— Мин херц! — потешно приплясывая и что-то насвистывая себе под нос, приближался Меншиков.

Петр откинул молот в сторонку, ожидая, что же хочет поведать ему Алексашка.

— Ну, чего как стрекоза по полю летаешь, дел мало?

— Дел много, мин херц, — с некоторой таинственностью в голосе произнес Меншиков. — Вели наградить меня за заслуги перед Отечеством.

— За какие же заслуги награду просишь? За то, что ты по всему селу скачешь да девиц дворовых портишь? — с иронией в голосе допытывался Петр.

— Не угадал, мин херц, — ответил Меншиков, раскланявшись в плавном реверансе.

— Ну, говори, ирод, не томи, ей-богу, выпорю, — в сердцах выкрикнул Петр.

— А нашел я, Петр Лексеевич, для нашей флотилии еще одного лоцмана, — Меншиков с гордостью склонил голову.

— Врешь, прохвост, — усмехнулся Петр. — Откуда в нашей дыре еще один лоцман, кроме тех, что я из Голландии выписал?

— А вот и не вру, — не унимался Алексашка. — Эй, Федот! — он окликнул сухопарого мужика, сидевшего на телеге, наполненной пенькой. — Веди хромого из села Пересвягино.

Мужик соскочил с телеги и направился в сторону изб. Через некоторое время он появился с идущим позади мужиком, прихрамывающим на левую ногу.

Подойдя к Петру и Меншикову, мужик отвесил земной поклон и устремил взгляд в землю, ожидая распросов от важных персон.

— Кто ты таков? Не вор, не раскольник, случаем? Много вас в лесах кроются, выдают себя за нужных людей, — сурово начал выпытывать мужика Петр.

— Никак нет, мой государь, — заикаясь, прошепелявил мужик.

— Алексашка, — царевич злобно посмотрел на Меншикова. — Какой же он лоцман, гляди, как шепелявит!

— Это он от страха перед тобой, мин херц, — поспешил успокоить царя Меншиков. — Ты говори, мужик, кто ты, где службу вел, как в плен к шведам попал? Говори, царь ждет, иначе не сносить тебе головы.

— Дело мое простое, — начал хромой. — С малых лет у шведов палубу мыл. Затем стал помощником шкипера на торговом судне. Ходил и в военные экспедиции.

— И как тебе, русскому мужику, шведы доверяли? — с недоверием спросил царевич.

— Так с малолетства я у них, язык наш стал забывать, — хромой опустил голову, затем поднял ее и посмотрел в небо. — А представился случай у берегов Беловодья, так враз убег.

— А чего убег? Или шведы кормили плохо? — продолжал допытываться Петр.

— Нет, государь, кормили хорошо, и даже жалованье рейсхталерами положили. Да только невмочно мне на чужбине, по волнам болтаться, как бесхозная лодка.

— А на родине, под русским флагом, вмочно будет?

— Под своим флагом, государь, с превеликим удовольствием.

— А ну, пойди сюда, — Петр подскочил к мужику и потянул его за кафтан к почти достроенной галере. — Это что такое? — Петр указал ему на выступающее с носа корабля бревно.

— Бугшприт, — не задумываясь, ответил хромой.

— А что за веревки от него к носу идут, а? — Петр лукаво прищурился, надеясь, что сейчас-то мужик точно ошибется.

— Бакштаг, мой государь, — так же без запинки ответил мужик. — А это ватер-штаг, это мартин-гик, — продолжал сыпать морскими терминами хромой мужичок.

— Зело умен, мореход, — рассмеялся Петр. — Алексашка, — выкрикнул он, — ставь морехода на довольствие. У матушки из казны десять рублев за него лично получишь.

Через месяц на стапелях верфи стояла первая русская галера, построенная по шведскому образцу. От нее пахло свежей смолой, которой мастеровые промазывали стыки досок, свежей парусиной, доставленной из голландского Утрехта. Якоря, кованные на одном из тульских заводов, блестели, отражая яркие блики, ослепляли глаза прохожих. Народ проходил мимо, раскрыв рты от красоты заморского корабля, не переставая удивляться расторопности юного царевича.

Петр воткнул топор в комель молодой сосенки, лежащей на стапеле. У избы мастеровых стояло два человека, один был одет в форму стрельца, а другой в обычном кафтане, подпоясанный широким кожаным ремнем, на котором крепилась сабля. Человек с саблей был небольшого роста и в разговоре со своим собеседником постоянно жестикулировал, едва не попадая руками в лицо собеседнику. Петр сразу узнал дворянина Суконцева, наблюдателя при дворе царевны Софьи. Увеличивая шаг, царевич поспешил навстречу гостям. Его интересовал только один вопрос, выполнил ли Суконцев просьбу маменьки. Заметив издали высокую фигуру царевича, Суконцев и сопровождавший его стрелец низко поклонились. Петр буквально навис над обоими:

— Ну что там в Москве?

Суконцев чуть отошел в сторону, дабы лучше видеть лицо царевича.

— На Москве все спокойно, мой государь, окромя ереси. В Китай-городе четырех раскольников с проповедями нашли. Ну и, как положено, в цепи заковали, — Суконцев поправил саблю и посмотрел на Петра.

— Кроме того что? — Петру не терпелось услышать главную новость.

— Царевна отправляет карательную экспедицию на Вятку против еретиков по просьбе патриарха. Его старинного друга, старца, в расколе уличили.

— Да что мне еретики твои, нет интереса россказни ваши слушать! — взорвался Петр. — С казной что? Почему казна опять пустая? Мне корабли нужно строить, негоциантам за товар платить, народ кормить, а казна опять пустая.

— Намедни царевна стрельцам жалованье раздала, — осторожно начал Суконцев. — Вдвое больше прежнего дала. Говорит, бунтовать собирались.

— Врет, врет все Софья, подкупить стрелецкое доверие хочет.

В глазах царевича читались нотки злости и отчаяния. Едва сдерживая гнев, Петр произнес:

— За стрельцами следить, ты лично, Максим Петрович, в ответе будешь, — он ткнул кулаком в грудь стоявшего рядом с Суконцевым стрельца. — Теперь ступайте! — распорядился Петр. — Если дело срочное возникнет, сразу гонца ко мне посылай.

Суконцев кивнул головой.

— А это тебе за труды, — Петр достал из поясного кошеля трехрублевую монету и протянул Суконцеву. — Как на престол встану, имение получишь от меня за верную службу, а стрельцам жалованье повышено будет, и званием не обижу, — обратился Петр к стоящему рядом с Суконцевым стрельцу.

Лошади скакали бойко, унося двух царских служивых к Москве. Впереди уже виднелись пряничные маковки теремов бояр, стены Китай-города и колокольня Ивана Великого.

— Когда уже это закончится? — тяжело вздохнул Суконцев.

— Ты что имеешь в виду? — отозвался стрелец в седле. — Служба царская она до конца, пока Господь не призовет.

— Ох, Максим Петрович, хитришь ты, однако, — рассмеялся Суконцев. — От ответа уйти норовишь.

— Так и не было вопроса, — усмехнулся стрелец.

Глава 4

Лавра

Карета царевны остановилась у ворот монастыря. Кучер сошел с козел и открыл двери. Софья огляделась. Ворота заскрипели, и показалась голова инока.

Он решительно направился к царевне и склонил голову:

— Матушка, патриарх в Лавре.

Софья улыбнулась:

— Вот уж не ожидала, но коли так, то разговору быть.

Под куполами колоколен раздался веселый колокольный перезвон, возвещая о прибытии царской особы в Лавру. Патриарх Иоаким уже встречал ее у входа в храм.

«Все-таки старик переступил через себя», — думала она, ступая по каменным дорожкам монастыря. Ему пришлось смириться, и дело не в том, что она стала чеканить собственную монету, и не в успехе Крымской кампании князя Голицына. Она нужна ему в борьбе с ересью, пока братец Петруша занят постройкой своих корабликов. Ересь Аввакумова захлестывает государство и уже докатилась до Москвы, охватив при этом Дон и Тобольскую губернию. Эти мысли терзали Софью, не давая покоя ни днем ни ночью.

Патриарх, в знак приветствия, протянул руку царевне и обратился с вопросом:

— Здорова ли, матушка царевна?

Софья слегка опустила голову, скрывая легкую улыбку. Сейчас, когда Нарышкины с приближением совершеннолетия Петра вновь обретали свою силу, ей необходимо было окружение верных и более мудрых людей, каким и являлся патриарх.

Софья оглядела золоченые купола собора, перекрестившись, приложилась губами к кресту в руках патриарха и медленно прошла в храм.

— Помолимся вместе, владыка, а после дела наши мирские обсудим.

Владыка, не скрывая улыбки, согласился и добавил:

— Не ожидал тебя здесь увидеть, царевна. Словно кошка черная меж нами пробежала. А вере истинной с того разорение.

Софья склонила голову и лукаво улыбнулась:

— Я тебя тоже не ожидала увидеть, владыка. Про веру ты правду сказал. Сколько же пожарищ народ, одурманенный еретиками, примет. Сколько душ невинных сгорят в сатанинских ладьях.

Иоаким перекрестился:

— Согласен я с тобой, матушка царевна. Много ереси в земле нашей.

— Взять Тобольский уезд, так, почитай, сколько душ монах раскольник Даниил на реке Березовке в небо увел. Не успели стрельцы до пустоши добраться, предупредили раскольников. Везде у них свои люди, как паутиной державу нашу опутали. Воевода-губернатор не узрел близ себя предательства. А куда смотрел воевода? За карманом своим смотрел.

В глазах патриарха блеснули маленькие капельки слез. Ему стало нестерпимо больно за эти несчастные души невинно сгинувших женщин и детей.

— Была б моя воля, самого в тот корабль огненный загнал и спалил бы заживо, — с горечью произнес патриарх.