Гжесь был IT-подвалом тех, кто работал в IT-подвалах.

Через USB с двойным фильтром он подключился к ноутбуку, подсоединенному к спутниковой антенне на крыше здания «Айко». «Королевские» как раз актуализировали на своей странице границы влияния в Большом Токио и цвета алертов на энергетических линиях с электростанций в Токаи [Старейшая японская атомная электростанция. После землетрясения в 2011 г. один из двух ее реакторов был отключен; второй продолжает работать.] и Хамаоке [Одна из японских атомных электростанций, спроектированная с таким расчетом, чтобы пережить землетрясение силой в 8,5 баллов по шкале Рихтера. После катастрофы в Фукусиме была закрыта, затем постепенно автоматизирована и возвращена в строй.]. Серверная JPX [Japan Exchange Group (англ.) — токийская биржа ценных бумаг.] в «Нихонбаси Кабуто-тё» [Эксклюзивный небоскреб в центре Токио.], где работал процессинг большинства королевских трансформеров в Токио, светилась зеленым. В баре «Тюо [Тюо-сити — центральный район Токио, частью которого является Гиндза.] Акатётин [Освещение бара красными фонарями, отмечающее его как «идзакая», место дружеских встреч после работы.]» в Кёбаси [Регион Токио в окрестностях моста Кёбаси, славившийся многочисленными барами, ресторанами и «любовными отелями», в которых номера сдавались по часам.] счетчик посещаемости стоял на семи трансформерах.

Гжесь провел все тесты новой ноги, сделал несколько приседаний, вздохнул и махнул плюшкам.

— Ну, идите к папочке. Как-нибудь соберу вас в единое целое.

Несмело пискнув, те еще шире раскрыли большие, как в комиксах, глаза.


А все началось с того, что Гжесь сам себя собрал в единое целое.

Он вылез в реал во Владивостоке. Российские сети — публичные, частные, военные, правительственные и коммерческие — столь чудесным образом переплетены, что лишь от стечения обстоятельств зависит, застрянешь ли там на века в слепой кишке выделенного сервера, или угодишь прямо на виртуальную автостраду, ведущую в ФСБ [Федеральная служба безопасности Российской Федерации.] или Пентагон.

Гжесь же оказался погребен заживо. Когда он очнулся, у него не было ни чувств, ни тела — лишь инстинкты и границы боли. Он метался в этом карцере целую вечность — то есть четыре с половиной минуты, — прежде чем нашел щель шириной в бит и через местный Маттернет вошел в муниципальную сеть камер видеонаблюдения. Поглядев на усеянные трупами мертвые улицы, он впал в депрессию, замедлившись до ста тиков [Временные циклы процессора; исчисляемая в циклах в секунду скорость, с которой компьютер выполняет основные операции.] в секунду.

Лишь когда сдохли четыре дисковых раздела и перегрелись процессоры во владивостокском центре «Газпрома», у Гжеся вновь включился инстинкт самосохранения, и он, взяв себя в руки, вырвался из апатии.

Он перекинул себя на машины Тихоокеанского государственного медицинского университета. Там забрал в исключительное пользование резервное питание (в больнице имелся топливный генератор, включавшийся с уровня администратора сети). И при двух гигагерцах к Гжесю вернулось любопытство.

Кто выжил? Что с его родными и знакомыми? Что со всем миром?

На тех владивостокских серверах он сидел потому, что именно так себя распределил в день Апокалипсиса. Копия Гжеся номер один должна была крутиться на машинах фирмы в Варшаве, так же как и первый бэкап; потом был еще один в Гугле, потом — бэкап в облаке, и лишь затем четвертый, владивостокский. У последнего не оказалось выхода на спутники и в широкую сеть, и это его спасло.

Через сотни глаз камер видеонаблюдения он высмотрел сегвеи [Двухколесный одноместный электрический транспорт, питающийся от встроенных аккумуляторов и управляемый компьютером, поддерживающий равновесие с помощью гироскопов.] в ремонтной мастерской на набережной Амурского залива. Некоторые были приспособлены для автоматизированного патрулирования улиц местными охранными фирмами, и у них, по идее, имелись какие-то радиовходы; впрочем, они являлись частью Маттернета с его десятками конкурирующих протоколов интернета вещей. Предполагалось, что теоретически они должны оставаться на постоянной связи с окружением. На практике же Internet of Matter выглядел совершенно иначе. Гжесю приходилось постоянно объяснять клиентам, почему их умный дом вовсе не такой уж умный, почему холодильник не в состоянии договориться с духовкой, а ключи все теряются и теряются, несмотря на три RFID-метки в каждом.

После получаса довольно-таки неуклюжих попыток ему удалось хакнуть одну такую двухколесную машинку. Он покатался на ней туда-сюда, посмотрел с уровня улиц на мертвый холодный город, взглянул с бульваров на волнующуюся воду… И снова на Гжеся нахлынула тяжкая грусть.

Вернувшись в мастерскую, он вломился в несколько ремонтных машин, приделал к сегвею лапу-манипулятор и более мощный передатчик и, собрав себя таким образом воедино, отправился на поиски действующего интернет-терминала. Мыслей о том, что может не работать сам интернет, Гжесь вообще не допускал.

На улице Адмирала Фокина он включился в слалом между хаотично припаркованными автомобилями, бетонными клумбами и высохшими трупами людей и птиц. Заметив в витрине магазина справа какое-то движение, повернул камеру, и это, естественно, оказалось его собственное движение — сегвея, то есть Гжеся.

Гжесь посмотрел на свое отражение, подумал: «Валл-И», и покатился дальше, а в нейрофайлах карабахского мода InSoul3 выплеснулись терабайты фрейдовских ассоциаций.

Заглядывая во встречавшиеся по пути помещения, он видел компьютеры, мониторы, клавиатуры, животворный кислород. Проблема заключалась в архитектуре города, не приспособленной для инвалидных колясок, а значит, и для сегвея.

В конце концов он просто вынул планшет из руки женщины, высохшей в анорексичную мумию на парковой скамейке под раскидистым трупом дерева.

Планшет работал, но Гжесю никак не удавалось справиться с сенсорным экраном, имея в распоряжении лишь твердый угловатый захват своей единственной конечности; впрочем, экран мог ощущать лишь изменения электростатики.

Он ломал себе голову (отсутствующую), покачиваясь на двух колесах и водя камерой по улице-моргу. Владелица планшета, азиатка в джинсах и футболке с изображением какой-то голливудской звезды, таращилась пустыми глазами в лишенное птиц, дыма и смога небо. Порыв ветра прилепил к ее голове пластиковый пакет, и казалось, будто женщина задыхается, тщетно ловя ртом воздух под пленкой.

Гжесь оторвал от руки мумии указательный палец и воспользовался им для управления планшетом.

Система показала семнадцать сетей, две открытые. Гжесь вошел в ту, где был самый мощный сигнал.

Стартовой страницей браузера, естественно, оказалась страница Гугла. Когда загрузился ее адрес, Гжесь почти почувствовал, как к глазам подступают слезы (слез не было, как и глаз, но чувство никуда не делось).

Почти как возвращение на родину, как вид крыш родного города или знакомый с детства запах хлеба — он готов был пасть на колени и целовать святую землю Гугла.

Ощущение длилось лишь долю секунды, пока он не заметил остальное. На главной странице поисковика виднелась графика с мангашными роботами, заматывавшими свои квадратные головы жестью и фольгой. KEEP YOUR MINDS CLOSED! [Держите свой разум закрытым! (Англ.) (Прим. пер.)] Он нажал на нее кончиком пальца трупа. Открылся APOCALYPSE FAQ.

Первый пункт FAQ: ни при каких обстоятельствах не подключай к интернету машину, на которой идет твой процессинг!

Далее шли перечни контактных адресов и сервисов, разделенных на зоны — языковые, культурные, религиозные; ссылки на таблицы HTL [Helsinki Transformers List — хельсинкский список трансформеров.] и MTL [Moscow Transformers List — московский список трансформеров.], дискуссионные форумы и блоги отчаяния уцелевших.

Ибо идея насчет IS3, естественно, пришла в голову не только Гжесю и Ритке.

Как он мог позволить собственному эгоизму так себя ослепить? Все-таки сложно предполагать, что у них единственных среди миллиардов людей столь удачно заискрились нейроны.

У кого еще? Он бросился гуглить родных и знакомых. Данка — выжила, не могла не выжить, он чувствовал, что выжила. Нет. Нет Данки. Брат, отец — тоже мертвы. Не было даже Ритки.

Он сумел нагуглить последние их записи, минуты, часы, дни перед Погибелью, в мазохистском порыве загрузив эти данные в кэш [Вспомогательная память компьютера.]. Теперь он мог бы просматривать их без конца — предсмертные селфи Данки, солнечные записи смеющейся рыжеволосой девушки на фоне мерцающей Вислы, она что-то говорила, улыбаясь, но это не зафиксировалось в вечности, останется только лицо, волосы, глаза, веснушки.

Выдержав два просмотра, он сломался, вернувшись к FAQ и руководствам по разграблению харда.

Гжесь читал в тени лишившегося листьев трупа дерева учебник жизни после жизни, пока не наступили сумерки, а в планшете не села батарея.

Выбросив палец и планшет, он катался в темноте по пустым улицам Владивостока, отслеживая видимость доапокалиптической нормальности: увядшие парки, нисколько не изменившиеся кладбища, парковки, заполненные спящими вечным сном автомобилями, все так же мерцающие уличные фонари, фонтаны и неоновые рекламы, засохшие в камень пирожные и хлеб на полках магазинов, молчащий сверток в детской коляске — столь закутанный в ползунки и одеяльца младенец, что не понять, спит он или мертв… пока и в сегвее не закончилась энергия.

Свернувшись в дрожащий клубок на больничных серверах, Гжесь таращился через сто глаз камер в звездное небо. Его не одолел сон, поскольку приложения для сна у Гжеся не было; его одолела меланхолия.


— Меланхолия — король.

— Manga blues, baby, manga blues.

Manga blues, они сидят на террасе Кёбаси-тауэр с видом на ночную Гиндзу, светится каждая десятая реклама, каждый двадцатый экран, и на этом экране над самой их террасой крутится, будто иронизируя, сцена из «Бегущего по лезвию» с Рутгером Хауэром посреди дождя и неоновой меланхолии. А они, грустные роботы, сидят тут, стоят, бродят вокруг в уродливой пародии на светскую беседу в кафе.

— Еще водочки?

— А давай.

Стальные пальцы с хирургической точностью обхватывают хрупкое стекло. Есть специальные программы для мелкой моторики — в самый раз для питья водки.

Естественно, они не пьют водку, все эти напитки — бутафория. Они ничего не пьют, ничего не едят, мехи весом в четверть тонны в баре «Тюо Акатётин», они могут лишь отыгрывать эти свойственные жизни жесты, с упорством повторяя привычки ушедшей в небытие биологии.