Бармен в броне механического бармена доливает «смирновской». Трехсуставчатая рука задевает полимерную оболочку лапы трансформера, столь же отчаянно отыгрывающего клиента бара. Скрежет слышен даже на фоне монолога Хауэра.
На этом основано истинное проклятие, думает Гжесь. Metal on metal, heart on heart [Металл в металл, душа в душу (англ.) (прим. пер.).], и каждая неловкость и драма одиночества умножаются в тысячу раз. Как под микроскопом. Как в проекции на экран в сто гектар.
Мы — превратившиеся в чудовища тени-развалины человека, молибденовое отчаяние пустого сердца.
Manga blues, они сидят на террасе «Тюо Акатётин», под последними красными лампионами, грустные роботы, и рассказывают друг другу легенды.
Первая легенда о человеке.
— У него были крылья, как сон бабочки, — говорит Дагеншелл, и динамик на плече слегка хрипит на шипящих. — И пропеллеры, размытые в голубую радугу. «Донтредер XII», весь из нанофибры и угольных волокон, ангел скат крест, — нагрудный экран Дагеншелла проецирует вырванные из гугловского кэша эскизы и планы самолета. — Размах крыльев: 78 метров. Масса: 1,64 тонны. Он только что прошел осмотр, его держали в ангаре на аэродроме в Далласе, и когда в противоположное полушарие ударил луч смерти, им хватило времени, чтобы погрузиться вместе с семьями, припасами, снаряжением. Они стартовали, на много часов опередив Меридиан. Земля вращается со скоростью в тысячу шестьсот семьдесят четыре километра в час, но это на экваторе. «Донтредеру» не достичь скорости свыше трехсот километров в час, и чтобы сохранить дистанцию от Меридиана Смерти, им приходилось держаться выше восьмидесятой параллели. Из всех солнечных самолетов подобное могло удаться лишь «Донтредеру», — Дагеншелл проецирует структуру фотоэлементов, покрывающих крылья и корпус аэроплана, на снимках они действительно мерцают, будто бабочки на солнце. — На втором витке они летели уже над Землей, выжженной подчистую от всей органической жизни, на их вызовы по радио отвечали лишь машины, автоматические системы аэродромов и армии. Когда через сто восемьдесят семь часов Луч погас, об этом они тоже могли узнать только из информации, посылаемой автоматами из другого полушария. Они не вступили в контакт ни с одним трансформером, не вошли в сеть, продолжая лететь дальше. На борту «Донтредера» шли голосования: приземляться или нет? Совершить короткую посадку, пополнить запасы и продолжать полет, или подождать и убедиться, что Луч действительно погас? В конце концов мнения разделились, через две недели часть уже была сыта по горло; они приземлились где-то на севере Гренландии, на полосе возле поселения на льду, загрузили воду и провиант, высадили пожелавших остаться — и снова поднялись в воздух, — Дагеншелл поднимает одну из четырех своих скелетно-мозаичных рук и указывает в зенит беззвездного неба над Токио. — Они и сейчас летят, кружат там над нами на трансокеанских высотах.
Теперь все уже уверены, что это лишь легенда.
Гжесь присел у самого края террасы, его сентиментальный реквизит — банка пива «будвайзер», покрытая крикливыми знаками катаканы [Одна из двух японских систем слогового письма «кана». Используется в основном для записи имен собственных иностранного происхождения, заимствований из западных языков и звукоподражательных слов.]. Если поставить эту банку вертикально на столе, она начинает раскачиваться и изгибаться, будто танцовщица с хулахупом. Гжесь неподвижно держит ее в килоджоулевом захвате «СтарТрупера».
Мы все — гаджеты, думает он. Вдали, на высоте сороковых этажей, ветер колышет оборванный кабель, время от времени осыпая темный Токио фонтанами электрических искр. Гжесь на мгновение задумывается, сколько тока утекает таким образом с электростанций «Роял Альянса». Потом у него возникают мысли об искусственных огнях и спецэффектах Голливуда. Ветер холодный, но металл не чувствует ветра. Металл не чувствует ничего.
Так он проводит вечера, так он проводит ночи.
Чужой в чужой стране. Тем более что среди трансформеров нет ни одного японца, всю Японию смело сразу же в момент удара Луча; в секунду Зеро Азия находилась в полушарии смерти.
— Anyway.
Вторая легенда — о рае.
— Им удалось. У них получилось. На серверах одной из крупных студий в Калифорнии, используя готовые сканы, они поместили весь мир по другую сторону Зловещей Долины [Uncanny Valley (англ.) — на графике психологического комфорта между высокими уровнями восприятия образов столь человекоподобных, что от человека неотличимых, и преднамеренно нечеловеческих (таких как игрушка, карикатура, чудовище) находится зона отчетливо сниженного самочувствия — при реакции на образы, которые близки по виду или поведению к человеку, но все же имеют от него мелкие, трудно поддающиеся описанию отличия. Впервые данный феномен наблюдал японский инженер и конструктор роботов Масахиро Мори в 1978 году.] — по крайней мере дом, сад, тела. И создали стопроцентно надежный фильтр, так что можно наконец непосредственно подключиться к сети, mind-to-mech, и даже mind-to-mind, и никакой вредоносный софт-зловред [Malicious software (англ.) — всевозможные приложения, скрипты, программы, оказывающие вредное воздействие на работу компьютера.] не вспорет тебе память и не заразит сознание. Так что они логинятся туда, и там, по другую сторону, у них снова мягкие, теплые и влажные организмы, чудесно телесные на ощупь, они снова могут осязать, обонять, чувствовать вкус, — Дагеншелл разошелся не на шутку, а собравшиеся вокруг внимающие ему угловатые роботы наклоняются еще ближе, высовывают языки-микрофоны, усы-сканеры. — Они чувствуют вкус, и пьют, и едят, и пьют, — он поднимает рюмку водки, и вокруг раздается протяжный металлический лязг, крршааахррр, обратная связь динамиков и микрофонов, а может, вздох стыдливой машинерии, — и пьют, пьют, и спят, даже если не видят сны, и ходят по траве, и греются на солнце…
Кррршааахррр!..
— И у них есть собаки, кошки, птицы, насекомые, их кусают комары, в глаза попадают пыльца и семена, их слепит Солнце, там всегда восходит Солнце, и они устраивают барбекю, и обжигают себе пальцы…
Кррршааахррр!..
— Едят горячее мясо…
Это уже чересчур, роботы напирают на Дагеншелла, почти его раздавив.
— Знаешь IP [Internet Protocol (англ.) — набор правил и действий, автоматически исполняемых устройствами с целью установления связи и обмена данными в сети.]?
— Только шефы альянсов знают. Это они там встречаются — чтобы обсудить стратегию на ближайшее будущее, обменяться информацией, решить споры.
Черный мех-медикус рычит Дагеншеллу из расстроенного динамика прямо в налобный проектор:
— НО ГДЕ?! ГДЕ ЭТО?
— Калифорния, «Дом восходящего солнца».
Легенда, слишком прекрасная, чтобы быть реальностью.
Тем временем к Гжесю присаживается Джонни. Джонни разбил своего впечатляющего меха-Терминатора и теперь ходит в облике такого же сексбота, что и большинство трансформеров в Японии: женская версия, лицо из комикса, «Гейша» [Сексботы, основанные непосредственно на образцах из манги, рисунков Сораямы (Хадзимэ Сораяма — всемирно известный японский художник-реалист и иллюстратор, известный своими насыщенными эротикой портретами женщин-роботов) и подобных им дизайнах женских роботов.] V или VI.
— Кто-то тебя ищет.
— Кто?
Джонни показывает фотографию робота, покрашенного в желто-черную полоску, с большими кольцами на плечах.
— Впервые вижу, какая-то сборка из восстановленных, — удивляется Гжесь. — Почему он не послал мейл?
— Ха! Может, Бычки ему не по нраву.
Альянс «Bull & Bull» [Один из наименее многочисленных, но наиболее влиятельных альянсов. Контролирует бывшие серверы Гугла. Подозревается в слежке за трансформерами с помощью средств бывшего АНБ, и даже в хакинге разумов трансформеров с процессингом на не отрезанном от сети харде.] — один из наименее многочисленных, но, поскольку он контролирует серверы Гугла, большинство трансформеров считают «B & B» серым кардиналом мира после Погибели, современным аналогом иллюминатов и масонов. Царит убеждение, будто Бычки унаследовали также все хранилища и ключи АНБ [Агентство национальной безопасности США.] и читают все мейлы, сколь бы надежно те ни были зашифрованы, а также пытаются проникнуть в разум трансформеров посредством не слишком тщательно отформатированного харда.
— Он представился?
— Я только слышал, что он спрашивал про тебя Пожирателя Душ, они довольно долго беседовали там, над Пучиной.
Гжесь еще раз бросает взгляд на дисплей Джонни.
— Но раз ему вообще дали меха — наверняка он с ними в дружеских отношениях.
— Или пришел пешком.
В Японии обитают почти все альянсы. Лишь здесь в их распоряжении имеется подобное изобилие человекоподобных роботов, в которых, пусть в кавычках и в металле, трансформеры могут хотя бы немного почувствовать себя живыми в живом мире.
В основном это разнообразные версии механических кукол из секс-шопов и борделей — японцы вполне справедливо славились изобретательностью в области всевозможных извращений, — а также медицинские роботы, спроектированные для опеки над пожилыми и инвалидами, домашние медикусы. В момент Погибели Япония была самым старым сообществом Земли, и медицинская робототехника уже являлась могущественной отраслью их промышленности.
И только здесь инфраструктура, необходимая для выживания трансформеров — то есть серверы и их питание, — в столь большой степени основывалась на автоматическом обслуживании, не требуя людей для поддержания их функционирования. Три года спустя Токио все еще не погас окончательно. Японские атомные электростанции после Фукусимы были столь параноидально защищены от всяческих природных и рукотворных бедствий, включая библейские цунами, ядерную войну и нападение Годзиллы, что могли работать без присутствия человека, пока материю не победит энтропия или пока не исчерпаются запасы урана.
Тем временем распадается остальной человеческий мир. Электрический кабель бьет в окна здания, рассыпая искры, мусор мчится по каньонам улиц спиральными облаками.
Третья легенда — о Злом Боге.
— …и тогда он нажал RESET, и все живое начало умирать…
Гжесь дотрагивается кончиком пальца-захвата до банки и смотрит, как «будвайзер» колышется перед ним влево и вправо. Мех способен застыть неподвижно так, как не может ни один живой организм, движение — то, что дает меху жизнь. Робот, который не работает, — куча металлолома, ничего больше. Гжесь и Джонни, замерев будто камни, глядят на танцующую банку. На большом экране наверху светится миллионами огней ночное небо «Бегущего по лезвию» — настоящая феерия на фоне мрачного Токио времен ПостАпо.
