— Великий магистр не может проявлять малодушие. Иначе какой пример он подаст всем братьям? Что скажут об Ордене миряне? Ведь они привыкли судить по поступкам. Нельзя также сбрасывать со счетов расположение папы Климента. Он весьма благоволит к Филиппу. Ходят слухи, что даже папский престол он намерен перенести из Рима в Авиньон. А к Ордену Храма он, напротив, неоправданно суров. Так зачем же усиливать его неприязнь? Брат Жак решил поручить себя воле Господа. Насколько вы поддержите Его, настолько же и Бог поддержит вас, сказал он.

Повисла тишина.

Никто из рыцарей не решался ее нарушить новым вопросом.

Внезапный порыв ветра за окном рванул занавеси. Метнулось пламя в камине.

Магистр медленно поднялся со скамьи, выпрямился и осенил братьев широким крестом, благословляя их на подвиг во имя Ордена.

Глава первая

Вересень[Старорусские названия месяцев: январь — студень, февраль снежень, март — зимобор, апрель — березозол, май — травень, июнь — кресень, июль — червень, август — серпень, сентябрь — вересень, октябрь — желтень, ноябрь — грудень, декабрь — хмурень.] 6815 года от Сотворения мира

Тверское княжество, Русь

По старой привычке Никита проснулся задолго до рассвета.

Колосок овсяницы щекотал нос. Высунувшаяся из стога левая нога здорово озябла. Еще бы! Вересень на исходе. Вот-вот заморозки начнутся.

Парень выбрался из сена и с наслаждением потянулся. Сделал несколько быстрых движений, растягивая связки и разминая суставы. Поддернул штаны, проверяя — надежно ли завязан гашник, и сорвался с места в бег.

В десять шагов надвинулся лес. Расступился и поглотил человека подобно пасти огромного зверя.

Никита легко мчался между старыми разлапистыми елями, привычно уклоняясь от растопыренных во все стороны ветвей. Чужой человек, попади он в темный ельник, ни за что не догадался бы, где проходит стежка, но парень чувствовал ее, что называется, пятками. Наверное, он мог бы найти дорогу и с закрытыми глазами. Как-никак, пять лет без малого здесь бегает, с той поры, как поселился у старого Горазда.

Тело вошло в работу быстро и привычно.

Четыре шага — вдох.

Четыре шага — выдох.

Густой смолистый дух врывался в легкие.

Сырая земля упруго отзывалась на прикосновение подошвы.

Поскрипывала бурая хвоя, устилавшая тропку, будто шкура матерого медведя.

Четыре шага — вдох.

Четыре шага — выдох.

Вот и поляна, заросшая разнотравьем.

Надо будет следующим летом выбраться сюда на покос… Ох и сладкое молоко даст Пеструха!

Двадцать вдохов-выдохов. Вот и березняк. Листья с желтеющими по краям зубчиками трепетали под едва заметным дуновением ветра. Теперь под пятками шуршала прошлогодняя листва.

Овраг.

Через него переброшена тонкая жердина.

Тонкая, она прогибалась даже под весом Никиты, хоть в нем не было ни капельки лишнего жира — только кости, сухожилия и мышцы. Скользкая от росы. Опасное препятствие. Особенно после лета, когда солнце вставало гораздо раньше и успевало высушить темно-серую кору.

А ну-ка, посмотрим…

Скользящий шаг. За ним второй.

Похоже, тело вспоминало многократно заученные движения само, без вмешательства рассудка.

Вот уже и колючие заросли малинника на той стороне. Рукой подать.

«Не так страшен черт, как его малюют!» — пронеслось в голове.

И тут левая нога соскользнула с жерди.

«Опять левая! Невезучая…»

Никита успел раскинуть в стороны руки. Пару мгновений ловил равновесие и, наконец, замер. Даже дыхание затаил. Подождал, пока сердце начнет биться реже. Глубоко вдохнул и поставил ногу обратно. «Стыд-то какой! Зазнался, потерял бдительность, как глухарь на токовище…»

Уже продираясь через малинник, парень без устали корил себя. И, в конце концов, успокоил совесть, пообещав продлить утренние упражнения.

По пологому склону холма, вновь через ельник, он поднялся на плоско срезанную вершину и помчался вниз, набирая больше и больше скорости, на ходу уворачиваясь от стволов и ощетинившихся ветвей.

Ветер свистел в ушах. Черные косматые ели мелькали размытыми громадами.

Дважды острые иглы оцарапали щеку. Один раз — пребольно хлестнули по губе.

«Да что ж это со мной сегодня!»

С разбегу влетев в бурелом — толстые, поваленные когда-то, давным-давно, стволы с торчащими в разные стороны сучьями делали путь непроходимым для всех, кроме особым образом обученного бойца, — Никита запрыгал, словно белка.

Касание. Толчок. Взлет. Снова толчок.

Всякий раз, проходя эту часть дороги, он старался пойти привычным путем. И всякий раз сбивался. Будто какая-то неведомая сила ночью перекладывала валежник, чтобы подловить человека.

Зато тут уж не расслабишься, как на простой и понятной жерди. А значит, он всегда будет наготове. Учитель говорил, что это пригодится в будущем, — в бою нельзя отвлекаться, а уж рассеянный не выживет и пары вздохов.

«Уф… Вот и выбрался на приволье!»

Теперь парень бежал по безлесному косогору, который полого спускался к берегу реки. По правую руку занималась заря. Небокрай окрасился легким оттенком розового. И от этого широкая гладь плеса засветилась, словно изнанка раковины-беззубки — которых Никита насобирал несчитано, когда был младше. Учитель варил их в котелке — получалось вкусно, хотя и непривычно для русского человека.

На ходу парень сбросил рубаху, дернув гашник, выскочил из штанов, с размаху бросился в воду.

Холод сдавил ребра, вынудив пустить пузыри из носа.

«Подумаешь… Разнежился, что ли, за лето? А вспомни, как той зимой в лютый мороз в полынью нырял!»

Никита плыл под водой так долго, как только мог, греб размашисто, но не часто, а потому вынырнул почти на стрежне. Тут приходилось бороться с течением, для того чтобы держать направление на старую примету: кривую березу с обломанной верхушкой.

С наслаждением вдохнув стылый воздух, парень поплыл саженками, стараясь не шлепать ладонями. Обрывистый берег приближался не так уж и быстро — хоть и не Волга, а Сестра ее, а все же река не маленькая.

Коснувшись рукой глинистого откоса, Никита развернулся и поплыл обратно.

После купания прохладный ветерок показался жарким.

Не стесняясь наготы — кто его увидит в эдакой глухомани? — парень затанцевал по песчаной отмели, нанося попеременно руками и ногами удары невидимому противнику. Заученные связки движений получались легко.

Удар кулаком!

Пяткой!

Щепотью!

Снова кулаком!

Подъемом стопы!

Пяткой в прыжке!

Ребром ладони!

Вскоре от разгоряченного тела юноши повалил пар.

«Довольно пока…»

Никита быстро оделся и помчался обратно.

Без труда поднялся по косогору. Преодолел бурелом. Миновал ельник, продрался через малинник. Выбежал на жердь…

…И опять потерял равновесие. Замахал руками, выровнялся и обругал себя самой злой бранью, которую только знал.

«Позор! Стыдоба-то какая!»

Теперь и стволы берез, окрашенные розовыми лучами взошедшего солнца, не радовали.

Так хорошо день начинался, и вот — на тебе!

Уже подбегая к подворью, Никита уловил запах дыма.

Неужто учитель с утра очаг растопил?

Вот и постройки: крытая дерном полуземлянка, сенник, хлев, где ночевала Пеструха, лабаз на четырех ногах-столбах. Плетня здесь не ставили. От кого двор огораживать? Зимой, когда волки наглеют, корову можно и в дом забрать. Да и пса, Кудлая, в тепло запустить от греха подальше.

Сдержанный лай Кудлая, который вообще-то никогда пустобрехом не был, заставил Никиту замедлить шаг.

Что там может быть?

В душе зашевелились нехорошие предчувствия. Уж не татары ли нагрянули? Проклятые нехристи! Сколько Русь может томиться под их ярмом? Сумеют ли когда-нибудь князья оставить распри, хоть несколько лет не выяснять, чей род старше и именитее, кто великому Ярославичу ближней родней приходится, кто дальней, а поднять людей, раздать броню и оружие всем, до самого захудалого смерда, и ударить по ненавистным захватчикам! Тогда бы он, Никита, в ноги дядьке Горазду поклонился, лишь бы только учитель отпустил его драться, отомстить басурманам за все старые обиды, а если доведется погибнуть, так смерть в бою за Русь Святую лучше любой другой.

Впереди заржал конь. Зло заржал. Сразу слышно, что норовистый жеребец из тех, что кусаются в сражении, копытами бьются, да и в мирное время никому спуску не дадут: ни конюху, ни другому жеребцу.

— Балуй мне! — громко прикрикнул на коня кто-то, кого Никита еще не мог видеть.

Слава Богу! По-русски.

Значит, не враги, а гости.

Хотя, с другой стороны, время сейчас такое, что и от соотечественника не знаешь что ожидать. Особенно от того, кто заявиться может вот так вот: ни свет ни заря, ни зван ни ждан. Не зря же в народе и пословица родилась: незваный гость хуже татарина.

Никита решил подобраться к дому украдкой и поглядеть: что да как? Дядька Горазд, конечно, великий боец — голой рукой саблю ломает, но мало ли что?

От опушки до хлева парень перебежал за считаные мгновения. Замер, прижавшись плечом к шершавым бревнам. Прислушался.

Люди весело гомонили, перебрасывались едкими шутками-прибаутками, все чихвостили какого-то Всемила, что потник плохо расправил и коню холку намял.