— Пистолет есть и у меня. Именной, — сообщила доктор Голубец. — Я полковник медицинской службы…

Михаил Михайлович аккуратно прикрыл за дамами и за собой дверь.

Тенька перепуганно спросил:

— А разве Михаила Аркадьевича арестовали?

— Что за чушь! Подпоручик Куликов на своем посту… Тень Ресницын! Забудь безобразную сцену, невольным свидетелем которой ты стал.

— Ладно, — сказал Тенька, хотя знал, что не забудет. — А у вас… правда есть пистолет?

— Разумеется… Надеюсь, он никогда не пригодится…

Прошло еще несколько дней. Страх высоты не оставлял Теньку. Но сейчас Тенька уже не очень страдал из-за этого. Надеялся: «Может, и правда все это пройдет…» Более серьезной была другая забота. Вернее, печаль. Никуда не денешься — скоро Кабул уедет в северный город Юхту.

Конечно, сейчас не прежние времена. Есть мобильная связь, можно видеть друг друга на экране. Но все равно это не то, когда сидишь рядом в Кокпите, когда тянутся от одного к другому теплые струнки…

Впрочем, сам Владька не очень грустил. Или, по крайней мере, не показывал грусти. Ведь радость его была больше печали. Он почти не говорил об отъезде: может быть, боялся сглазить подкатившее счастье. Только однажды он спросил:

— А когда сестры — не просто сестры, а близнецы, они ведь совсем одинаковы, да?

В тот момент были в палате у Кабула несколько человек. Не только Тенька, Шурик и Егорка, а еще Эвелина Полянская и Данька Сверчок. Все поняли осторожный вопрос Владика Свирелкина. А ответила Эвка:

— Конечно. Они очень похожи…

«Мы не умрем…»

Еще через несколько суток на Косе спилили тополя. Ночью. При свете фонарей. Случайные свидетели говорили, что работало два десятка дюжих мужиков в масках и охраняли их другие мужики — в камуфляже и с погонами.

Наутро поднялся большой шум. На Косе собрался митинг. Днем об этом сообщили в передаче городских новостей, и выступил даже сам Блондаренко — глава Айзенверкенбаума. Он утверждал, что не знает, чьих это рук дело.

— Возможно, это сделали те, кто рассчитывал прибрать себе Косу и не сумел. Так сказать, акт мести…

— А почему там была полиция? — спросил ведущий.

Мэр вскинул ухоженную седую шевелюру:

— Попрошу не задавать провокационных вопросов!

Вскоре на Косе, среди поваленных тополей, появились пикеты студентов. Казалось бы, откуда они в дни каникул? Но собрались. Зачем? Чтобы выплеснуть возмущение против городской власти и одуревших собственников? Не только. Сразу кто-то сказал, что Аллея Ветеранов должна быть посажена вновь. Немедленно. Здесь были студенты Сельхозакадемии. Они объяснили, что если крупные сучья только что спиленных тополей вкопать в почву, они пустят корни и вскоре выбросят ветки.

Нашлись спорщики. Стали объяснять, что сучья отрастают, если их посадить весной, а сейчас… сами понимаете…

Но спорщиков отодвинули.

— Отрастут… — с непривычной ноткой сказал Виталя. — Назло всем гадам.

— Потому что рядом Колесо Гироскопа? — шепотом спросил Тенька.

— Не только… Потому что мы все вместе.

Теньке мама заявила категорически:

— Не вздумай соваться на Косу! С тебя только вчера бинт сняли.

Тенька сказал:

— Все равно пойду. Можешь выдрать как сидорову козу…

— Заранее? Или потом?

— Лучше потом…

— Хорошо… К ужину чтобы был дома!

— Мам, я тебя люблю!

— Убирайся…

На Косе шли споры: зачем властям понадобилось спиливать тополя теперь? Ведь Коса уже принадлежала Институту. Одни говорили, что это месть. Другие объясняли, что у властей такая «фобия»: чиновникам за каждым большим деревом чудится террорист с автоматом и взрывчаткой. Но говорили и о посадках. Посадками распоряжался рыжий студент Артур. Всем желающим раздавали ножовки и лопаты. Пришли ребята из Карпухинского и Макарьевского дворов (кто никуда не укатил на лето). Пришла Изольда Кузьминична — в розовых брючках и кокетливой косыночке. Попросила Артура:

— Лопаточку, пожалуйста. У меня есть опыт огородной работы.

— Извольте, сударыня…

— Гы… — сказал стоявший неподалеку ее недруг Жох. Но не громко и не сердито…

Пришел даже Кабул. То есть Владик Свирелкин. Эсфирь Львовна отпустила его на полчасика, только позвонила Витале и просила «присмотреть». Владик и Тенька вместе подошли к Артуру за лопатами.

— Работайте, тополята, — очень серьезно сказал тот. — Делайте будущее…

Копать было трудно, особенно маленьким, вроде Егорки. Однако находились помощники. Парни с крепкими мускулами перехватывали лопаты у «тополят». Скоро между разлапистых пней темнели узкие ямы для стволов-саженцев. Стволы были высотою метра два, а толщиной с тонкое бревнышко. Между ними ходили Сима, Лиска и песий подросток Бумс. Одобряли работу…

Вновь посаженных топольков оказалось больше, чем прежних деревьев. Некоторые студенты и ребята вкопали еще саженцы от себя. Отрастут — будет аллея гуще прежней…

— А это вот дерево деда… — Шурик Черепанов похлопал по тонкому серо-зеленому стволу. — Я его отпилил от того, которое тоже было его… Пускай дед больше не расстраивается. А то он чуть не плакал, когда звонил сегодня. Ему кто-то из друзей сообщил утром, и он… прямо весь не в себе…

— Позвони ему сегодня же, — посоветовал Тенька.

— Конечно…

— И передай привет, — попросил Владик Свирелкин.

Студенты говорили, что придется снова оставлять здесь дежурные группы.

— Институт наймет охрану, — сообщил Виталя.

— Хорошо бы с берданками, — сказал рыжий Артур.

— Лучше с пулеметом, — посоветовал неулыбчивый Егорка Лесов. Оказавшийся рядом подпоручик Куликов показал ему кулак.

Прошло еще два дня. Утром у Теньки появился Шурик. У него были красные глаза. Шурик встал в дверях, прислонился плечом к косяку. Хрипловато проговорил:

— Дед умер…

— Господи… — сказал Тенька. Так говорила мама в тяжкие моменты. Помолчали. Тенька спросил:

— Почему?

— Сердце, наверно… Когда узнал про тополя, оно не выдержало… А может, просто возраст…

«Да, против возраста не попрешь…» — подумал Тенька. Но сказал:

— Нет, это из-за тополей…

Шурик шевельнул плечом.

— Хорошо, что книгу успел закончить… Мы сейчас с мамой едем в Заводоохтинск…

— Шур…

— Что?

— Я не знаю, что сказать…

— А что тут говорить? Ничем не поможешь… Ты расскажи ребятам. Они были его друзья…

— Да…

Днем ребята понуро сидели в Кокпите. Виталя иногда трогал гитарные струны.

Тополек — тонкий очень,
Кто срубил — не поймешь.
Он лежит на обочине,
Как убитый Гаврош… —

угадывались слова.

Тенька подумал, что слова не очень подходящие. Дед-Сергей был совсем пожилой и седой, а Гаврош — мальчишка. Но Данька Сверчок вдруг сказал:

— Я как-то заходил к Черепановым, книжку Шурику относил. Он мне показал фотографию в рамке. На ней мальчик — маленький и худой, вроде Егорки. На турнике. Одной рукой держится за перекладину, а другой ухватился за трусы, чтобы не съехали. Смешно так. И дырка на майке…

Семилетняя Женька Черепанова (ее не взяли в Заводоохтинск) насупленно объяснила:

— Папа говорит, что это ужасно старая фотография. Тогда не было еще даже спутников и космонавтов… А дедушка там, будто мальчик сегодня…

— С ума сойти… — сказала Эвка Полянская.

— Ничего не сойти, — сердито возразил Игорь Лампионов. — Это закон природы. Сначала человек — ребенок, потом — взрослый, потом — старик, потом умирает. Так бывает со всеми…

— Фиг! — вскинулся Егорка Лесов.

Все разом глянули на него. Егорка сидел на краю верстака и смотрел прищуренно, как сигнальщик на торпедном катере. В дальнее пространство.

— Мы не умрем, — сказал он этому пространству. — Или… по крайней мере, будем жить до ста лет. Назло им…

Все одобрительно молчали. В самом деле, живут же некоторые люди до ста лет. А это все равно что вечность…

Ночью рухнул небоскреб Зуб. Рокот прошел по измученному жарой бетонному городу. Конечно, не все сразу поняли, что случилось, но утром Айзенверкенбаум ахнул.

Зуб обрушился аккуратно, словно не хотел нанести вред окружающим кварталам. Он как бы ушел в себя, втянул внутрь обвалившиеся стены и перекрытия. Днем над развалинами висело седое облако цементной пыли. Высоченное, как атомный взрыв. По берегам пруда стояли толпы. Выли пожарные сирены, хотя огня не было. Кричали в мегафоны ментухаи — требовали разойтись (а что еще они могли требовать?).

Тенька пришел на Косу вместе с Кабулом — забежал в Госпиталь и упросил отпустить Владика Свирелкина с ним хоть на полчасика. Посмотреть! Ведь не каждый день рушатся в городах дома-гиганты! На полчасика отпустили. Тенька и Владик стояли среди множества людей и рассуждали: отчего такое произошло?

— Я же говорил: это должно было случиться, — с некоторой важностью сказал Тенька.

— Тектонический сдвиг?

— Может быть…

— Или террористы?

— Вот уж нет! Никто не слышал ни одного взрыва. Только такой звук… будто урчание в брюхе у чудовища… Владька, да Зубу просто незачем было стоять!

— Как это незачем?

— Ну, он же был не нужен ни городу, ни себе! Никто в нем не жил. Только сперва мой Народец, а потом ты и Свир. Народец улетел, Свир пропал, ты ушел. Такие громадные дома, наверно, не приспособлены к пустоте.

— В них смещаются Конфигурации пространств! — сообразил Кабул. Вообще-то он в последнее время не думал о Конфигурациях, он думал о тете Оле Свирелкиной. («Мама, вы правда похожи?» — «Как две капли!») Но сейчас опять вспомнил о Пространствах, потому что было в этом объяснение.

— Наверно, — согласился Тенька. Хотя у него зрело еще одно понимание причины.

Тенька проводил Владика в госпиталь и вернулся на Косу. И пробыл там долго.

Цементное облако выглядело седым лишь с утра. Потом оно сделалось желтым от солнца, словно излучало зной. А затем стало сизым. Потому что появилось другое облако — тоже сизое, кучевое, громадное. Оно закрыло солнце. В облачных провалах проскакивали бесшумные молнии. Никто не испугался подкатившей грозы, она обещала прохладу. Но когда грянул отвесный ливень, все бросились кто куда. Даже храбрая полиция…

На Косе было много знакомых и незнакомых ребят, и теперь все кинулись во дворы, а оттуда в свои подъезды или под навесы. Тенька помчался не домой и не в мамину вахтерку. Ближним укрытием был Кокпит. Дверь стояла раскрытой — спасайтесь, люди. И Тенька думал увидеть в дворницкой немало народу, но оказалось — никого, кроме Витали. Он хладнокровно ремонтировал автоматический мусоросборщик собственной конструкции. Торчать на берегу и долго разглядывать рухнувший Зуб он, видимо, считал пустым занятием, поэтому не попал под ливень. Известно, что Виталя ко всему относился философски и промокшему до нитки Теньке сказал:

— Ты немножко сырой. Скидывай фрак и панталоны, пусть высохнут. А тебя надо прогреть изнутри…

Тенька постукивал зубами. Он вынул из кармана мобильник, подышал на него. Тот (мокрый, но «живой») отозвался трезвоном.

— Да, я… Ну, ничего не случилось! Я у Витали, он отогревает меня изнутри…

— Скажи, чтобы отогрел и снаружи. Подзатыльником.

— Вить, мама просит дать мне подзатыльник…

— Обязательно.

— Мам, он говорит, что обязательно!

— Высохнешь и марш ко мне в вахтерку! Я отогрею тебя окончательно.

— Ладно!

Гроза постепенно утихала.

Тенька стащил с себя облепивший его костюмчик с корабликами, развесил на протянутой вдоль стены веревке. Снова стукнул зубами. Виталя набросил на него свою куртку с надписью «Чистота — путь к социализму». Налил в глиняную кружку горячий чай. Тенька закутался, обнял кружку ладонями, сел на верстаке по-турецки и благодарно задышал. И сказал между глотками:

— Мы с Владиком говорили про причины. Из-за которых рухнул Зуб.

Виталя отозвался (опять же философски):

— Все про это говорят…

— Но никто не знает настоящих причин…

— А ты знаешь? Изложи.

Тенька изложил. Про тектонический сдвиг. Про безнадежную пустоту, когда исчезли Народец, Свир и Кабул. Про сдвиг Конфигураций…

— Наверно, все это вместе… Но я знаю еще одну причину.

— Давай, говори, — потребовал Виталя. Не поймешь, с капелькой насмешки или совсем всерьез.

— Мне кажется, дело в Колесе…

— Это как?

— Ну, смотри… Если прикинуть, куда направлено ребро Колеса, оно ведь идет как раз к Зубу. Невидимое, но все равно… оно где-то там… Я думаю, что Зуб незаметно оседал и наконец коснулся колесного края нижней частью. Ну и вот…

Виталя сказал совсем уже серьезно:

— Объяснение не хуже других… А Шурик бы еще добавил…

— Что добавил? — встревожился Тенька.

— Он сказал бы, что Зуб осел в землю, когда умер дед…

Тенька поставил кружку. Осторожно спросил:

— А может, и правда?

— Может… Земля все сильнее реагирует на всякое зло, которое творят люди.

— Дед-Сергей ничего плохого не творил!

— С ним сотворили. Довели человека…

— Гады…

— Да… Кстати, в Институте решили открыть новую кафедру. Для изучения горьких взаимосвязей.

— Чего? — почему-то испугался Тенька.

— Ну, я же объяснял столько раз! Вот смотри. Под столицей рубят старинный лес, а на шоссе — свалка из десятков автомобилей. Завод спускает в заповедное озеро отходы, а на Транссибе летит с откоса состав — дрогнула насыпь. Менты разгоняют студенческий митинг, а в Белом море гибнет сухогруз… Еще одна страна испытала атомную бомбу, а над Европой дикая жара… Кстати, в это же время в Южной Америке жители мрут от небывалых морозов… И никто не понимает взаимосвязей таких событий. А это вздрагивает матушка-планета. Может, надеется, что люди очнутся…

Тенька скинул куртку. Покачал ногами. Допил теплый чай.

— Вить… но мы же посадили тополя. Это хоть что-то… против вырубки леса…

— Если смотреть философски, то да… Дед-Сергей говорил, что на вас вся надежда.

— На кого на нас?.. — Тенька смущенно съежил голые плечи.

— Он сказал, на «тополят». Вроде тех, кто в здешних дворах.

— Ну и на тебя тоже, — буркнул Тенька, чтобы скрыть смущение.

— Ну да! Алена говорит, что я все еще дитя…

— А когда вы поженитесь?

— Она сказала: «Когда поумнеешь».

— Ей мало, что ли?! — возмутился Тенька. — Ты и так…

— А она говорит: «Пока еще не так…»

— Женская логика!

— Да. Ужас… Кстати, об ужасах. Тень, я должен тебя предупредить…

— Чего еще? — опасливо спросил Тенька.

— У меня тут появился жилец. Когда увидишь, не верещи и не падай в обморок… Подожди, я сейчас.

Виталя сходил за перегородку и вернулся с тарелкой. На ней стояла перевернутая литровая банка. Виталя поставил тарелку в метре от Теньки. Под банкой, среди хлебных крошек… «Ма-ма-а..!» — Тенька слетел в верстака. И… замер на четвереньках. И медленно встал. Таракан под банкой самодовольно шевелил усами. Он был крупный, солидный, сытый…

— Ну, не могу же я прогнать его на все четыре стороны, — виновато сказал Виталя. — Я нашел его у входа в подвал… Он ведет себя как ручной…

В первый миг Теньке показалось, что он сделался голый и его облепила сразу тысяча тараканов. Он дернул кожей, как корова, прогоняющая слепней. Но… не завизжал. Тараканы осы?пались. Остался лишь тот, под банкой. Он, в общем-то, был не страшнее жука, которого однажды на Косе показал Теньке Шурик. Какая разница?

Тенька поднял банку (так саперы снимают крышку с откопанной мины). Таракан — подумать только! — сел на задние лапки и насторожил усы. Как антенны! И Тенька… да, он отставил банку и положил мизинец на край тарелки.

Таракан подумал, подошел и влез на мизинец. Каждая клеточка организма замерла в Теньке. Но это было последнее замирание. Почти сразу Тенька понял, что не боится. Так же, как никогда не боялся бабочек, гусениц и божьих коровок.

Таракан щекочуще перешел с мизинца на тыльную сторону ладони. Потом на запястье. И еще выше. Двинулся к локтевому сгибу.

— Глазам не верю… — выдохнул Виталя.

— Это мой таракан, — с легкой гордостью сообщил Тенька.

— Почему твой?!

Краем глаза наблюдая, как таракан подбирается к плечу, Тенька рассказал про спасение «этого зверя».

— Ушам не верю. И глазам… — повторил Виталя. — Слушай, а ты правда не боишься?

— Не-а… — Таракан устроился у Теньки на плече с видом альпиниста, покорившего вершину.

— Его зовут Трешкин, — вдруг сказал Тенька.

— Почему Трешкин?!

— Понятия не имею… Так придумалось… Виталь, у меня еще одна мысль… не отвязывается…

— Излагай, — суховато сказал Виталя.

— Про Колесо…

— Я догадался.

— Раз оно такое… волшебное… и могучее… Нельзя ли его приспособить для медицины? Чтобы лечило все болезни у всех людей? А то вон сколько всяких несчастий…

— Великое Колесо Мироздания приспособить… — хмыкнул Виталя.

— Ну, я не так сказал… но…

— Нельзя, Теньчик, — устало выговорил Виталя.

— Почему?!

— Оно здесь перестало работать…

— Как? — обмер Тенька. — Не движется?!

— Полоса движется. Но стена ничего не пускает в себя… Я пробовал недавно. Несколько раз…

— Что пробовал? — потерянно переспросил Тенька, хотя сразу все понял.

— Ну, например… положил монетку, потом карандашный огрызок. А еще — стручок от акации… и даже полудохлого комара. Все это подъезжает к бетону и остается на месте…

— Почему?

— Тень, ну откуда я знаю?.. Кто может понять, о чем думает Великое Колесо… Может, спохватилось и решило, что не его это дело — заниматься лечением всяких мелких тварей на планете Земля. У него сверхкосмическая задача: хранить устойчивость Всемирной Оси…

— Разве одно другому мешает? — обиженно спросил Тенька.

— Кто знает… Вдруг втянется на Колесе в другое пространство семечко от клена, а там — бац, и вспышка сверхновой звезды! Или «черная дыра», в которую провалятся несколько галактик…

— Ну и фиг с ними, — сумрачно подвел итог Тенька. Но, кажется, с некоторой опаской.

— Тебе «фиг», а тем, кто в них обитает…

Тенька подумал:

— А тогда зачем оно спасло Лиску?

Виталя развел руками:

— Опять же — кто его знает? Может, решило сделать подарок.

— Кому?

— Ну, не мне же! Жителю Земли по имени Тенька Ресницын…

— С какой стати? — не поверил Тенька.

— Наверно, возникли особые условия. Колесо решило, что Тенькина радость укрепит Всемирную Стабильность…

— Ну тебя… — выдохнул Тенька.

— Такая у меня гипотеза… Знаешь, что такое гипотеза?

— Знаю… А почему тогда Колесо спасло еще и Трешкина?

— Трудно сказать. Может быть, просто по инерции…

«Повезло Трешкину», — подумал Тенька. Он двумя пальчиками снял таракана с плеча и посадил на тарелку. Сердито спросил Виталю:

— Ты так и будешь держать его под банкой?

— Нет, конечно. Выпущу. Пусть живет, где хочет… Может, он изменит развитие цивилизации на Земле…

— Как это?

— Вдруг найдет себе пару, и они положат начало новому тараканьему племени.

— Ну и что?

— Ну и то… Ты же знаешь, тараканий род в тыщу раз древнее человеческого. Вот проявит свои способности и захватит на планете все ключевые посты.

Тенька поразмышлял.

— Может, и хорошо, что захватит. Наверно, тараканы не станут вырубать леса…

— Тень…

— Что?

— Все-таки не надо так мрачно смотреть на мир… — попросил Виталя.