— Я ему о правах человека, а он… — угрюмо пожаловался Игорь. Без стеснения. Люди все были свои.

— Ко всему надо подходить философски, — сказал Виталя. Игорь, видимо, знал, что такое «философски», а Витя, трогая поясницу, спросил:

— Это как?

— С пониманием законов природы и общества. По этим законам почти каждый хомо сапиенс в детстве хотя бы раз получает крепкую трепку, без того не проживешь. Иначе жизненный опыт останется неполным…

Тенькин жизненный опыт ожидала полнота.

— Я жду, — ровным голосом напомнила мама. И сложила ремешок вдвое.

Ну, что же. Все-таки это не самое страшное: ни слез, ни ювеналки… Тенька шевельнул плечами. Лямки упали с плеч, похожие на мешок штаны съехали до пола. Тенька переступил через них. Одернул майку, взялся за резинку плавок, глянул исподлобья:

— Их, что ли, тоже?

— А как же, — сухо сказала мама.

Ладно, пусть… Сильно лупить все равно не станет. И большого смущения не было. Подумаешь, не видала его, что ли, мама без штанов!

Тенька кивнул на дверь комнатки, в которой стояла раскладушка:

— Пойдем туда…

— Это зачем?

— Тут все видно в окошко со двора…

— И пусть видят!

— Да? А если кто-нибудь наябедничает ювенальщицам? Те скажут, что ты издеваешься над ребенком. И вот тогда уж меня точно в приют…

Тенька вдруг подумал, что мама может ответить: «И на здоровье. Зачем мне такой непутевый сын?» Это будет не по правде, а сгоряча, но тут уж он точно разревется…

Ничего такого не случилось. Не успело. Дверь быстро отъехала, на пороге появился Виталя. Как всегда круглый, улыбчивый, в холщовой куртке с белой нашивкой на левом боку. На ней — черные слова: «Чистота — путь к социализму». Виталя объяснял, что это фраза из одного старого фильма.

— Матвеевна, дело есть, — сказал Виталя.

— Подожди. Сначала разберусь с этим паршивцем.

— Потом будет поздно. Паршивец пострадает ни за что…

— Как это «ни за что»?

— Он тебе не объяснил, почему случился скандал?

— Лопнуло, говорит, что-то у него…

— Выйдем, — увесисто сказал Виталя.

Мама велела Теньке: «Стой на месте!» — и вышла с Виталей за дверь.

Тенька топтался на половицах, теребил подол майки и прислушивался. Но что услышишь через прикрытую железную дверь.

Наконец дверь отъехала. Возникла мама. Сердитая, но не по-настоящему. Подергала волосы, закрывавшие левую щеку. Сказала:

— Бестолочь…

— И вовсе не бестолочь… — пробормотал Тенька.

— Самая настоящая. Почему сразу все не объяснил? Про их слова.

— Ага… а ты бы потом до утра хлюпала в подушку.

— Все-таки придется выдрать…

— Ну, давай. Только вон там, за дверью…

— Дурень… Ну ладно, ты вскипел благородным гневом. А зачем было швырять рюкзак в опекунских инспекторш?

— Да он как-то сам… швырнулся. Не в них, а просто… в пустоту…

— У тебя в голове пустота… Помру я из-за тебя…

— Не надо. Лучше отлупи.

Мама покачала ремешком, который все еще держала в руке. Повесила его в шкаф.

— Раздумала? — сказал ей в спину Тенька. — А то давай. Виталя говорит, что это все равно бывает, хоть раз в жизни. По закону природы…

— Виталя умный человек… — Мама прикрыла дверцу и оглянулась.

— Да… Мама, а что он тебе сказал?

— Что было, то и сказал…

— А откуда он узнал?

— Сам спроси…

— Пойду спрошу… Можно уже надеть штаны?

— Нельзя.

— Значит… еще не раздумала?

— Просто я не могу больше видеть тебя в этих обносках.

— Так и ходить без штанов, что ли?! — взвыл Тенька, вцепившись в полол майки.

— Не скандаль. Сейчас дам летнюю обновку. Не надо было бы за твою вредность, да ладно уж…

Сиреневый Тенька и компания

Мама снова сходила к шкафу. Положила на стол прозрачный пакет. Выдернула из него что-то похожее на сиреневый флаг. На пластиковых плечиках провис маленький костюм.

Цвет его был удивительно звонкий. Не лиловый, не фиолетовый, не синий с красной примесью, а именно сиреневый, как у свежих цветущих гроздьев — чистый, весенний.

Блестели латунные пуговки с отчеканенным узором. Похоже, что якорьки, но сразу не разберешь. Зато отлично видны были вышитые кораблики. Два маленьких — внизу на шортах, и один побольше — спереди, на рубашке. Кораблики были с узорами на бортах, с длинными флагами и круглыми парусами. На таких Магеллан ходил вокруг света…

— Ма-а… откуда? Ты же говорила, что еще не дали зарплату!

— Отец прислал… Не морщи нос!

Но она опоздала, Тенька сморщил. При упоминании об отце сразу все тускнело. И сейчас…

— Ты совершенно ненормальный! Ну, не он же шил это. Просто выбрал в магазине и велел шоферу отвезти на почту…

— Ага, шоферу… Небось той самой…

— Не мели чушь! Нет у него никакой «той самой». Съездил бы к нему, убедился бы на месте…

— Больно надо…

— В конце концов, эта посылка — просто выполнение условий. Отец обязан помогать, раз я отказалась требовать алименты…

Тенька раздумчиво потерся ухом о плечо. Шмыгнул ноздрей. Тогда, мол, так и быть, не буду морщиться. Тем более что костюм был замечательный. Сразу видно — невесомый, как мотыльковые крылья. Ох и здорово будет носиться в нем по дворам и переулкам!

— Надевай…

Тенька натянул штаны и рубашку, почти не ощущая материи. Мама подтолкнула его к узкому пятнистому зеркалу на дверце шкафа. Тенька увидел себя будто сразу и подросшим, и похудевшим. Жаль, что загара нет, ну да это поправимо… Он дурашливо покрутился, взявшись пальчиками за кораблики на штанах. А кораблик на груди погладил, как бабочку.

— Клево…

— Ну вот. А ты фыркал… Смотри, у тебя и носочки почти под цвет, и полоски на кроссовках сиреневые…

— Ага… — Тенька покачал ступней. Сунул в кармашек на бедре свой плоский старенький мобильник. Тот был легонький, как пустая мыльница, но все равно казался тяжелее всего костюма.

— Сходи сегодня в парикмахерскую и будешь совсем как лорд Фаунтлерой. Ты ведь про него читал…

— Мам, лучше потом!..

— Кажется, я рано убрала ремень…

— Нет, не рано. Тебе вредно волноваться на посту… Я погуляю, ладно? Забегу к Витале…

— Зайди сначала домой. Разогрей в микроволновке картошку с рыбой и пообедай… Только не заляпай обновку.

— Ладно…

И домой, конечно, не пошел.

Цветущие кусты по краям Карпухинского двора были одного цвета с Тенькой. Тенька специально пробежался впритирку к ним, чтобы вобрать в материю весенний запах. Потом раскинул руки, взлетел на кирпичную стенку между дворами, поскакал на ней, приземлился коленками и ладонями в мягкую траву и сухие семена кленов. Подпрыгнул и побежал к Витале.

Виталя у входа в дворницкую чинил механическую подметалку. Тележку он отодвинул в лопухи, а всякие детали мотора по порядку разложил на мешковине. Разглядывал и протирал. Витале помогал хулиган-семиклассник Жох. Неподалеку, на козлах для пилки дров, устроились братья Лампионовы. В траве сидел на корточках смуглый первоклассник Егорка Лесов. Он чесал кудлатый бок развалившемуся псу Симе. Сима улыбался розовой пастью. Дело в том, что он сбежал от своего бестолкового семейства, чтобы отдохнуть в одиночестве…

Дворницкая располагалась в одноэтажной пристройке Макарьевского особняка (в котором находились всякие кабинеты и кладовые Торгового института). Длинная такая будка из старинного кирпича. Недалеко от входа рос крепкий тополь. Между стволом и дворницкой была укреплена горизонтальная труба, а к ней подвешены качели — два каната и доска. На доске покачивалась Эвелина Полянская — здешняя красавица двенадцати с половиной лет. С белыми, как летнее облако, волосами и смуглая, как Егорка. Она болтала коричневыми ногами и косо поглядывала на Жоха. Считалось, что Жох и Эвелина — всегда в состоянии холодной войны. Оно и понятно — чего общего между ученицей эстетического лицея и «кандидатом в колонию»? Однако ходили слухи, что эта парочка тайком целовалась за трансформаторной будкой. И Тенька знал, что слухи — не просто слухи…

Когда Тенька подошел, Эвелина протяжно сказала:

— О-о… Мальчик, ты будто крайняя полоска яркой радуги.

— Почему крайняя? — подозрительно спросил Тенька. От девчонок не знаешь, чего ждать. Эвелина снисходительно объяснила:

— Белый свет разлагается на семь цветов, по порядку. Называется «спектр». В этом спектре последняя краска — фиолетовая.

— У меня сиреневая, — заступился за костюм Тенька. — Разница…

— Некоторая разница есть, только почти незаметная, — не то согласилась, не то возразила Эвелина. — В спектре бывают разные оттенки… Садись рядом, Тень… — Она подвинулась на доске и без лишней скромности разъяснила: — Мы здесь будем самые красивые.

Жох негромко хмыкнул. Подумаешь, мол, принцесса.

Эвелина была в желтом платьице с белыми рукавчиками — складчатом и коротеньком. Теньке подумалось, что он, со своей незагорелостью, будет выглядеть рядом с Эвелиной беззащитным и хлипким. Но… сесть рядышком все же хотелось. В самой-самой глубине души Тенька был слегка влюблен в красавицу Полянскую. Конечно, не настолько, чтобы целоваться за будкой — это немыслимая чушь! Но вот присесть рядом и, может быть, нечаянно зацепить своей ногой ее ногу — при этом что-то пушисто щекотится в душе.

Тенька с независимым видом подошел и скачком сел на доску. Эвелина придвинулась, а ему отодвигаться стало некуда. Они покачались. Эвелина осторожненько взяла кромку Тенькиных штанов (у него затеплели уши).

— Этот кораблик, он фрегат, да?

— Я не разбираюсь… — буркнул Тенька.

Жох, согнувшийся над мешковиной с деталями, глянул на них через плечо. Безразлично сказал:

— Тили-тили тесто…

— Дурак… Виталя, дай, пожалуйста, ему по копчику, — попросила Эвелина. — Мне не дотянуться…

— Зачем? — возразил Виталя. — Приревновал человек, с кем не бывает. Тенька сегодня и правда красивый, будто именинник… Тень, я вижу, обошлось без грозы, да?

— Ага… — Тенька спрыгнул с доски. — Виталя, я спросить хочу…

— Ну, давай… — Виталя никогда не отказывался отвечать на вопросы.

— Я… только я хочу не при всех…

— Тет-а-тет, — понимающе вставил старший Лампионов.

— Ну, если «тет», пойдем под крышу, — согласился Виталя.

В дворницкой пахло кирпичной прохладой. Виталя одним взмахом усадил Теньку на верстак.

— Спрашивай, отрок…

— Ты откуда узнал про то, что было в классе?

— У-у-у…

— Ну что «у»? — с досадой сказал Тенька.

— Виталий Самохвалов — дворник. А дворники во все времена были самыми надежными агентами тайных служб. Им всегда полагалось знать про все и про всех на свете. Я такой же…

— Да ну тебя… Наверно, Витька Лампионов разболтал?

— Можешь думать, что так… Но, если совсем честно, не Витька. Прибегала твоя одноклассница, Танюшка Юкова…

— А… она-то почему?! — изумился Тенька. Кто для Юковой Степан Ресницын? Он всегда смотрел на нее, на маленькую и белобрысую, просто как на соседку по парте. Недавнюю, между прочим…

— Сударь, девичье сердце — непостижимая тайна…

«С ума сойти! Еще одна забота…» — мелькнуло у Теньки.

Девичье сердце — действительно тайна. Вот, висит напротив двери фотопортрет в рамке. Смеющаяся девушка с разлетевшимися, просвеченными солнцем кудрями. Ужас до чего симпатичная! Ни для кого не секрет, что это студентка экономического факультета Алена Звонкова. И что она — невеста Витали.

Взрослые тетушки с обоих дворов судачили:

— Что она в нем нашла, в этом неграмотном увальне?

Изольда Кузьминична однажды задала такой вопрос Алене в упор. Алена не возмутилась и не растерялась. Объяснила с улыбкой:

— Сударыня, увалень он снаружи, а в душе очень изящная личность. Что касается необразованности, то… недавно его студенческий реферат «Топонимика ускользающих точек» поставил на уши два института… Вы бы слышали, как бесновался профессор Рекордарский!

— В таком случае, почему ваш Виталий дворник, а не академик? — язвительно спросила Изольда.

— Всему свое время… Впрочем, он говорит, что, даже сделавшись академиком, он не оставит профессию дворника. Это очень древняя и почтенная профессия. Она помогает поддерживать живые контакты с разными слоями населения…

— Со всякой мелкой шпаной! — отрезала Изольда Кузьминична и удалилась, прямая, как древко от Виталиной метлы.

А «мелкая шпана» уже нетерпеливо заглядывала в дворницкую.

— Виталя, долго вы еще будете «тетничать»? — спросил Игорь Лампионов. — Там Жох с Эвкой разругались со скуки.

Но Виталя только махнул рукой. А Тенька вдруг опять съежился:

— Я вот еще чего боюсь… Эти ювенальные тетки не смогут забрать меня? В какой-нибудь приют?

— Не сумеют, Тень. У тебя и мама, и папа, как говорится, в наличии. Они хотя и по отдельности живут, но оба не лишены прав. Поэтому столько и возились с тобой, уговаривали… Это ведь пока еще не Ювенальная юстиция…

— А кто?

— Просто органы опеки, у них меньше прав. А там, где уже вступила в силу ювеналка, дело хуже. Она не подчиняется никому. Забрали ребятишек — и хоть головой об стену…

Тенька покачал ногой. Отклеил от колена кленовое семечко-вертолетик, дунул на него. Последил, как вертится. Потом тихо сказал:

— Можно и головой…

Ребята все-таки просочились в дворницкую, стояли неподалеку, слушали. Добавился еще Шурик Черепанов. Он был, видимо, в курсе дела. Сказал:

— В нашем классе недавно Толика Перлухина в приют забрали. Прямо с урока. Пришла тетка и три амбала… Потому что у Перлухиных пять детей, а за комнату платить нечем, отец безработный. Младших девчонок зачем-то в больницу, а Толика и брата в приют… Даже с улицы было слышно в классе, как он отбивался перед машиной…

— Говорят, была про это телепередача, — насупленно вспомнил Тенька.

— Ужас какой. — Эвелина Полянская стиснула острые локти. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Что? — сказал Жох.

Тогда подал голос маленький Егорка.

— А если восстание? — спросил он. — Когда большая несправедливость, бывает восстание…

Почему-то никто не засмеялся. Виталя большущей ладонью взлохматил Егоркины волосы.

— Это отдельный вопрос…

Искры на парусах

Со двора Тенька пошел на бульвар Революции…

Некоторые взрослые удивлялись: давным-давно кончились времена, когда вожди революции считались великими и гениальными, а памятник им в начале бульвара и название остались. Начальство до сих пор не решалось отменить то, что давным-давно устарело. Мэр Блондаренко однажды заикнулся по этому поводу, но на него напустились «левые» депутаты, и мэр притих. Ну и ладно. Теньке было все равно. Пусть хоть какое название, а бульвар все равно красивый и тенистый. Этакий глоток воздуха среди бетонно-стеклянных кварталов. С двумя фонтанами, с разноцветными киосками, с раскрашенными деревянными скульптурами богатырей и добродушных чудовищ. По чудовищам всегда лазала дошкольная малышня.

Солнечные пятна прыгали по плиткам аллеи. А Тенька прыгал по этим пятнам. Все опасения окончательно оставили его. Внутри и вокруг — только беззаботность и легкость. Казалось, что можно разбежаться и полететь над аллеей, помахивая ладонями. Но Тенька не решался на глазах у прохожих. Шагать вприпрыжку — другое дело…

Бульвар был длинный, иногда он расширялся, открывая обсаженные сиренью и яблонями площадки (яблони тоже цвели). На площадках стояли всякие качели-карусели. А в одном месте торчала среди кустов маленькая сцена под похожей на половинку парашюта крышей. Перед сценой стояли ребята и взрослые. На помосте полная тетенька в клоунском костюме показывала разноцветные картины и о чем-то спрашивала зрителей. Их, зрителей, было не так уж много, Тенька без труда пробрался к самой сцене. Видимо, шла какая-то игра или аттракцион. Для платных аттракционов у Теньки не было ни рубля, а если просто так, то почему не принять участие?

Клоунская тетя подняла разноцветный картон. Радостно возгласила:

— Ребята, новый вопрос! Вы все видели верблюдов. Или настоящих, или на картинке! Не так ли?

На картоне был изображен именно верблюд — коричневый, на фоне песка и очень синего неба.

Собравшийся народ с готовностью подтвердил:

— Да-а-а!!

— Но у некоторых верблюдов бывают еще специальные названия. Вот у таких, одногорбых. Как его можно назвать?..

Народ молчал…

Все-таки хорошо, когда ты прочитал немало книжек. Тенька не был выскочкой, но у него вырвалось само собой:

— Дромадер!

Он тут же испугался: вдруг сказал неправильно? Тогда хоть проваливайся в своем сиреневом наряде… Но тетенька возликовала:

— Молодец!.. Мальчик, иди сюда! Получишь приз!

Тенька, стесняясь (но не очень), подошел к самой сцене. Вскинул голову. Румяная клоунша похвалила снова:

— Умница… Вот, получай… — Из-под широченного пышного воротника она достала футлярчик со скобкой. Нагнулась. — Играй на здоровье… Какой красивый кораблик у тебя на рубашке…

Зрители похлопали (правда, не очень дружно).

Тенька пробормотал спасибо, отошел, стал вертеть пластмассовый футлярчик в пальцах. Он сразу понял, что это такое. Надо снять крышку, вынуть стерженек с колечком. В колечке окажется мыльная пленка. Дунешь — и полетит над головами стая пузырей. Хорошая вещь…

А тетя в клоунском воротнике подняла новую картину. Там среди фиолетовых волн и пенных гребней плыла серая подводная лодка с высоченной рубкой. Тенька смотрел сбоку, но разглядел ее хорошо.

— Дети, вы все понимаете, что это подводная лодка! Да?

— Д-а-а!!

— Но есть у нее и другое название! Кто скажет?

И опять молчание. Ну, уж здесь-то, казалось бы, вопрос легче легкого! Тенька подождал. Шагнул ближе. Поднял руку — потому что не знал: можно ли участвовать в конкурсе второй раз?

— А! Снова мальчик с корабликом! Ну, говори!

— Суб-ма-ри-на! — выговорил Тенька. С опаской, что сочтут хвастуном, но и с укором в адрес необразованных зрителей.

— Мо-ло-дец! Подойди. Вот тебе еще один приз… Кстати, последний, в этом соревновании… А теперь мы переходим к литературному конкурсу «Любимые поэты»! Кто наберется смелости, выйдет сюда и прочитает стихи какого-нибудь известного автора?.. Мальчик, может быть, снова ты?

Тенька замотал головой и попятился. Кой-какие стихи он знал, но читать их с помоста, перед толпой (хотя и жиденькой)… Жуть, да и только. Он и в классе-то стеснялся, когда приходилось у доски проговаривать заданное стихотворение…

Спиной вперед Тенька выбрался на край площадки. В кулаке он сжимал два одинаковых пенальчика с кольцами. Неподалеку лежало отесанное бревно с лошадиными головами на концах — этакий Тянитолкай, прилегший в траве и приглашавший: сядьте на меня, отдохните. Странно, что никто не сидел. Тенька пристроился на Тянитолкае верхом, один футлярчик убрал в нагрудный карман (пониже кораблика), с другого сдернул крышку. Так и есть — ребристое колечко с искрящейся пленкой! Тенька глянул сквозь него на пушистое облако и дунул.

Резвой вереницей вылетели два десятка пузырей! Разных. Мелкие — с грецкий орех, покрупнее — с теннисный мяч, а два — даже с небольшой кочан капусты. Маленькие стали лопаться через несколько секунд. А с полдесятка самых больших всплыли метра на два и стали описывать плавные круги. Они переливались радугами и отражали крохотное солнце. И деревья. И облака. И самого Теньку — он сумел разглядеть это!.. И еще что-то они отражали. Или нет, не отражали, а словно прятали в себе — что-то же прозрачное, выпуклое, тонкое, как их оболочка. Это «что-то» складывалось в полузнакомый рисунок. Тенька вытянул шею. Четыре шара улетели неведомо куда, а самый большой стал тихо снижаться. И повис перед Тенькой — так, что можно было коснуться пальцем. Тенька не стал касаться (он же еще не спятил!), но пригляделся.