Владислав Выставной

Нет правил для богов

Пролог,

в котором объясняется происхождение этой рукописи и выражается величайшее почтение к благородному читателю

В первых же строках автор вынужден признаться: пишет это не убеленный сединами летописец, не сгорбленный переписчик, не премудрый знаток алхимии и даже не благородный вельможа, уставший от государственных дел. Не смея даже в мыслях превзойти достоверность и духовную силу летописей святого Иллютена, рассказчик желает донести до читателя лишь то, что видел собственными глазами, слышал и ощущал своим бренным телом.

За труд сей взялся человек куда более легкомысленного сословия, не обделенный, однако, грамотой (которая, по правде говоря, в наших местах — не частый гость). Имя мое, если избавить его от прозвищ, званий и титулов, что приносила и отбирала хитроумная судьба, все то же, что дали мне при рождении в далеком окраинном селении, — Свидрик. Впрочем, было это так давно, что сакральное значение имени стерлось из памяти, да и не так это теперь и важно.

Так уж было уготовано Всевышним, чтобы свидетелем удивительных и великих событий стал обыкновенный менестрель, бродячий певец, вообразивший себя великим поэтом и оттого бросившийся однажды в пугающую пучину событий.

С другой стороны, может, стоит возблагодарить то легкомыслие, что подвигло юного глупца на странствие без конца, без начала, а главное — безо всякой корысти и стремления найти себе лучшую долю. Все, что двигало неразумным юнцом, — лишь жажда чуда, крылатого вдохновения и славы лучшего сказителя всех времен.

Неудивительно: с малолетства меня окружали рассказы о грандиозных событиях, потрясших земли Невендаара, о суровых богах и великих героях, о зловещем ужасе преисподней и чудесах спасения. Правда в этих рассказах мешалась с легендами, да и положены были эти истории на нехитрую музыку менестрелей.

Ведь рос я на далекой окраине мира, в тишине и покое, средь мирных лугов, светлых рощ, гладких озер, и отголоски ужасных катастроф не могли испугать того, кто не был знаком с настоящим страхом.

Но страх коварен, ибо способен не только отпугивать, но манить своими обманчивыми багровыми отблесками. С самого детства грезил я героями и заколдованными красавицами, и песни бродяг сами собой собирались в моей не обремененной заботами голове.

Вот так однажды я и отправился прочь из родимого дома, несмотря на ворчание отца и слезы матери. Оставив родителей на попечение многочисленных братьев и сестер, я, младший из них, свободный, как ветер, отправился навстречу своей судьбе.

Шел я в сторону мертвых, разоренных чудовищными войнами земель Невендаара, желая своими глазами увидеть легендарные места столкновения сил света и тьмы, чтобы на стыке враждебных вселенных найти свою, особую музу. В голове гулял вольный ветер, и будущее представлялось счастливым и безоблачным.

Думал ли я тогда, какие испытания пошлет мне судьба? А знай о том — согласился бы повторить все снова?

Иногда я задаю себе этот вопрос.

И ответ всегда один: да! Да, конечно!

Ибо что может быть лучше вольных странствий и отчаянных битв, крепкой дружбы и доброго вина, звонкой песни и любви красавиц?

Вперед же, мой отважный читатель! Мы отправляемся в путь!

Часть 1

Объятия Невендаара

Глава первая,

в которой Свидрик заводит сомнительное знакомство и ступает на таинственные берега

Рулевое весло отвратительно скрипело. Ничто так не раздражает тонкий слух поэта, как фальшивый звук. Пусть бы и трещало — да только бы попадало в нужные ноты! А так — словно квартет пьяных оборотней решил свести меня с ума. Надо ж было случиться, что именно мне досталось место на самой корме! Удивительно, отчего до сих пор нас не утащил на дно какой-нибудь разбуженный и разозленный кракен!

Хотя, наверное, дело не столько в скрипе, сколько в отвратительной, удушливой жаре, что сделала воздух плотным и липким, словно возвещая о приближении таинственных и опасных мест.

Одно утешает: ладья скоро уткнется в берег, и мерзкий скрип прекратится.

Удивительно — но шум ветра, плеск волн и трепетание паруса во время трудного и опасного морского перехода не вызвали во мне такого отторжения. Напротив, я был захвачен новыми впечатлениями, и внутри меня пел восторженный голос. Не считая первых трех дней плавания, когда, скрученный морской болезнью, я делился съеденными припасами с коварными волнами…

Чтобы хоть как-то отвлечься от надоедливого звука и справедливо рассудив, что поэт должен как следует изучить людей и их нравы, я пялился на попутчиков. Как назло, попутчики попались мне совершенно скучные — даже словом перекинуться не с кем. Ведь не с теми же двумя мрачными варварами, что неподвижно замерли на носу — с жуткими лицами, изувеченными шрамами и татуировками, с дико скрученными волосами, обрывками шкур вместо одежды. Сидели они в одинаковых расслабленных позах, обхватив жилистыми, сплошь в железных браслетах, руками длинные рукояти боевых топоров. Ржавые пятна на темном металле вызывали неприятные мысли. И как только хозяин решился доверить груз таким охранникам? Всем ведь известно, как варвары чтят договоры…

Среди молчаливых попутчиков выделялся коренастый бородатый дядька, привалившийся спиной к мачте под беспомощно обвисшим парусом. Дядька ничем особым не проявлял себя, более того — он спал. Но густая черная бородища, могучий храп, необычная одежда и что-то еще, неуловимо странное, заставляли меня вновь и вновь обращать на него внимание.

Палуба этого небольшого купеческого корабля была завалена тюками из грубого джута, заставлена потемневшими бочками. Пахло рыбой и прокисшей капустой — отнюдь не романтикой дальних странствий. Но только так можно было добраться до брошенных земель, некогда принадлежавших могучей Империи.

Корабельщики нередко проходили по этой реке с варварским именем Ийо. Путь их лежал вверх по течению — туда, где ближе к Драконьим горам, на диких степных базарах варвары торговали изделиями мастеровых-гномов и диковинами из земель эльфов. Поговаривали, что там можно купить запрещенные на мирных окраинах колдовские штуковины из мира демонов и жуткие мертвые вещи нежити…

Да только это мало интересовало меня. Ведь эти берега, где река разливается широким озером и берегом касается проклятых земель, старались обходить стороной.

Помнится, я долго толкался на пристани, пытаясь разузнать, что известно про имперские земли этим отважным путешественникам. Да только тех, похоже, больше интересовали барыши — а с кем торговать на мертвых берегах? Разве что с бесплотными духами?

Тот маленький приморский городок, до которого я пешком добирался не один день, представлялся мне тогда центром мира. Каким же жалким казался я себе со своей тощей холщовой сумкой да старой лютней, повисшей на перекинутой через плечо веревке!

Но вид моря потряс меня до глубины души. И не только своей особой, соленой, бурной красотой. Ведь там, за бескрайней лазурной гладью, скрывался легендарный Невендаар…

Не сразу удалось найти того, кто согласился бы высадить меня на проклятых богами землях. И там, в шумном торговом порту, меня стали одолевать смутные сомнения — особенно когда я говорил о целях своего странствия. Люди смотрели на меня, как на безумца, отводили взгляды, старались побыстрее закончить разговор.

Сидя в уголке шумной таверны, наполненной удушливым дымом табака и странных благовоний, криками пьяных матросов и смехом портовых женщин, я робко наблюдал за бесшабашным весельем, для которого здесь не существовало ни дня, ни ночи. Больше всего меня поражало то, что эти отчаянные, не знающие страха и сомнений люди не хотят даже слышать о местах былых сражений тьмы и света. Они предпочитали резаться в кости, драться за дешевых девок да напиваться до беспамятства.

Впрочем, я быстро понял, что общаться с матросами не имеет смысла. Все здесь решали капитаны и купцы, набиравшие корабельные команды. Ради хорошего дохода они были готовы отправиться хоть к Бетрезену в глотку. Так мне удалось сговориться с хозяином одного из отплывающих кораблей. Тучный, в мехах, несмотря на жару, купец осмотрел меня прозрачным взглядом и сказал:

— Что же ты хочешь найти там, за Драконьими скалами?

— Истории, — честно сказал я, невольно погладив лютню.

— Что? — Купец чуть приподнял брови.

— Поучительные истории, — пояснил я. — Те, из которых складываются баллады, саги, сонеты…

— Впервые вижу того, кто сам ищет повод, чтобы влипнуть в историю… — произнес купец и расхохотался сочным смехом здорового, уверенного в себе человека.

И взял меня на борт. Не забыв при этом обобрать меня как липку. «К опасному берегу пойдем, — пояснил он, пересчитывая полученные от меня монеты. — Ради твоих чудачеств я не жизнью — грузом рискую! Мне-то всякие истории ни к чему…»

И снова расхохотался.

А я подумал: как же вышло, что огромная, мощная Империя, вассалом которой был когда-то и этот сытый городок, сгинула за своими Драконьими скалами, оставив после себя лишь легенды да героические саги? Уже тогда в душу закрался неприятный холодок. Мелькнула даже малодушная мысль — не разумнее ли вернуться домой? Но следом пришел стыд — могучий погонщик глупцов.

И я взошел на корабль.

И вот теперь, когда мы приближались к зловещим черным скалам, нависшим над гладкой водой, мне стало окончательно не по себе.

А купец уже неторопливо протискивался через залежи товаров, чтобы остановиться на корме и зычно крикнуть:

— Эй, которые тут смельчаки — охотники до историй? Приплыли!

Я помахал в ответ, без всякой, впрочем, уверенности: желания странствовать по заброшенным землям у меня как-то поубавилось.

Но тут, к моему удивлению, из-под груды тряпья показалась заспанная физиономия под растрепанными светлыми волосами. Даже в таком помятом виде она излучала обаяние и невольно вызывала симпатию. Отчаянно зевая и непринужденно потягиваясь, незнакомец поднялся на ноги. Был это молодой человек, одетый щегольски, хоть и довольно потрепанно, и немногим, видимо, меня старше. Однако хитрый взгляд его уже тогда выдавал в нем куда большее, чем у меня, знание жизни.

— А что, приплыли? — несколько удивленно поинтересовался он. И тут же уставился на меня. Еще миг — и он уже непринужденно сидел рядом, заговаривая со мной, будто мы были знакомы с детства.

— Меня Огюстом зовут, — сказал он. — Но друзья кличут Грошем. Правда, друзей у меня нет — так что ты будешь первым.

— А с чего ты это взял, что я буду твоим другом? — Я напрягся, чувствуя себя крайне скованно — сказывалась моя дремучая провинциальность.

— А деваться некуда, — охотно пояснил Грош. — Ведь только двое сумасшедших сейчас на берег сойдут — им надо как-то ладить…

— Что это за сумасшедшие? — тупо спросил я.

— Да мы с тобой, чудак! — усмехнулся Грош. — Как звать-то тебя?

— Свидриком меня звать… — ответил я, подумав при том, что зря вот так выбалтываю имя первому встречному. Ведь всем известно, что люди бывают разные, а на подлинное имя так легко наложить проклятие, украв твою жизненную силу. Давно надо было обзавестись прозвищем — да как-то не вышло.

Но с другой стороны, этот бродяга — а иначе не скажешь — сразу выложил и имя, и прозвище…

Впрочем, может, не стоит видеть злого колдуна в каждом встречном? Но и то правда — что делать этому парню в мертвых землях? Не иначе, здесь какой-то подвох…

Пока я бледнел и обливался потом, новый знакомый с удовольствием оглядывался по сторонам. Наверное, он проспал всю дорогу, оттого все здесь было ему в новинку.

— Смотри! — Грош больно ткнул меня локтем в бок и сказал: — Видишь бородатого?

— Ну? — сердито ответил я, потирая ушибленный бок.

— Это же гном! — доверительно сообщил Грош.

— Да ну! — не поверил я.

— Точно говорю — гном!

Я невольно уставился на бородатого. Действительно — то необычное, что кололо мне глаз с самого начала, отличало его от обычного человека. Или от человека в принципе. Кто его знает? Я просто никогда не видел гномов — как не видел эльфов, нежити и прочих удивительных существ, о которых можно услышать в сагах. В нашем тихом уголке ничего подобного не было, и я даже привык считать всех их плодом воображения менестрелей. Как это уживалось в моей голове с желанием увидеть все самому — объяснить трудно.

А гном, похоже, почувствовал обращенное к себе внимание и приоткрыл один глаз — огромный, черный — и при этом вроде бы продолжал спать. Только засопел громко, недовольно, сверля меня недобрым взглядом единственного и притом спящего глаза.

По спине неприятно пробежали мурашки, я отвел взгляд.

— Гном, — довольно повторил Грош. — Интересно, откуда это он плывет и куда?

— А я почем знаю? — сердито сказал я. — Плывет и плывет себе…

— Ну, не скажи, — задумчиво разглядывая гнома, произнес Грош. — Гномы-то воды не любят — плавают плохо, корабли вообще терпеть не могут. Не простой это гном, точно говорю…

В этот момент ладья ощутимо вздрогнула.

— Эй, бродяги — на выход! — лениво бросил купец. — И побыстрее — мне недосуг здесь торчать…

Я подскочил, радуясь, что не надо больше слушать надоедливого Гроша, стал пробираться к носу: прыгать с кормы в ледяную воду совсем не хотелось. Грош двинулся следом и, проходя мимо мачты, словно нарочно споткнулся и рухнул на гнома.

Тот оглушительно всхрапнул и проснулся. Брезгливо столкнул с себя нелепо копошащегося Гроша.

— Какого Бетрезена?! — заорал гном неприятным визгливым голосом. — Чтоб тебя разорвало, косолапый сопляк! Бросить тебя в воду на потеху мерфолкам!

— Простите, ради всего святого, простите! — прижав руки к груди и лучезарно улыбаясь, забормотал Грош. Так он и пятился до самого носа — высокого, изогнутого, напоминающего дракона.

Гном продолжал рассыпаться проклятиями, а скучающий люд несколько оживился, вяло посмеиваясь и перекидываясь глубокомысленными замечаниями.

Я спрыгнул. Как ни старался — все-таки промочил ноги. Сзади раздался всплеск — на мокрую гальку соскочил мой назойливый попутчик.

— Наконец-то — хоть ноги разомнем! — довольно сказал он.

Я не ответил — трудно было оторвать взгляд от этой поразительной картины: пугающие дикой красотой скалы и величавый корабль посреди бескрайней хрустальной глади…

Длинные весла уперлись в дно: крепкие гребцы как следует, налегли — и ладья медленно отошла от берега.

— Спасибо! — искренне крикнул я показавшемуся на носу купцу.

И в ответ услышал лишь знакомый хохот.

Глава вторая,

в которой Свидрик знакомится с грубой силой и вступает в сомнительное предприятие

Земли Империи были пустынны и мертвы. Впрочем, чего еще ожидать от этого маленького каменистого клочка суши? Ведь равнина была отделена от меня скалистой грядой, сквозь которую, как говорили, вел трудный и опасный перевал.

Впрочем, первые опасения прошли, и теперь я мог позволить себе немного расслабиться и напитаться красотой камня и воды, размышляя о том, что рассказывали об этих местах старинные легенды…

Единственным, что портило величественную картину и мешало проникнуться атмосферой, был мой новый знакомый. Он довольно насвистывал, важно расхаживал, заложив за спину руки, и оглядывал скалы с видом человека, получившего все эти красоты по наследству от почившего дядюшки-лорда.

— Эх, красота! — Грош потянулся, хрустнув суставами, от чего меня передернуло. — Благодатные места!

Я удивленно посмотрел на незваного попутчика.

— Благодатные? — повторил я. — У меня о них совсем другое представление.

— Да ладно? — ухмыльнулся Грош. — Ну-ка, поделись!

Вообще-то у меня не было никакого желания общаться с этим назойливым типом. В этих диких местах я искал вдохновения, а не пустых разговоров. Впрочем, менестрелям приходится порой выступать на публике. Более того, это и есть их работа. Но в те времена мне казалось, что Грош — слишком низкосортная публика для моего таланта. Что говорить — глупость столь же безгранична, как и вера юности в собственную исключительность.

— Эти места никак нельзя назвать благодатными, — сказал я, и голос мой окреп, как всегда, когда я касался любимой темы. Я говорил все громче, вкладывая в слова ритм и пафос, присущий героической саге, и внутренне радовался, наблюдая в глазах единственного слушателя оцепенение и нарастающий интерес. — Скалы эти неспроста названы Драконьими. До тех пор, как в этих местах были установлены жезлы власти Империи, драконы здесь властвовали безраздельно, закрывая крылами небо, играя и спариваясь под облаками. Дорагон — великий повелитель драконов — нагонял ужас на окрестные земли, совершал налеты и на отдаленные города. И в эти места никогда не пришел бы корабль, если бы Дорагона не убили во времена Первой Великой войны. Говорят, и сейчас, когда в этих местах почти не осталось крылатых созданий, великий бог драконов Дорагон охраняет эти черные скалы… В стародавние времена вершины здесь были громадны — но страшные потрясения обрушили их, превратив в обломки. Еще говорят, что где-то этот хребет соединяется с Горами Дьявола…

— Ты что же, бывал в этих местах? — с интересом осматриваясь, поинтересовался Грош.

— Никогда. — Я покачал головой. — Но иногда мне кажется, что всю свою жизнь я провел в землях Империи, Эльфийского Союза и Горных Кланов, среди демонов, нежити и драконов…

— Да кто ты такой, парень? — Впервые Грош посмотрел на меня с интересом, без присущего ему бесконечного ерничества.

— Я поэт…

— Кто?!

— Бард. Менестрель. Я знаю множество историй про эти земли…

Грош прыснул со смеху и сказал — снисходительно и, как мне показалось, облегченно:

— Поэт! Вот умора! А я-то думал… Впрочем, я с самого начала удивлялся: что за бандуру ты собой тащишь? Фу-х… А то уж напугал меня своими страшными сказками…

— Это не сказки. Саги и баллады — всего лишь поэтическая форма, в которой описываются подлинные события. Так они лучше запоминаются и производят особое впечатление на слушателей…

— Это да, — кивнул Грош. — Впечатление ты произвел. Только никому здесь не говори о своем занятии. Не поймут. В лучшем случае засмеют, да и разговаривать всерьез не будут. Ну а могут и прибить — на всякий случай…

В тот момент я почувствовал, как почва уходит у меня из-под ног. Все, что я считал лучшим в своей жизни, увлекательным, важным, почти святым, — подверглось презрительному осмеянию.

— Поэт — уважаемое ремесло… — дрожащим голосом сказал я. Пальцы сами собой сжались в кулаки.

— Расскажи это гномам, — хихикнул Грош. — Они-то знают, что такое настоящее ремесло…

Первый раз в жизни я пришел в бешенство. С каким-то невообразимым воплем бросился на обидчика…

И упал в воду.

До этого я никогда не дрался. В селении нашем люди были обстоятельные, работящие и добрые. Так уж сложилась жизнь, что о настоящих кулачных боях мне было известно лишь из лихих песен изредка проходящих бродяг. Грошу даже не пришлось меня бить: ловко увернувшись, он поставил подножку — и я полетел носом в речную гальку.

Обиженно дзынкнули за спиной струны лютни, и надо мной раздался примирительный и оттого еще более раздражающий голос: