно вздохнул, он понял, что уговорил Басаргина участвовать в экспедиции.

— На здоровье, Емельян Федотович, — с улыбкой на лице произнес боярин. — И мне уж тогда налей, чего уж там. Тоже твоим кафтаном занюхаю.

Они рассмеялись, глядя, как в ворота приказа въезжает телега с мужиком, бабой да ребятишками. Рядом с телегой шагали стрельцы, искоса глядя на арестантов недобрым взглядом.

Телега остановилась у внутренних ворот тюрьмы. Тяжелая деревянная решетка, окованная железными прутьями и с обеих сторон стянутая железными болтами с большой шляпкой, медленно поднималась вверх, скрипя веревками по подъемным барабанам.

Дождавшись, пока телега с несчастными скрылась внутри, боярин и Басаргин направились вслед за ней по деревянным подмосткам, боясь измарать в грязи кожаные сапоги.

— Есть, матушка, заговор еретиков, — улыбаясь, прошептал Софье Шакловитый. — Боярин Широковатый и стрелецкий старшина дознались давеча.

— И кто же? — Софья развернула свиток.

— Раскольники давно потаенно в московских слободках живут, свои вечери тайно правят, собираясь в избах.

Софья пробежалась глазами по бумаге.

— Сознались сами?

— Как есть, матушка, все выложили.

— Покаялись ли, отреклись от старой веры?

— Да, матушка, — Шакловитый кивнул. — Одна беда, у главаря их двое детишек остались, дочь да мальчишка. На каторгу отправлять жалко, не выживут они там. Черт уж с ними, стариками, — Шакловитый махнул рукой, чуть не задев склянку с чернилами на столе.

— Девка-то справная? — поинтересовалась царевна.

— Справная, государыня, и на лицо, и на фигуру, двенадцати лет от роду.

Софья задумалась, она подошла к окну и, немного постояв, произнесла:

— Девку ко мне во двор приведешь. А брата ее можешь себе в холопы забрать.

Шакловитый кивнул, но возразил:

— Мне он ни к чему, своих холопов вдоволь, но пристрою к стрельцам, как пса верного выучат.

Софья согласилась с решением Шакловитого.

— Все верно, ни к чему нам грехи лишние на себя брать, Феодор Леонтич.

Шакловитый повернулся к киоту и перекрестился:

— Все так, матушка.

— О просьбе моей поговорим.

Софья взяла в руку колокольчик. Заслышав звон из покоев царевны, в дверях показалась фигура служанки.

— Марфа, чаю подай нам, — велела царевна.

Софья и Шакловитый сели за стол, застеленный плотной узорной скатертью.

— Говори, Феодор Леонтич.

Шакловитый посмотрел на прислугу, разливавшую чай, намекая на то, что присутствие челяди при разговоре лишнее. Марфа, разлив по фарфоровым чашкам чай и выставив на столе вазу с медовыми пряниками, выскользнула, словно тень, оставив их наедине.

— Нашел я, матушка, кому дело столь важное поручить, — жалобливо прогундосил Шакловитый.

— А чего не рад тогда? — царевна посмотрела на думного боярина.

Шакловитый отложил пряник и покачал головой.

— Так ведь пришлось посулить деревушку и звание полковника, матушка, — пожаловался Федор Леонтьевич.