— Зачем? — спросил Куликов, придерживая Теньку за спину.

— Так полагается. Пока нет отца… и… такое правило…

— А где отец? — сказал участковый.

— Он в срочной командировке, — заговорила тетка в шарфике (словно посыпались оструганные кубики). — Но он поручил представителям опеки… то есть нам…

— Документы, — прохладным тоном проговорил подпоручик.

— Вот… Если вы нам не верите, то вот… — обиженно заговорила тетка без шарфика и вытащила из клеенчатой сумки какую-то бумагу. Куликов глянул в нее мельком.

— Здесь не сказано, что вы имеете право забрать мальчика…

— Но есть решение суда, что мальчик должен жить с отцом. А пока отца нет, сын побудет в больнице и приюте…

Несмотря на форменный сюртук, Тенька опять содрогнулся от озноба.

— Отец это знает? — без всякого выражения спросил подпоручик.

— Разумеется! — вскинулся бритоголовый. — Он вчера прямо на суде дал согласие…

— Документы…

— Какие «документы»? — скандально переспросил бритоголовый.

— Подтверждающие согласие отца, чтобы мальчик поехал с вами, — очень терпеливо разъяснил Куликов.

— Но вчера он сам…

— Документы…

— Вы препятствуете выполнению судебного решения, — увесисто проговорил бритоголовый. — Я сотрудник подразделения судебных приставов…

— Я препятствую нарушению закона, — утомленным тоном разъяснил участковый. — В дом, расположенный на вверенной мне территории, явились четыре человека, самовольно проникли в жилище гражданки Ресницыной, когда ее не было дома, и, не предъявив никакого ордера, решения или постановления, пытались увезти с собой больного мальчика. Данный факт можно расценивать как попытку похищения. Мальчик вынужден был спасаться бегством…

— Он причинил мне увечье! — неожиданно тонким голосом вскричал дядька в халате. И замахал кистью руки. На ней краснели два полукруглых отпечатка Тенькиных зубов. Среди собравшихся ребят послышалось хихиканье.

— Мальчик действовал в рамках необходимой самообороны, — со сдержанным удовольствием разъяснил подпоручик имперской правоохраны. — А вы подвергли его жизнь опасности, что я вынужден буду зафиксировать соответствующим актом…

— Фиксируйте, чем хотите. А мальчик поедет с нами! — заявил пристав. И потянул к Теньке растопыренные пальцы.

— Руки… — тихо сказал участковый. И сделал легкое движение ладонью. И слегка задел висевшую на брючном поясе маленькую желтую кобуру. И, видимо, совершенно случайно при этом расстегнулся замочек на кожаной крышке.

Бритоголовый быстро отдернул руку.

— Вы ответите… — просипел он. — За свой… поступок…

Михаил Аркадьевич снисходительно кивнул:

— Господин пристав, если бы вы знали, сколько раз мне приходилось отвечать за свои поступки… А вот и гражданка Ресницына…

Тенька увидел, как через двор спешит мама — с растрепанными волосами, в сбившейся косынке. Он толчком оторвался от Куликова и вцепился в маму.

— Ирина Матвеевна, — казенно произнес участковый. — В силу нестандартности обстоятельств я прошу вас быть сегодня рядом с сыном и не впускать в квартиру незнакомых людей, если они явятся без меня…

— Да, конечно. Я отпрошусь с работы…

— У вас есть номер телефона вашего мужа? Сотовый…

— Нет, он его сменил…

— А телефон предприятия, куда он уехал?

— Да-да… Я напишу… сейчас… Это ремонтный завод…

— Я сегодня на своем месте. Мой номер у вас есть. Если что — звоните сразу…

— Да… хорошо…

— Я вас провожу до подъезда. Чтобы забрать свой вицмундир…

Несколько часов Тенька и мама, обнявшись, провели на диване. За крепко запертой дверью. Почти все время молчали. В начале шестого позвонили в дверь Куликов и… отец. Оказалось, отец прилетел на заводском вертолете по звонку участкового. Как выяснилось потом, Куликов сообщил инженеру Ресницыну, что не может допустить прыганья мальчиков на двор с высоты шестого этажа. Это, мол, нарушает общественный порядок и нервирует жильцов на вверенной ему, участковому, территории… Теперь они шагнули через порог вдвоем. Отец посмотрел на Куликова и тихо спросил:

— Михаил Аркадьевич, ну а вы-то зачем? Я сам как-нибудь…

— Дак ведь служба… — деликатно вздохнул подпоручик.

— Михаил Аркадьевич… мы офицеры. Я даю слово, что не предприму… никаких действий…

— Ну и добро, — как-то по-простецки согласился участковый и шагнул назад. А перед тем как уйти, подмигнул Теньке.

Это подмигиванье не подбодрило Теньку. Он затравленно глянул на того, кто недавно был «папа», а потом стал «отец» или просто «он». И прежний — тот же, что в полдень — страх навалился на Теньку. И так же быстро исчез. Чего было бояться? Тенька знал, что делать! Снова засвистело в ушах.

Тенька опять ударил спиной балконную дверь и вскочил на перила. И вновь оказалась вокруг спасительная, нестрашная пустота. Но в тот же миг метнулась мама, обхватила его за ноги, стиснула…

Отец смотрел издалека. Сказал спокойно:

— Степан, не дури. Я не потащу тебя против воли… Ирина, где здесь писчая бумага?

— Что?.. Где всегда… — сбивчиво отозвалась мама. И сдернула Теньку с перил.

Но в комнату они не пошли. Смотрели, как отец взял с полки несколько чистых листов, сел к столу, поцарапал вынутой из-за пазухи авторучкой. Что-то бормотнул, пересел к столику с компьютером. Включил, защелкал клавишами.

Щелкал долго. Затем вставил бумагу в принтер. Принтер не хотел включаться, отец, кажется, чертыхался. Принтер загудел, выдал два листа. Отец перечитал, расписался. Все это — при общем молчании.

Один лист он сложил и убрал во внутренний карман. Другой положил на край столика.

— Ирина, возьми. Это заявление, что я не претендую на совместное проживание с сыном. Наверно, будет новая волокита в суде, но… что ж… — И резко встал. — А компьютер… извини уж… я скоро заберу, это мое имущество. В своей работе я без него как без рук… Через месяц я насовсем переезжаю в Светлокаменск.

— Бери, что хочешь… — сказала мама. Все еще с балкона.

Отец пошел из комнаты и обернулся на пороге. Зачем-то включил свет.

— Степан…

— Что? — дернулся Тенька. Отец смотрел непонятно. На бледной щетинке скул и на белесых ресницах от лампочек блестели искры.

— Ничего… — негромко сказал отец. — Смотрю… Да — сын… — И ушел.

Что-то нехорошо царапнулось в Теньке. Он чуть не заплакал. А мама в это время отчаянно читала оставленный отцом лист…

Через несколько дней отец в самом деле забрал компьютер. Вернее, прислал за ним своего помощника. Ну и пусть! Не надо никакого компьютера, ничего не надо, лишь бы с мамой!..

Несколько дней мама провожала Теньку в школу, встречала после уроков, хотя школа была рядом, на улице Розы Люксембург (кто это такая, Тенька не знал, но после встречи с «деревянными» тетками ему стало казаться, будто так зовут ту, что с шарфиком). Мама, наверно, боялась, что Теньку могут все-таки ухватить и сунуть в машину какие-нибудь представительницы или приставы. Ищи-свищи тогда…

Но никто, слава богу, второклассника Ресницына не похищал. Были какие-то новые разборки в суде или обошлось без них, Тенька не знал. Скоро все встало на прежние рельсы. Тенька понял это, когда мама повеселела, принялась по вечерам снова читать ему книжки и однажды вляпала крепкого шлепка — за невымытые тарелки (это во-первых) и за то, что опять не захотел стричься (это во-вторых).

— Ай! — Тенька весело подскочил…

Видимо, так устроена была Тенькина душа, что тяжкие октябрьские события забылись быстро и довольно крепко (ну, если не копошить нарочно память).

Лишь иногда, если слышался где-то похожий на неумолимые шаги деревянный стук, Тенька съеживался внутри себя.

И вот случилось это теперь на классном часе в третьем «Б»…

Что такое ЮЮ

Эти двое появились в сопровождении завуча Яны Константиновны. Ну, Яну, конечно, все знали, ничего хорошего от нее никогда не ждали, но и не очень боялись. Она была похожа на фрекен Бок из мультика про Карлсона. Оказалось, однако, что Тенька знает и двух других. Одна была та самая, «деревянная» с шарфиком. Правда, сейчас — не в шарфике, а в желтой косыночке на шее. Другую Тенька тоже помнил. Худая, с навороченными тяжелой грудой волосами морковного цвета. В узких блестящих очках без оправы. Она однажды беседовала с Тенькой в каком-то кабинете, и там ее очки отбрасывали колючие вспышки. «Ты должен понимать, Степа, что у папы тебе будет не в пример лучше…» — «Без мамы не будет лучше. Вы врете…» — «Почему ты грубишь?» — «А почему вы говорите ерунду? Без мамы не бывает лучше!» — «Папа найдет тебе специальную воспитательницу, гувернантку. Она будет заниматься с тобой, гулять, помогать учить уроки, заботиться о тебе…» — «Мама заботится! А эта гур… гувер… она чужая! Вы, что ли, ничуть не понимаете?!»

Очкастая инспекторша не выдержала:

— Зато она не пьет водку! А твоя мама… ей нужен медицинский контроль!

— Мама давно не пьет! Ни капельки! А ты дура!.. — Тенька выскочил в коридор, где ждала мама. Уткнулся лицом в ее шероховатое пальто…

И сейчас все это снова придвинулось, моментально прокрутилось в голове, как видеоролик…

А может, это не они? Просто похожие? Они там все похожи друг на друга. Будто манекены в ЦУМе. Только у манекенов красивая похожесть, а у этих — деревянная. В голосе, в движениях, в лицах…

Завуч и тетки плотно сели у доски. Зинаида Ивановна пристроилась у стола. Завуч снова поднялась.

— Тихо! — Все и так сидели тихо, но прикрикнуть все равно было надо. По правилам. — Ребята, сегодня у вас в классе гости…

«Чтоб они провалились», — мелькнуло у Теньки. Нарастало тоскливое, сосущее такое предчувствие беды. Он попытался проглотить его, будто кусок селедки, и закашлялся.

— Тихо… Гостей зовут Елена Евгеньевна и Маргарита Геннадьевна… — (Маргарита — в очках, вспомнил Тенька и съежил плечи.) — Они заняты очень важным делом, работают в органах опеки…

— Нефтью торгуют? — уточнил Витя Лампионов. Это был младший брат образованного шестиклассника Игоря Лампионова. Сам он тоже был образованный, победитель разных конкурсов, и Яна Константиновна отозвалась благосклонно:

— Нет, Витя. При чем здесь нефть?

— Но ОПЕК — это ведь международная организация по торговле нефтью? Или я ошибаюсь?

— Ты ошибаешься, Витя. Разговор идет не про ОПЕК, а про опеку. Про службу, которая занимается охраной интересов детей…

«Что им надо?» — толкалась в Теньке тревога.

Неожиданно встала очкастая Маргарита.

— Позвольте мне… Дети! Мы сейчас все вам объясним. Наша задача — защищать ваши права…

— Чего? — пискнула Танюшка Юкова, которая сидела рядом с Тенькой.

— Пра-ва… — блеснула очками Маргарита Геннадьевна. — Вам с первого класса объясняли, что у школьников есть обязанности: учиться, хорошо себя вести, слушаться старших. И это правильно. Но часто забывали объяснять, что каждый ребенок имеет права. На обеспеченную жизнь, на достойное обращение, на неприкосновенность…

— На что? — спросил любопытный Гарик Сорокин.

— На не-при-кос-но-вен-ность… Во все времена был обычай, когда взрослые наказывали детей болью. За всякие провинности били ремнями, палками, розгами… Считалось, что это помогает воспитанию. А на самом деле поселяло в детях забитость и отсутствие чувства собственного достоинства… Но сейчас новые времена, вы дети двадцать первого века. И в этом веке здравомыслящие люди пришли к выводу, что к детям следует относиться так же, как к взрослым. Никто теперь не смеет грубо обращаться с детьми, угнетать ненужными запретами, обижать и бить их… То есть у детей те же права, что и у взрослых…

Витя Лампионов поднял руку:

— Скажите, а почему тогда на улице можно быть только до десяти вечера?

Деревянная Елена Евгеньевна зашевелилась на скрипучем стуле.

— Ну… это временное явление. В целях вашей же безопасности…

— А выбирать Регента дети теперь имеют право? — не отступал маленький Лампионов.

Очкастая Маргарита сдержанно сказала:

— Мальчик, подожди… Мы говорим не о политике, а о воспитании в семье и школе. О том, что сейчас принимаются законы, по которым никто не имеет права унижать вас, ограничивать ненужными запретами, лишать компьютера, ставить в угол, бить вас…

— А если не ремнем, а просто рукой по шее, это можно? — спросил с задней парты круглый и неторопливый Костик Лопухин.

— Ни в коем случае! Вы должны в таком случае немедленно сообщать в органы опеки, учителям или в милицию… то есть в полицию.

— И что потом? — спросил обстоятельный Лопухин.

Маргарита четко разъяснила:

— Родителей, которые применяют недозволенные приемы воспитания, могут лишить родительских прав, а детей направить в специальную патронажную семью или в детский дом…

— В-вот радость-то… — сказала сосед Лопухина Стасик Важейко.

— В детских домах Империи создаются все условия для счастливой жизни и учебы, — сообщила, не вставая, Елена Евгеньевна. И деревянными пальцами потрогала на шее косыночку.

Стасик Важейко — худой и лохматый — встал. Он слегка заикался и тем не менее любил выступать.

— Вчера б-была п-передача. Про большую с-семью. У них пятерых ребятишек забрали в детдом. Но не потому, что их били, а потому, что нечем было платить за квартиру…

— Важейко, сядь! — велела завуч Яна Константиновна.

— П-почему «сядь»? Я не все сказал… Старшие мальчик и д-девочка через три дня сбежали из детдома и рассказали, что мальчика воспитательница излупила веником в туалете, а д-девочку… б-большие мальчишки затащили под одеяло и…

— Важейко, сядь!

— Яна Константиновна, вы ограничиваете право школьника на свободу высказываний, — невинным голосом заметила Зинаида Ивановна. Ей полагалось бы бояться завуча, но она не боялась, потому что все равно собралась увольняться.

Маргарита Геннадьевна покивала, чуть не уронив очки:

— Бывают ошибочные передачи. Телевидение — источник ложных слухов. Детям вообще не следует смотреть его.

— А как же права? — спросил Витя Лампионов.

— Вот о правах мы и говорим. О том, что никто не может обижать детей, заставлять жить в бедности, принуждать к работе, подымать на них руку… Чтобы бороться с этим, создаются во всем мире специальные суды, которые подчиняются только Организации Объединенных Наций. Больше никому — ни президентам, ни регентам, ни правительствам. И называются они «Ювенальная юстиция». «Ювенальная» — значит «детская», а «юстиция» — это «судопроизводство». Суды на защите нового поколения. Именно они стоят на страже прав детей…

— А если дети не хотят? — осторожно спросила Танюшка Юкова и быстро глянула на Теньку. Она, видимо, кое-что слышала про его семейные дела.

— Судьи лучше знают, что нужно детям, — разъяснила Маргарита и вдруг улыбнулась. Словно в древесном стволе появилась поперечная щель. — Ювенальная юстиция помогла уже тысячам и тысячам ребят и родителей во всем мире. Эти люди благодарны ей и называют ее по-родственному — «Ювеналка». Или сокращенно — ЮЮ…

Теньке помолчать бы, съежиться посильнее и не обращать на себя внимания. Мало ли что… Но он не имел права предать кошку, которая, может быть, бродит где-то и ждет встречи с ним, с Тенькой… Он звонко сказал, не вставая:

— Ю-ю — это кошка.

— Что? — Маргарита наконец уронила очки. И подхватила их на лету.

— Это кошка, — отчетливо повторил Тенька и встал. И засвистело в ушах, как тогда, на перилах балкона. И опять отлетела боязнь. Потому что, если появляется перед тобой такое вот гадство, нету сил молчать. — Это кошка из рассказа писателя Куприна. По имени Ю-ю. Такое хорошее имя… А ваша Ювеналка — она наоборот. Она… фашистская. Потому что отбирает ребят у матерей…

Завуч Яна Константиновна возмущенно втянула в себя воздух:

— О-а-ахх… Ресницын!

— Ничего, ничего, — спокойно отозвалась Елена с косыночкой на деревянной шее. — Я помню этого Ресницына, он проходил через нас… Гипертрофированная привязанность к ущербной матери. — И повернулась к Маргарите: — Вы ведь помните ту особу с деформированным фейсом?

Маргарита часто закивала…

Тенька понял не все. Но слова «деформированный» и «фейс» были знакомы. Упругая сила вытолкнула Теньку из-за стола. Как тогда, с перил на доску. Он дернул с крючка рюкзак. И пошел сквозь тишину к двери. На пороге рванулась обида. За маму, за пушистую Ю-ю, за себя… Не целясь, он запустил рюкзаком в ту сторону, где на фоне окна темнели «деревянные» тетки. И побежал по коридору.

Тенька не знал, что теперь будет. Однако не очень боялся. То есть боялся, но не за себя, а за маму. Сейчас ей позвонят, вызовут в школу, наговорят всякое. Могут довести до слез…

У мамы был свободный от работы день, и она, видимо, пошла в магазины. Тенька выдернул и спрятал за штору штепсель телефона. Но ведь могут позвонить по сотовому…

Двигаясь, как в тугой воде, Тенька снял форму, натянул привычный комбинезон, сел у окна и стал ждать. И ждал долго.

Мама позвонила. На чахленький Тенькин мобильник, который запиликал в кармане брошенных на кровать брюк.

— Ты где?

— Дома… — буркнул Тенька.

— Почему не работает домашний телефон?

— Отключился…

— Иди ко мне на вахту.

— Разве ты на дежурстве?

— Да, попросили. А с поста меня вызывали в школу. Пришлось на целый час запирать вахтерку… — Мамин голос был очень неласковый. Ну, что поделаешь… Лишь бы скорее все кончилось…

До вахтерки три минуты ходьбы. Тенька потянул железную дверь, встал на пороге. Мельком увидел на стуле свой рюкзак (значит, маме отдали!). Мама встала перед Тенькой. Волосы не закрывали шрам, он был сейчас пунцовым.

— Ну?

— Че… — сказал Тенька.

— Достукался?

— До чего? — спросил Тенька. И подумал: «Пусть ругает, лишь бы не плакала».

— До неуда по поведению за четверть.

— Подумаешь. Не смертельно, — буркнул Тенька.

— За что ты назвал инспекторов опеки фашистами?

— Потому что они такие. Они… те самые, что были тогда…

— Вот именно… И знаешь, что сказала мне инспектор Елена Евгеньевна Панина? «Вы, гражданка Ресницына, добьетесь в конце концов, что снова встанет вопрос об изъятии вашего сына. Если не нужен отцу, пойдет в приют…»

Ужас накатил на Теньку. О такой опасности он до сих пор не думал. А ведь могут! И тогда что? Снова трамплин в пустоте?

Мама угадала его мысль.

— И не надейся кого-то испугать своими прыжками. Этим людям наплевать, разобьешься ты или нет. Им главное — выполнить инструкцию… Зачем ты бросил в них рюкзак?

— А потому что…

И Тенька замолк. Как скажешь — почему? Повторить их гадские слова про мамино лицо? А она потом полночи будет всхлипывать в подушку? Или (даже подумать страшно) опять пойдет за четвертинкой?

— Потому что… терпение лопнуло.

— Вот как? — спросила мама с ехидцей. Ну, если такой тон, значит, вплотную беда пока не подошла, не будут завтра отбирать у нее Теньку. И он повторил уверенней:

— Да. Лопнуло…

— Оно окончательно лопнуло у меня, — сообщила мама. Открыла хлипкий фанерный шкаф и достала плетеный ремешок с узорчатой пряжкой. Тот, которым подпоясывала нарядное вязаное платье. — Снимай штаны…

Раньше такого не случалось. Бывали шлепки, но чтобы вот так… Ну и ладно! Когда-нибудь такое случается с каждым. Это Виталя однажды объяснил ребятам. Они в дворницкой обсуждали печальный случай с братьями Лампионовыми. Их папа, проректор Торгового института, застал Игоря и Витю за компьютером, когда те на специальном сайте разглядывали весьма раздетых красавиц.