Как девка на него взъелась!

В один миг парень выслушал столько нелестного о себе, сколько не довелось и за несколько лет от скупого на похвалу учителя узнать. Да как он мог, оказывается, языком своим поганым трепать славные имена князей московских?! Кто еще больше за своих подданных радеет, как не они? И купечество не утесняют, и ремесленный люд поддерживают, и дружину берегут — кормят, поят, на убой зазря не бросают. И с церковью они в ладах настолько, что, поговаривают люди, митрополиты могут вскорости перебраться сюда из Владимира. Осталось только еще несколько храмов возвести. Да не простых, деревянных, а белокаменных — как София Киевская или София Новгородская.

Глаза Нютки горели столь праведным гневом, что Никита устыдился своих сомнений, в чем и повинился не медля.

— То-то же, дурень деревенский! — смилостивилась девка. Можно подумать, сама городская!

— Да мы такие… — развел руками парень. — В лесу живем, лаптем щи хлебаем.

— Ага! Шишки на обед варим! — подхватила девчонка. И тут же заинтересовалась: — А ты откудова будешь? Издалека? Али не очень?

— Издалека, — честно признался Никита. — Шесть дней до Москвы добирался.

— И все пешком? — Она всплеснула ладошками.

— А то? Вестимо, пешком.

— А с какой стороны идешь? От Рязани, от Переяславля?

— От Твери.

— От Твери? — В голосе Нютки легким оттенком скользнула неприязнь. Не слишком-то в Москве любят тверичей. Ну так тому князь Михайла, последние Десять лет досаждающий князю Даниле, а после и сынам его, виной. Дивиться не приходится.

— Живем мы с учителем на тверских землях, — попытался оправдаться парень. — Но к нашим князьям да боярам любовью не пылаем.

Она хмыкнула, сморщила вздернутый носик и тут же уцепилась за обмолвку:

— С каким таким учителем? Чему он тебя учит? Охотиться? Шорничать? Кузнечному ремеслу? Да нет! Не похож ты на кузнеца!

— Даже на подмастерье?

— Тем более на подмастерье! Ты свое отражение в речке видел? Какой из тебя молотобоец?

— Ну… — Никита развел руками.

Девка вцепилась ему в рукав. Глядя снизу вверх, притопнула лапотком:

— Признавайся, какому ремеслу учишься? Немедленно!

В глубине души понимая, что после будет раскаиваться за излишнюю откровенность, Никита ляпнул:

— Сражаться учит. Бойцовскому ремеслу.

— Как это? — Она выпучила и без того огромные, синие, как васильки, глазищи.

— Да вот так… Рукопашному бою. И оружному. Мой учитель — самый умелый боец на Руси! — не сдержался и отчаянно прихвастнул парень. Возможно, это и неправда, но кто проверит?

— Ври, да не завирайся!

— Почему это?

— Самые лучшие бойцы, они в княжеских дружинах все!

— С чего ты взяла?

— А где им быть? Они у князей живут, советами помогают, младшую дружину обучают, в походы ходят, сражаются…

— А если учителю неохота?

— Как это может быть неохота? Какой же он боец после этого?

— Самый лучший.

— Да кто это проверял? Кто это знает? Думаешь, тебе на слово кто-то поверит?

— Кому надо, тот знает, — немного обиделся за учителя Никита. — И проверять его не надо. Учитель рассказывал, что в земле Чинь… Слыхала про такую?

— Это из сказок земля!

— Не совсем. Если долго-долго — месяц, два, полгода — идти на восход солнца, то попадешь в землю Чинь. Татары, между прочим, тоже из тех краев пришли, только они в степях живут, кочуют, коней с овцами пасут, а чиньские люди живут как мы: города строят, крепости, храмы возводят. Бог у них другой, не Иисус Христос…

— Нехристи, значит!

— Нехристи? Можно и так назвать. Только их бог не злобливый, а совсем даже наоборот — мудрый и справедливый. Учит доброте и кротости. Мне учитель рассказывал.

— Что ты чужого бога защищаешь? Не стыдно? А еще на богомолье пришел!

— А я верую в Отца, и Сына, и Духа Святого! — перекрестился Никита. — Но хулить чужого бога — невелика заслуга!

— Странный ты человек, — прищурилась Нютка. — Непонятный. Ладно! Что ты там про земли Чинь сказывал?

— Ага! Любопытство разобрало?

— А если и так? Я с детства сказки люблю.

— А это не сказки.

— Ты говори, а там разберемся.

— Ну хорошо… В земле Чинь люди сеют, пашут, хлеб убирают. Все как у нас. Только ни рожь, ни ячмень у них не растет. А зерно белое, рисом называется. Из него лепешки пекут, кашу варят…

— Ты про бойцов начинал!

— А! Ну слушай! Народ тамошний лицом на татар похож — желтые да узкоглазые. И воины в их земле рождаются великие. И оружия всякого — невиданного и неслыханного. Иной лопатой дерется. Другой с простой палкой против мечника выходит и побеждает. И мечи разные. Узкие длинные и широкие кривые. Любят они выяснять, кто же сильнее, чье оружие лучше. Собираются, приглашают в судьи столетних стариков, которые всю жизнь искусство боя постигали, монахов — у них монахи тоже бойцы хоть куда.

— Чудной народ какой-то…

— У всякого люда свой норов. Что поделать? Что татары коней едят, тебя не удивляет?

— Сравнил тоже! То кони, а то монахи!

— Что ж поделать! Но я не к тому. Самые лучшие мастера заканчивают бой, еще не начав его.

— Это как?

— Ну… Учитель рассказывал — постоят друг напротив друга, постоят. Потом один поклонится. Значит, признал, что слабее.

— Это ты к чему?

— Это я к тому, что проверять, кто же самый сильный, по-разному можно. Дядька Горазд ни с кем не рвется силами мериться. Только я сам видел, как он голой рукой саблю татарскую ломал.

— Правда? Расскажи!

— В другой раз, — пожал плечами Никита, чувствуя, что ему хочется увидеть ее еще раз. Хоть и вздорная девчонка, а болтать с ней интересно. Вначале вроде как смущался, а после язык развязался — не остановить. Давно он ни с кем вот так не беседовал… Молчальник Горазд и сам не очень любил лишние слова, а уж парня наставлял и вовсе помалкивать. На то он и ученик.

— Не хочу в другой… Хочу сейчас!

— Некогда. В Кремль мне надо. Сможешь провести?

— Ты что?! — Девчонка даже присела чуть-чуть с испугу и огляделась по сторонам — не услыхал ли кто в толпе. — Зачем тебе в Кремль?

— Да пошутил я! Зачем мне в Кремль? Глупости какие! — громко сказал, почти выкрикнул Никита, а потом добавил шепотом: — Мне с князем Юрием поговорить надо.

— Зачем это?

— Тебе какое дело?

— Раз мне никакого дела, то чего я тебя вести должна? Вон он — Кремль. Иди! — надула губы Нютка.

— И пойду! Деду кланяйся. Дядьку Прохора поблагодари за хлеб, за соль… — Парень учтиво поклонился: — Прощай. Не поминай лихом.

Он повернулся и пошел сквозь толпу.

Через несколько шагов Нютка догнала его:

— Погоди! Постой!

— Чего тебе? — Парень не сбавил шага. — Я же попрощался.

— Нагнись, чего скажу!

— Ну?

Горячее дыхание обожгло ухо:

— Я тебя до ворот доведу. А дальше — сам.

Никита поймал себя на том, что стоит и глупо улыбается. Ведь прекрасно мог бы и в одиночку дойти до кремлевских ворот. А вот поди ты — приятно, когда тебя не бросают, когда хотят помочь. Да и девчонка, кажется, считает, что, помогая ему, ввязывается в опасное дело. Может, она думает, что он подсыл? Тогда чего не кликнет дружинников? Нельзя сказать, что они толпами по улице ходят, а все ж таки попадаются.

Тем временем Нютка схватила парня за рукав и потащила за собой.

— Сейчас пройдем через торг… Поглядишь, какой торг у нас в Москве! Ты такого раньше не видел!

Никита хотел сказать, что он никакого торга никогда не видел. Ни разу в жизни. Но не успел… Дух захватило от многолюдья, каким бурлила широкая площадь. В уши ударил многоголосый гам. В ноздри ворвались всяческие запахи.

Все больше наши, русские, купцы и покупатели ходили, приценивались к товару. Но попадались среди них и заморские гости. Смуглолицый и белобородый южанин с головой, обмотанной цветными яркими тряпками. Светловолосый здоровяк с бритым подбородком, но длинными усами: датчанин или свей. Мелькала мордва в расшитых бисером безрукавках. Прохаживались татары, поглядывающие на всех свысока. Они хоть и вели себя как хозяева, ходили все же по трое-четверо. Чувствовали, видно, что любви к их роду-племени тут никто не испытывает, а только терпят, как занозу в пятке.

— Это еще торга нынче нет! — с трудом перекричала шум Нютка.

Кричали зазывалы. Гоготали гуси. Блеяли бараны, и мычали коровы. Изредка ржали кони. Вернее, лошади. Конь — у дружинника и воеводы, а у купца и селянина — лошадь.

— Вот когда вересень только начинается!..

Легкий ветерок нес аромат дыма. Похоже, от коптилен. Ядреный дух квашеной капусты мешался с запахом конского навоза.

Толчея становилась все гуще и труднопроходимее.

«Что ж тут делается, когда торг в самом разгаре, если об эту пору он на убыль пошел?» — думал Никита.

Бедро Нютки, прижимавшееся к его ноге, заставляло полыхать огнем уши. Но почему-то хотелось идти и идти так. И плевать на Кремль, князей московских, наказ Горазда… Об учителе напоминали только течи, упиравшиеся рукоятками в бок. Ну и пусть упираются!

— А вот пироги! Пироги с зайчатиной! Пироги с капустой!..

— Подходи, выбирай!..

— Ткани легкие, шелковые! Из Дамаска и Багдада!..

— Пироги с черникой! Пироги с ежевикой!..

— Горшки! Горшки и кувшины!..

— Колечки для девиц, браслеты для мужних жен!..

— Горячие с пылу с жару!..

— Навались, подешевело!..

— Капуста кислая, моченая! С брусникой да клюквою!..

— Платки узорчатые!..

— Горшки звонкие — работа тонкая!..

— Корова рябая, рога разные! А сколько молока — доить устанет рука!..

— Ложки липовые! В рот сунешь — сразу сладко!..

— Пироги с грибами!..

— Ножи булатные! Сами режут, сами строгают!..

— Пояски тисненые!..

— А вот алатырь-камень![Алатырь, или латырь, — янтарь.] Из земли Жмудской!..

— Подходи! Отдаю задешево!..

— Зерно бурмицкое[Бурмицкое зерно — речной жемчуг.] — украшение не мужицкое!..

— Эх, сам бы купил, да людям не достанется!..

— Сбитень горячий!..

— Поросята! Поросята! Кому поросят? Двоих покупаем, третьего за так дарю!..

— Пироги! Пироги!..

— А вот скакун знатный! Бежит — земля дрожит, упадет — три дня лежит!..

— Подходи, люд честной!..

— Свистульки глиняные — это вам не щи мясные! Не греют брюха, так радуют ухо!..

— Соболя, куницы, белки! Белки, куницы, соболя!..

— А вот ржаной квас! Кислый — страсть!..

Никита хлопал глазами, уже не пытаясь ничего запомнить. Что тут запомнишь, когда мелькает все вокруг, будто во сне? Счастье, что ничего с собой на обмен нет, а то не удержался бы, потратился…

— Дорогу, смерды! — загремело над головой. — Дорогу боярину!

Парень рванулся в одну сторону, Нютка потянула его в другую. Они задергались на месте, замешкались.

Горячий дух конского пота ударил в нос.

— Прочь, худородные!

Никита успел обернуться.

Увидел распяленные ноздри, обрамленный клочьями пены лошадиный рот, раздираемый уздою!

Довольное русобородое, молодое лицо.

Свистнула плеть, обжигая острой болью плечо!

Парень крутанулся на месте, вырвал рукав из цепких Нюткиных пальцев и толкнул девчонку в толпу…

Конец ознакомительного фрагмента