— Хочешь, сомневайся, хочешь, сам проверь, Василь Василич, а дело все-таки нешуточное.

Иван Савватеевич слегка пригнулся и поднес согнутую ладонь ко рту. Князь Голицын сразу понял, что от него хочет этот жирный дородный детина из посольского приказа, и тут же приблизился, чтобы лучше расслышать боярина Широковатого.

— Скажу, что сам слышал, — шепотом произнес боярин. — Петрушу-то, с матерью его царицей, Софья в Преображенское отправила. Да только готовят верхние бояре супротив государыни провокацию.

— Это кто же такие, слышал имена? — буркнул Голицын.

Иван Савватеевич отрицательно качнул головой и поморщился:

— А ты сам, Василь Василич, и разузнай. В этом деле я тебе не советчик.

Широковатый достал из кафтана гребень и расчесал бороду.

— Царице нашей, Софье Алексеевне, я завсегда друг, она наши обычаи русские чтит и вольности боярские да княжеские привечает.

— Уж и на том спасибо, боярин, — с почтением откланялся Голицын.

Недоумение и обида застыли на лице боярина Широковатого:

— Не юродствуй, князь, не время, правду говорю.

Медведи тем временем закончили схватку. У одного из них было разорвано ухо, он отчаянно ревел, пробуждая в зрителях животную ярость.

— Совсем обезумели мужики, — презрительно бросил боярин Широковатый. — Озверели холопы. Укажи на кого, вмиг разорвут.

Он брезгливо поморщился и поправил широкий пояс на свисавшем брюхе.

— Я, пожалуй, останусь, — медленно выговорил князь Голицын. — Есть над чем подумать, боярин.

Голицын развернулся лицом к арене, ожидая следующей части представления.

— А ты ступай, Иван Савватеевич, — ответил он, не оборачиваясь.

Боярин Широковатый язвительно ухмыльнулся и направился к выходу. Свое дело он сделал. Время покажет, насколько велика благодарность царевны: али плаха, али поместье новое.

«Надо зайти в Казначейский приказ! — размышлял он по дороге. — Проверить сплетню одну, а может, и чистой правдой окажется. Наперед не угадаешь».

Дверь приказа была обита новым тульским железом. В толстые дубовые доски врезали массивную голову вепря, продев меж клыков кованое кольцо. В горнице приказа пахло медом и топленой печью. Дьяки суетились за своими столами, раскатывая по доске пожелтевшие свитки царских указов. Сам хозяин заведения сидел за широким дубовым столом, уставленным различными склянками с чернилами, холщевыми мешочками с травами. Заметив боярина Широковатого, он приподнялся для приветствия, и тяжело осел обратно на свой стул.

Кивнув боярину толстым подбородком, он ухватился за одну из железных кружек и громко крикнул:

— Федька, подай кипяченую воду.

Ловкий слуга, обхватив полотенцем горячую рукоять, подскочил к Капризову и налил в кружку кипяток.

— Проходи, боярин, — Капризов ногой подтянул к столу еще один стул. — С чем пожаловал? — с прищуром спросил хозяин.

— Давеча слышал, что ты поместному дворянину Суконцеву займ в пять тысяч рублев дал. А расписочку взял?

Капризов усмехнулся:

— И дал, и взял, как же без расписочки? Деньги-то казенные.

Иван Савватеевич огляделся, словно боялся, что их разговор могут подслушать.

— А на какие цели ссудил?

Капризов сделал мелкий глоток из кружки и поставил ее на стол.

— Я про то у Суконцева не справлялся.

Боярин Широковатый разочарованно покачал головой:

— Вот и беда-то наша вся, Терентий Иванович, что не знаем, где голова спать ляжет.

Капризов недовольно поморщился:

— Это ты к чему, боярин?

Боярин безразлично махнул рукой:

— А ни к чему. Заявителя-то хоть знаешь?

— Знаю, — уверенно ответил Капризов. — Только не пойму я твой интерес в этом деле.

Иван Савватеевич сразу понял, что допустил некую оплошность, так нагло придя в Казенный приказ и пытаясь выведать финансовую бумагу. Но игра стоила свеч.

— Так нет интереса никакого, Терентий Иванович, любопытно просто, — произнес Иван Савватеевич, пытаясь изобразить полное равнодушие к данному предмету разговора.

С села Преображенского смерды сказали: видели, мол, у царевича Петра бравого дворянина с мешком денег, а дворянином тем оказался сосед царевича по имению. То, что Суконцев взял деньги в приказе, Иван Савватеевич не знал, сказал, что первым в голову пришло. Капризов, в свою очередь, мог все отрицать, и доказать обратное было бы совершенно невозможно. Но исходя из того, что он не скрывал выдачу ссуды, значит, деньги выдали официально.

Осталось только дождаться возвращения царевны с богомолья и через Голицына узнать, не давала ли матушка добро на ссуду. Конечно, у Петруши и царицы Натальи Кирилловны при дворе есть жалованье. Но уж слишком большая сумма. На эти деньги можно было нанять целый стрелецкий полк или собрать ополчение числом двух полных полков.

Ясно одно, деньги для чего-то нужны, и явно не для ярмарки. Преображенское что, глушь да дыра.

Иван Савватеевич почесал бороду и встал:

— Засиделся я у тебя.

Капризов, довольный, что его оставят в покое с расспросами, согласился и, улыбнувшись, произнес:

— Хоть чаю с душистой липой и медком попей с дороги. А то все о делах да о делах.

Боярин Широковатый немного смутился неожиданному предложению и, подтянув руку к груди, произнес:

— Пойду я. Засиделся.

Капризову пришелся по душе отказ боярина, и он, облегченно выдохнув, погрузился в работу.

— Ну, ежели чего понадобится, забегай, гостям всегда рады.

Боярин, охая и кряхтя, поднялся с табурета и направился к двери. Не выходя за порог, он обернулся и перекрестился, глядя на киот. Капризов молча сопроводил его действия пронзительным взглядом.

Иван Савватеевич по своей натуре был жадный и расчетливый человек. Ему очень хотелось стать для царевны вроде названного отца, получать с ее рук поместья и должности, а звание обычного думного боярина его не устраивало. Но получить Софьино благоволение было делом весьма сложным. Для этого нужно особо отличиться, например, раскрыть заговор.

Нарышкины не сдадутся никогда, и вряд ли они, сидя в Преображенском, умилительно смотрят на провинциальную деревенскую пастораль. Произнеся это почти вслух, боярин брезгливо сплюнул на землю и сам себя выругал за это мерзкое иноземное слово.

А заговор зрел. Он точно был в этом уверен. Заговор — это как нарыв: он тихо зреет, пока не прорвет и не зальет все тело гноем. А гной — это Петруша и его увлечение иноземными вещицами. Ну, все Нарышкины одинаковы.

— А, почитай все, — махнул рукой Иван Савватеевич, глядя на боярские хоромы боярина Калугина.

За посадским двором подьячего Разбойного приказа Гнуси мелькнула отороченная собольим мехом шапка стрелецкого старшины. Иван Савватеевич слегка прищурился, пытаясь рассмотреть, какая особа захаживает к подьячему. Шапка мелькнула над забором, сколоченным из крепких сосновых досок, затем пропала и вновь появилась, но уже в конце улицы.

«Ловко шагает, и не поспеть за ним. А дело весьма любопытное. И мне бы поспешать надо», — подумал про себя боярин и крепче подтянул пояс, чтобы брюхо не сильно отвисало, и устремился вслед за мелькавшей среди дворов шапкой. Пару раз он оступился, чуть не слетев с мостков в грязную апрельскую жижу посадских слободок.

«Бегаю, аки холоп», — подумал Иван Савватеевич.

Но желание быть в курсе всех событий в жизни столицы и извлекать из этого выгоду заставляло дородного боярина быстрее переставлять толстые ноги, обутые в серые сафьяновые сапоги. Стрелецкий старшина, в свою очередь, никуда не торопился, отмеряя свой путь широким и твердым шагом, к какому его приучила походная жизнь. Но хитрец Широковатый быстро придумал выход из сложившейся ситуации. Он резко свернул на одной из маленьких улиц, зная, что срежет путь и столкнется со старшиной лицом к лицу.

В щели меж досок заборов кидались дворовые свирепые псы, учуяв чужака на своей территории. Они просовывали зубастые пасти в проемы заборов и щелкали клыками, заливаясь от собственной ярости. Иван Савватеевич, как и предполагал, вышел на широкую улицу, и столкнулся нос к носу со старшиной Разбойного приказа Емельяном Федотычем, спешащим в сам приказ, чтобы с пристрастием допросить парня, что накануне зарезал в трактире не то раскольника, не то обычного мирянина. Кто именно был зарезанный, он сейчас и спешил узнать.

Но на его пути встал боярин Широковатый.

— Здорово, старшина, — прокряхтел боярин, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы.

— И ты будь здрав, боярин.

— Куда так торопишься? — усмехнулся Широковатый.

Емельян Федотович поправил форменный кафтан, подтянул ремень с саблей и лукаво посмотрел на боярина:

— Так и не тороплюсь, поспешаю.

— Случилось чего? — осведомился Иван Савватеевич.

Во дворах, услышав разговор двух людей, еще сильнее забрехали псы.

Посадские, сгорая от любопытства, с осторожностью выглядывали из-за заборов, словно пытались разобрать, о чем говорят эти достопочтенные люди.

— Людно тут, пойдем, — старшина подхватил неловкого боярина за локоть.

Они миновали слободку и вышли к стенам Кремля.

— Дело тут такое. На днях один бравый малый зарезал мирянина или раскольника, черт его знает, кто он.