Петр улыбнулся:

— Хорошо бы, Алексашка. Такую державу построим. Шведам нос утрем.

Лефорт слушал и лишь качал головой, словно утверждая, что этот человек сможет все. Построит верфи и фактории, а тесно ему станет на Руси — к морю пойдет. Шведы предвидели это и не зря посольство отправили. По их мнению, лучшим правителем для Московии была бы царевна Софья, хранительница старого заскорузлого образа жизни, дремучего народа и алчных бояр. Петр же полная противоположность. Скорее всего, шведский король тайно поддержал притязания Софьи на московский престол. Европе не нужен был Петр, он для них представлял огромную опасность.

Вдали показались стены Белого города и слободок.

Покосившиеся крыши посадских изб и грязь на улицах навевали на Петра дурное настроение.

— Не хочу в Москве царствовать! — неожиданно для всех произнес Петр.

Меншиков и Лефорт открыли рты от изумления.

— Новый город поставлю. Краше Москвы будет, дороги из камня построю, да дворцы, как в Европе, золоченые, да с фонтанами.

Меншиков отмахнулся от слов Петра:

— Эко ты, мин херц, замахнулся. Чем же тебе Москва не угодила?

— Замшелая она какая-то, — громко произнес Петр. — Паутиной поросла. Нет тут свежего воздуха.

Лефорт лишь кивал головой, соглашаясь с царем.

Ему и самому не нравился тесный, приземистый городишко.

Столица должна быть как фрегат, как паруса на корабле. Свободная, чистая и в то же время мощная, как пушки на галеоне.

— Все так, мин херц, — согласился Меншиков. — Где же такие деньжищи возьмем?

— На Урале, в Сибири, ну и бояр наших потрясем немного, — усмехнулся Петр. — Хватит жировать да мошну за счет государства набивать.

Карета въехала в Кремль через Спасские ворота.

Софья встретила брата холодно. Нет, она не была надменной и холодной, она решила на время отстраниться от борьбы за трон. За ее спиной жался к стене думский боярин Шакловитый, которого Петр считал чуть ли не самой большой проблемой к своему полному воцарению. Шакловитый, завидев юного царевича, заскрипел зубами, но поклонился, как требовал этикет.

Князь Голицын хоть и не радовался встрече, но решил не накалять обстановку, проявив интерес к постройке флота и справившись о нужде Петра в денежных средствах.

Между Петром и Софьей уже не ощущалось вражды, но в глубине души царевне все же была неприятна эта встреча. Несмотря ни на что, Софья с родственной теплотой обняла юного царевича.

Петр шел широким шагом по расписным залам родового гнезда, вспоминая свое беззаботное детство и покойного папеньку, следом за ним и Софьей шоркали каблуками сапог Голицын и Шакловитый.

Лефорт и Меншиков семенили чуть поодаль.

— Слышала Петруша, ты корабли строишь? — невзначай спросила царевна. — И в имении своем крепость возвел. От кого обороняться собрался? Ты же будущий царь.

Петр поморщился:

— Нет боязни никакой, сестрица. А крепость эта, Престбург, для обучения солдат выстроена.

На лице Софьи показалось некое недопонимание:

— Так стрельцы наши осадным маневрам обучены.

— То стрельцы, сестрица, — отрезал Петр. — А я хочу новое войско и чтобы на судах и на земле воевать могло. Как в Европе.

Царевна удивленно посмотрела на Петра.

— А стоит ли нам, братец, за Европой стремиться? Чем наше русское государство плохо?

— С таким войском мы только с печью воевать сможем!

Услышав слова царевича, Шакловитый поморщился. Он понял, что Петр окончательно опустошит казну и, дай ему безграничную власть, возьмется за боярские вотчины. Шакловитый одернул Голицына за рукав.

Они поравнялись, и Федор Леонтьевич прошептал так, чтобы не слышали идущие позади Лефорт и Меншиков:

— Петр со своим флотом и потешными войсками совсем разорит нас.

Голицын утер платком нос и в ответ прошептал:

— Уже войска у царевича вовсе не потешные, и галера самая настоящая. Мне писано было с Преображенского, что войска Петруши еще и стрельцам фору дадут. Отменно стреляют и саблями владеют.

Шакловитый с сожалением покачал головой, затем остановился и, поднеся руку ко рту, задумчиво произнес:

— Но стрельцов-то, стрельцов, пожалуй, поболее будет, чем потешных, а, Василь Василич?

На него чуть не наткнулись Меншиков и Лефорт. Услышав разговор про стрельцов и потешные войска из уст Шакловитого, Меншиков обошел вокруг думского боярина и, приблизившись, прошептал ему прямо в лицо:

— Да, мало потешных полков, а мы еще наберем. А ты нам денег дашь. Сам дашь. Запомни.

Шакловитый отпрянул:

— Тьфу ты, черт безбородый, испугал. Не я решаю такие вопросы. Иди давай.

Он отстранил Меншикова со своего пути и устремился догонять царевну.

Глава 8

Возвращение в Москву

Крытый возок, в котором стрелецкий старшина Басаргин вез старца Дионисия, скрепя четырьмя ступицами, медленно тащился по Ярославской дороге. Стрельцы расположились на телегах и громко хохотали, рассказывая друг другу различные небылицы. Поднятая по дороге пыль оседала на посевах ржи, посреди которой стояли местные крестьяне и крестились вслед ускользающему черному возку.

Дионисий крестил их двуперстно, через маленькое грязное оконце, и тяжело вздыхал. Басаргин не препятствовал его еретическому занятию и смотрел в оконце на своей стороне.

Так проплывали деревни, поля, дворянские усадьбы. Косматые кучи облаков налились свинцовой тяжестью и готовы были пролиться дождем. Наконец созерцать дорожные пейзажи, то и дело мелькающие перед глазами, старшине надоело, и он повернул голову в сторону старца. Дионисий, прикрыв веки, шептал молитву, но какую именно, Басаргин не слышал, судя по шевелящимся губам, то ли «Отче наш», то ли что-то из Иоанна Златоуста.

— Слушай, старче, — подал голос стрелецкий старшина, — вот смотрю на тебя и не пойму, все у тебя было: и монастырь с полными амбарами, и братия, уважение и почет среди паствы, — чего ты в раскол ударился? Чего не хватало?

Дионисий открыл глаза и посмотрел на Басаргина. Его губы сомкнулись, а нос перестал сопеть.

— Глупый ты человек, хоть и старшина стрелецкий.

Глаза Басаргина округлились:

— Это чего так?

— А того, — продолжил старец, — до седых волос прожил, а правды так и не понял.

— Это чего же я не понял? — ухмыльнулся Басаргин.

Разговор со старцем начинал ему нравиться. Сейчас этот старик с нечесаными седыми волосами и грязной бородой начнет нести очередную ахинею о святости их учения, о великих старцах вроде Аввакума, геенне огненной, начнет пугать карами небесными.

— Да нет, не буду я тебя пугать карами Божьими, — спокойно и невозмутимо произнес Дионисий.

Басаргин выронил из рук кисет с табаком. Старик словно прочитал его мысли. Это было неслыханно.

«Может, потому он и понадобился царевне, чтобы замыслы тайные разгадывать? И патриарх о нем печется», — мелькнула шальная мысль в голове у Басаргина.

Дионисий улыбнулся:

— Думаешь о том, зачем я царевне понадобился?

Басаргин отложил трубку и табак в сторону и недоумевающим взглядом смотрел на старца.

— Ну, думал такое, а ты откуда знаешь?

Дионисий рассмеялся:

— Да ты не бойся, старшина, мыслей читать я не умею, не святой. Такой же грешник, как и ты да те стрельцы, что позади нас. А зачем я потребен патриарху, то и без иллюзий знамо.

— Выкладывай! — Басаргин взбодрился, тайны государственные были его страстью, ведь длительная служба в приказе в том и заключалась. В столице никогда не было тихо и спокойно.

Дионисий вздохнул и перекрестился.

— Знаю, что тайны любишь, только по себе ли ношу возьмешь?

— Говори, не тяни, — взвился Басаргин.

— Помирать мне скоро, так и унесу тайну в могилу, а она велика.

Басаргин нервно заерзал на сиденье.

«Темнит старик, зубы заговаривает. Не то что-то тут». Он выглянул в окно. Стрельцы ехали рядом и тихо беседовали между собой, предаваясь своим мечтам.

— Не хочу я с грузом таким помирать, тяготит он меня, — продолжил старец.

— Так и поделись, отче, не тяни, облегчи душу.

— История слишком долгая, — добавил Дионисий.

— Так и ехать еще далече.

Дионисий перевел взгляд на мелькающие худые крыши крестьянских лачуг.

— В год 1472-й княгиня София Палеолог, племянница императора Константина, при сватовстве своем за князя московского Ивана III помимо папского приданого привезла в Москву корону последнего базилевса. Корона та не от Бога, а от самого дьявола. В чьих руках корона эта, тот будет наделен властью великой над всем христианским миром.

— Вот те раз, — Басаргин нервно сглотнул слюну.

— Потому и собрал Иван княжества русские под руку одну, и иго татарское на Угре сбросил.

Басаргину рассказ старца был настолько интересен, что слушал его, затаив дыхание.

— С князем Иваном так и было. Корону эту князь передал наследникам своим, и попала она в руки царю Иоанну IV, что в народе Грозным величали, а так как на корону сам сатана заклятие свое наложил, то и лютовал царь Иоанн безбожно и умер в болезни своей. Годуновым тоже от короны сатанинской наказание пришло. Убили их. Во времена смуты корона Базилевса хранилась тайно в подвалах Кремля, а когда поляки и Лжедмитрий Кремль осадили, то и корона ему досталась, вот и сгинул он вместе с поляками от короны той.