В конечном счете эти беспорядки — моя вина. Я не предоставила людям процветающий дом, и все в нем ополчились друг на друга. Если я не заставлю Жемчужину городов снова сиять, вряд ли мое правление продлится долго.

Я вернулась в экипаж, и мы продолжили путь. Мы проехали мимо нескольких храмов с расписными куполами и арочными входами. Там, где раньше молилась целая толпа, сидело всего несколько человек. Разумеется, они следовали Пути Потомков, ведь в Кандбаджаре не осталось мест, где можно поклоняться святым. Тем, кто по-прежнему почитал святых, приходилось молиться дома. Хотя и домов-то у них не было — я повелела отобрать всю собственность и землю у тех, кто называет Хисти святым, а не отцом. Но я никого не пытала, сплетни врут.

Наконец мы прибыли в собор Cвятого Базиля. Его шпили были, наверное, самым чистым предметом во всем городе. Похоже, епископ ежедневно посылал прихожан вытирать витражи и все внутри, так что собор по-прежнему сверкал, несмотря на запущенное состояние остального города.

На улицу полились тихие и мелодичные этосианские песнопения. Они вроде бы должны были успокаивать, но у меня вызывали тревогу. Судя по Мароту, ангелы, которым поклоняются эти люди, отнюдь не воображаемые и не милосердные.

Внутри все было битком забито прихожанами. Я с удивлением обнаружила, что там практически негде встать или сесть. Когда я вошла в сопровождении йотридов, хористы притихли, а паства загудела, уставившись на нас со скамеек.

Я прошла вперед, стуча посохом по каменному полу. Селена сидела в первом ряду, прямо перед металлической статуей Архангела с многочисленными крыльями и руками. Я содрогнулась, вспомнив последний раз, когда была здесь и вместе с Эше противостояла Мароту, как мы смотрели на его отрастающие руки, тянущиеся по проходам.

— Как ты сюда добралась? — спросила я Селену.

— Я знаю короткий путь.

Она напряглась. Черное платье из грубой шерсти, торчащей как колючки, выглядело ужасно неудобным.

— Ты не должна покидать дворец без разрешения.

— Прошу прощения, султанша. Но сегодня особый день для этосиан этой страны.

— Да?

Я оглядела собравшихся. В углу стоял епископ в молочно-белой рясе с золотистой отделкой. Он отводил взгляд, явно зная, какое я занимаю положение.

И все же я почувствовала себя виноватой, прервав важный ритуал.

— И надолго ты здесь останешься?

— Еще на несколько часов. Но если хочешь, я вернусь с тобой хоть сейчас.

Для Селены религия важнее всего на свете, и мне не хотелось выглядеть тираном в ее еще невинных глазах.

— Я не стану так с тобой поступать. Лучше проведи это время среди единоверцев. По правде говоря, мне интересно понаблюдать.

Я проковыляла к епископу.

— Прошу простить за столь грубое вмешательство. Пожалуйста, продолжайте службу.

Я села рядом с Селеной. Через двадцать минут песнопений хора епископ произнес краткую проповедь, призывая собравшихся творить добро и верить — к той же банальной чепухе, к которой призывают нас шейхи. Затем хористы принялись раздавать на медной тарелке аланийские желейные конфеты. Это вызвало у меня недоумение, поскольку эти конфеты стали настолько дороги, что в Песчаном дворце их подавали очень редко. После этого все прикладывали ладони к сердцу, пожимали друг другу руки или обнимались с теми, кто рядом. Люди ходили по собору и разговаривали с таким весельем, какого я не видела ни у кого в этом городе после смерти Тамаза.

— А как называется этот особенный день? — спросила я Селену, когда мы стояли у алтаря, улыбаясь проходящим мимо.

— День Обещания. В этот день император Базиль Разрушитель покорил этот город, султанша.

— Кто-кто?

— Ты знаешь его под именем Базиля Изгнанного.

Я припомнила довольно занятную историю, которую рассказал Философ, обучавший меня в Песчаном дворце в годы моего становления.

— Разве он не исчез или что-то в этом роде?

— Исчез. Но восточные этосиане верят, что он вознесся на небеса и вернется до Конца времен. Его почитают как Зачинателя.

— Ясно. Вот почему собор назвали его именем.

— Он заложил фундамент этого собора, султанша.

У меня возникло чувство, что Селене нравится называть меня султаншей. Может, из-за того, как она произносила это слово — с придыханием на первом слоге и с визгливыми нотками.

— Ну ладно, — сказала я. — Но ты ведь не восточная этосианка. Ты как-никак дочь императора Иосиаса.

— Я… поменяла веру. Думаю, восточные этосиане идут верным путем.

На самом ли деле она поменяла веру? Или, как и я, заставила себя?

— С чего вдруг?

— Как ты, вероятно, знаешь, восточные этосиане поклоняются Мароту как правой руке Архангела, а не Цессиэли. После всего, что нам пришлось испытать, я считаю, что это правильно.

Да уж, Марот продемонстрировал свою силу в пустыне. Но потом Лат собственноручно уничтожила его вспышкой молнии, прежде чем саму Лат уничтожила Хавва.

— Ты ведь была там, Селена. И видела смерть Марота.

— Нельзя доверять даже своим глазам, султанша. С их помощью часто испытывают прочность нашей веры.

Как и Кева, она слепа осознанно. Хм. Я понимаю притягательность религии, но не верить собственным глазам? Собственные чувства — единственное, что у нас есть.

— Так, значит, ты перешла в другую секту вашей религии. Что ж, я поступила так же, и даже не единожды. В этом нет ничего страшного. Я лишь надеюсь, что это не отдалит тебя от отца.

— Почему тебя это беспокоит?

— Потому что ты должна убедить его покорить города на Юнаньском побережье.

Она тяжело вздохнула.

— Ох… Вот почему ты хотела меня видеть.

— Ты ведь еще ему не написала?

Селена покачала головой, потупившись.

— Почему? Он же твой отец.

— Что я ему скажу? Боюсь, он не поймет моего предназначения.

— Твоего предназначения в качестве избранницы Марота?

Селена заглянула мне в глаза. У нее по-прежнему была такая невинная улыбка. Обезоруживающая.

— Марот велел служить тебе, султанша. Если ты хочешь, чтобы я написала отцу, конечно, я напишу. Только скажи, что написать.

Ее раболепие начинало напоминать Веру. Но корни были совершенно иными. Селена связана со мной верой, и пока это повеление в силе, я могла ей доверять.

— Потяни за его душевные струны. Только ты можешь это сделать. Напирай на то, что я его союзник. Ты знаешь, чего хочет твой отец?

— В смысле политически?

Я кивнула.

— Я знаю, что после поражения, которое нанесли крестейской армии Мурад и Кярс у Сир-Дарьи, отец ослаблен. Но я не знаю, каково его положение при дворе. Полагаю, чтобы оставаться императором священного Крестеса, ему нужна триумфальная победа.

— И мы дадим ему такую. Баркам контролирует из Доруда прибрежные города, но его силы разрозненны. Стены фортов рассыпаются. Уверена, твой отец может захватить все прибрежные города, как не так давно сделали пираты.

— Но разве эти города не входят в Аланью?

— Аланья. Разве она еще существует? — Я закатила глаза. В последнее время я частенько это делала. — Мы предложим Баркаму соглашение. Но к этому времени он должен стоять на коленях. Чтобы у него не было выбора.

— Понятно. Но мне кажется, тут есть одна проблема.

— Какая?

— Чтобы добраться до городов на берегу Юнаньского моря, ему придется плыть мимо Эджаза. Смогут ли его корабли остаться незамеченными флотом Рыжебородого? Ведь Сирм по-прежнему обладает самым мощным флотом.

Я раздраженно вздохнула. О Рыжебородом я и забыла. Честно говоря, я вообще не думала о Сирме. И напрасно, учитывая, как серьезно он может навредить моим планам.

Передо мной встал епископ. Я не знала, как его следует приветствовать, и просто приложила руку к сердцу. С любезной улыбкой он сделал то же самое. Я сказала ему, что собор прекрасен, и похвалила за то, что поддерживает эту красоту. И епископ пошел дальше.

— Мы найдем способ разобраться с Рыжебородым и Сирмом, — пообещала я Селене. — А пока напиши отцу. Он не ответил на нашу просьбу об оружии, но не могу представить, чтобы он проигнорировал своего единственного ребенка. А жестокая правда такова, что нам пригодятся все возможные союзники.

— Понимаю, султанша. Я сделаю все, о чем ты просишь. Можешь на меня рассчитывать.

Она была такой прилипчивой. Если бы она еще чуть-чуть похудела, то выглядела бы в точности как Вера. У них были похожие рыжеватые волосы и светлая кожа, но у Селены более резкие скулы и четкий подбородок по сравнению с мягкими чертами Веры. В любом случае мне требовалась преданность, а Селена мне ничего не стоила, что весьма ценно.

Сидя напротив Селены в экипаже по пути к Песчаному дворцу, я думала о Кеве. Он не дурак, как бы мне этого ни хотелось. Сирмянин. Друг шаха Мурада и других влиятельных сирмян, включая Рыжебородого. Очевидно, что он использует свои связи против меня.

Каждый раз, когда я смотрела на Селену, то замечала, что она не сводит с меня взгляда. Она тут же отворачивалась, но слишком медленно. Она восхищалась мной. И я использовала ее восхищение в своих целях. Я с легкостью использовала других, хотя от этого мне было немного неловко.

— Я так и не успела по-настоящему тебя узнать, — сказала я. — Все так закрутилось.